Предсказание

В 40-е годы, когда Рихтер жил у Нины Львовны на Арбате, он простудился. Был вызван врач – милый старичок. Заполняя графу в медицинской карте, спросил у Рихтера, кто он по профессии. Узнав, что пианист, старичок воскликнул: «А-а, будущий Брюшков!» В 40-е годы это был очень известный пианист.

Табуретка

В поселке Кульдур на БАМе концерт должен был состояться в обычном зале, украшенном лозунгами «догоним и перегоним…», «пятилетку в четыре года», но это Рихтера нисколько не смущало. Зато он застыл на месте, увидев, что рояль на сцене с одной стороны подперт табуреткой – вместо отсутствующей ножки. Подошел ближе: на закрытой крышке рояля – грецкие орехи и молоток… К началу концерта подлинную ножку все-таки нашли и приладили на законное место.

Без расстройства

Рихтер приехал на гастроли в Саратов. А в Саратове была такая необыкновенная личность – Семен Бендицкий, тоже ученик Нейгауза. Семен Соломонович собрал человек восемь молодых пианистов: «Пошли в зал, сейчас Рихтер будет репетировать на сцене!». Команда тихонько уселась в последний ряд. Рихтер вышел на сцену, где стоял хороший старый рояль «Безендорфер» с закрытой крышкой. Попросил убрать пюпитр. Сел на стул, примерился, стул поменяли, на новый положили подставку. Наконец он открыл крышку, положил руки на клавиатуру, проделал какие-то пассы, закрыл крышку – поднялся и ушел. Бендицкий помчался в артистическую: «Слава, ну поиграй хоть чуть-чуть, послушай рояль!». На что получил ответ: «Сень, ну что я буду заранее расстраиваться. Я приду вечером – что есть, то есть». 

Тюбетейка

Машина, на которой Рихтера перевозили во время гастролей из страны в страну, на территории Польши упала набок в кювет. Когда Рихтер стал из нее выкарабкиваться, водитель, желая помочь, упустил дверцу, и она угодила Рихтеру по голове. В первом же медпункте рану пришлось зашивать. Причем пострадавший категорически приказал: «Шить без наркоза, у меня же вечером концерт!». Выступление состоялось, но играть с непонятной медицинской нашлепкой Рихтер отказался. Где-то нашли тюбетейку, в которой он и вышел на сцену. Именно после этого случая по Москве поползли слухи, что у Рихтера появилась странность – играть в тюбетейке. 

Прослушивание

Генрих Густавович Нейгауз позвонил Рихтеру: «Славочка, у меня есть такой замечательный ученик Валерий Кастельский. Он готовится к конкурсу Шопена. Ты не мог бы его послушать и что-нибудь посоветовать?» Рихтер назначил время. Кастельский с трепетом пришел. «Что вы сыграете?» – «Скерцо, балладу, несколько мазурок…» – «Чьих?» – «Шопена! Я же на Шопеновский конкурс еду». «Не-ет… А что-нибудь новенькое не можете мне сыграть? Это я все знаю, это мне неинтересно слушать, вы меня извините ради бога». Кастельский удалился, не сыграв Рихтеру ни ноты.

Заявление

Рихтера долго уговаривали преподавать в консерватории: «Ученики будут ходить к вам на дом, вы только зайдите заявление написать!». Пришел. Девушка в канцелярии сказала: «Пишите заявление». «А что писать?» – «Пишите: прошу зачислить меня…» Тут Рихтер взорвался: «Это я прошу?! Это вы меня просите!!!» Вопрос о преподавании в консерватории был решен навсегда.

Каша

В любом музее мира Рихтер «за один присест» смотрел не больше пяти-шести картин. Объяснял это так: дальше глаз детонирует, начинается каша и через час буквально забываешь, что видел, ничего не остается в памяти.

Телефон

В квартире Рихтера телефон работал только на половине Нины Львовны. Святослав Теофилович считал его величайшим злом в человеческой жизни: «Представьте, вы встаете утром со свежими силами и с каким-то ощущением чистоты предстоящего дня. И что происходит? Вам звонят – за два часа вам звонит восемь человек. И вы чувствуете, что за два часа вы израсходованы, истрачены, замызганы… Я перестал платить за телефон, чтобы от него избавиться».

Цыганщина

«Мне все равно, в какой гостинице жить, с утюгом или без, – говорил Рихтер. – У меня совершенно цыганская жизнь – каждый день на новом месте. В мамином роду у кого-то была венгерская кровь – это меня и спасает…» И еще: «Люблю путешествовать. Люблю менять места. Стараюсь даже не останавливаться в том отеле, где жил раньше. Во мне есть что-то цыганское. Не люблю собственности. Мне нужен только рояль и ноты».

Для себя и для N

Рихтер удивился статье о себе, которую автор Леонид Гаккель озаглавил «Для музыки и для людей».

– Для музыки – да, конечно, – прокомментировал он. – Хотя музыка и без меня бы вполне обошлась. А люди… забудут, как только перестану играть. Так уж все устроено… Нужно было так назвать: «Для музыки, для себя… и для N». Для себя даже в первую очередь. Это как способ выживания… Не обязательно, чтобы N сидел в зале. Это может быть Генрих Густавович, может быть папа. Или Дмитрий Николаевич Журавлев.

Гримасы

Святослав Теофилович часто говорил, что ненавидит, когда во время кино– или телесъемки исполнения показывают его лицо. Заметив это, он мог, например, показать язык прямо в камеру. У родных после концерта спрашивал: «Опять гримасничал?».

«На лице отражена моя мучительная работа, – говорил он, – а это не то, важен лишь результат». И считал, что на концерте важно только слушать.

Интервью

Общения с журналистами Рихтер избегал. Считал, что лучшее интервью – это концерт, к которому нечего добавить. Говорил, что послеконцертные общения утомляют его гораздо больше, чем само выступление на сцене.

Ошибка

Одна журналистка, описывая гастрольный маршрут Рихтера, пролегавший в Польшу через Белоруссию, так выстроила путь: Калуга – Братск – Пинск – Гомель – Брест. Вместо Братска должен был быть, конечно, Брянск. Журналистка потом долго каялась и умоляла Таню, жену Дмитрия Дорлиака, от имени редакции принести Рихтеру извинения: «Если нужно – главный редактор пришлет их в письменной форме». Таня рассмеялась и сказала: «Не надо. Вы просто не знаете маэстро. Чтобы вы больше не мучились, он наверняка скажет: что ж, придется теперь сыграть и в Братске…».

Непримиримый

Требовательный к себе и не понимающий, не принимающий никаких  промахов, Рихтер так отвечал Нине Львовне, пытавшейся кого-нибудь защищать или оправдывать: «Ну, конечно! А что, концерт сыграть легче?».

45-й размер

Однажды летом чуть не сорвался концерт в Киеве – Нина Львовна забыла положить в чемодан концертные туфли. А в тех легких, что были на Рихтере, на сцену выходить было нельзя. Стали искать что-нибудь подходящее. Но 45-й размер найти не так легко. К счастью, в зале оказался Юрий Тимошенко из знаменитой сатирической пары «Тарапунька и Штепсель». Тот, который высокий. Его-то и разули – и концерт состоялся, как положено.

Пожарники

Рихтер отправился в Театр на Малой Бронной на нашумевший спектакль – «Человек со стороны» Дворецкого в постановке Эфроса. Сюжета он так и не понял, определив содержание пьесы так: «Очень интересное, несколько затянутое партийное собрание». И спросил по поводу актеров: «Неужели это все артисты? А я думал – пожарники или еще кто-то!». И потом долго считал, что это лучший спектакль Анатолия Эфроса.

Линзы

Одно время Рихтер сменил очки на линзы. Перед концертом находили врача, который вставлял их ему в глаза, а после концерта вынимал. В Брянске местный медик вставил линзы как-то неумело. После первой же вещи пианист вернулся за кулисы и пожаловался, что у него кружится голова и что вообще ему «как-то неудобно». Обнаружилось, что одна линза куда-то пропала. Искали даже на полу, но не нашли. Концерт Рихтер доиграл без линз. Через некоторое время ему сделали операцию в Ницце, и ни линзы, ни очки больше не понадобились.

Памятник

Рихтер любил ходить пешком, часами мог ночью гулять по пустынной Москве. Однажды вернулся домой под утро радостный: «Ниночка, наконец-то они (т.е. советская власть) поставили памятник Кропоткину!». «Где??» «Прямо у метро Кропоткинская».

В темноте он не разглядел, что памятник на Кропоткинской поставили Энгельсу.

Дети на лавке

Однажды Рихтер репетировал концерт Гайдна с минским оркестром.  И музыканты, и дирижер Ю. Цирюк были очень скованны. Тогда пианист, извинившись перед дирижером, сам обратился к оркестрантам: «Это надо играть так, как будто летом на лавке сидят дети и болтают ножками».

Орден

Не любил официоза. Чтобы Рихтеру не ходить в Кремль за очередной наградой, Нина Львовна договорилась, что Фурцева вручит ему орден без помпы в Министерстве культуры СССР. Вернувшись оттуда домой, Рихтер сказал Нине Львовне: «Такой орден у меня уже есть… Лучше было бы отдать его тому, у кого его еще нет!».

Пирожные

Рихтер должен был играть «Прометея» Скрябина на правительственном концерте в Колонном зале Дома Союзов. Дмитрий Дорлиак привез его к назначенному подъезду. Ни людей, ни машин. По лестнице наверх их провожали «накачанные» охранники. В какой-то комнате по дороге Дмитрий заметил хорошо накрытый стол с пирожными и в шутку попросил Рихтера после концерта с ним поделиться. Охранник грозно скомандовал не задерживаться. Рихтер мгновенно воскликнул: «Нет уж, это мы есть не будем, здесь все отравлено!».

Футбол и цирк

Он очень любил цирк. Причина? Это была неизвестная ему профессия, и там его ничто не могло расстроить. В цирке он радовался, как ребенок. Единственное, чего он не понимал и чему внутренне сопротивлялся, – это был спорт.

Однажды кто-то повел его на футбол. Он попытался болеть за одну из команд. Но когда после перерыва команды поменялись воротами, совершенно запутался, кто где. И очень возмущался неразберихой на поле. Больше на соревнования он никогда не ходил.

По опубликованным и   устным воспоминаниям Нины Дорлиак,
Дмитрия Дорлиака, Анатолия Катца,
Льва Наумова, Веры Горностаевой.