Решение представить «Кандида» на Исторической сцене само по себе может показаться достаточно смелым: ведь до сих пор подобных прецедентов в этих стенах не случалось. Единственная постановка, маркированная словом «оперетта», имела место на Новой сцене около десяти лет назад (это была «Летучая мышь»), тогда как на Исторической музыку произведений «легкого жанра» возможно было услышать лишь в качестве концертных фрагментов. Не будем углубляться в рассуждения относительно того, является ли «Кандид» Бернстайна в полной мере опереттой или перед нами некий конгломерат жанров, просто приняв как данность авторское определение.

«Кандида» вряд ли можно назвать музыкальным шедевром, как, впрочем, и его автора – гениальным композитором. В этой партитуре есть немало ярких номеров, но хватает и весьма средних в музыкальном отношении страниц, едва ли не общих мест. Для того чтобы это «стреляло» в полной мере, нужны экстраординарный дирижерский талант и мощная харизма, как у самого Бернстайна. У Тугана Сохиева имеются, безусловно, и талант, и харизма, но, если можно так сказать, умеренных размеров.

«Музыка Бернстайна делает нас свободными», – сказал Сохиев в интервью для премьерного буклета, во многом выдав желаемое за действительное. Возможно, сам Сохиев и ощутил некоторую свободу, какой так не хватало многим его работам в Большом театре. В «Кандиде» временами все же присутствовал некий драйв, приятно порадовав после академически высушенных и эмоционально нейтральных оперных премьер маэстро.

Выбор для «Кандида» именно Исторической, а не Новой сцены сыграл в итоге не самую позитивную роль. Прежде всего, он во многом сковал режиссерскую фантазию Алексея Франдетти, для которого это был, по существу, дебют в сих стенах (работу над концертной версией «Путешествия в Реймс» в позапрошлом сезоне можно не принимать в расчет). Поначалу его богатая фантазия била ключом, однако «священные стены» вкупе с огромным пространством зала подтолкнули ее на сугубо внешний путь.

Собственно, еще до начала, видя, что авансцена Большого с помощью суперзанавеса превращена в заставку широкоформатного фильма а-ля Paramount Pictures (с крупным титулом CANDIDE посередине), нетрудно было догадаться о главном принципе решения спектакля. И действительно, почти всю свою фантазию режиссер вместе художником Тимофеем Рябушинским вложили в параллельно развивающуюся анимацию, имеющую вполне самодовлеющий характер.

Нет, режиссер не забыл про актеров. Поначалу он дал каждому индивидуальный рисунок роли и снабдил некоторым количеством забавных гэгов. Остроумно найдена и мизансцена хора, расположившегося на скамьях то ли церковного, то ли судебного типа. Но чем дальше, тем больше основное свое внимание режиссер уделяет именно «картинке», во втором акте начинающей работать уже не просто автономно, а в какой-то момент даже и вовсе на холостом ходу.

Если бы не фигура Рассказчика, излагающего по-русски (поют-то все же по-английски) основные сюжетные мотивы, сдобренные ироничными комментариями, зритель даже и не вспомнил бы, о чем там бишь ему рассказывают. Талантливо сделанная анимация – это, конечно, чудесно, да еще и когда в нее периодически вкрапляются цитаты и аллюзии Дали, Босха, Анри Руссо и других, но для полноформатного зрелища, длящегося около двух с половиной часов, ее все же недостаточно, чтобы удержать зрительское внимание… 

Тем временем едкая ирония первоисточника, не говоря уже о прямой сатире, что во многом сгладилась на пути от Вольтера к Бернстайну, в спектакле напоминает о себе едва ли не лишь в отдельных репликах Рассказчика. Вполне можно предположить, что на менее помпезной Новой сцене режиссер проявил бы себя жестче. А здесь, в имперском зале, перед официозно-буржуазной публикой, он, очевидно, просто не решился развивать авторские аллюзии, бьющие зачастую не в бровь, а в глаз, пойдя по пути «сделайте нам красиво», что, надо сказать, вполне удалось. В том числе – и не в последнюю очередь – благодаря костюмам от Виктории Севрюковой.

Впрочем, «Кандида» ведь нарекли в Большом «театрализованным концертным исполнением» – и очень кстати: такая формулировка одновременно позволяет считать новую работу театра все-таки спектаклем, но вместе с тем и оправдать определенный недостаток смелости в сценическом решении.

Певцы – свои и приглашенные – вполне достойно справились с не слишком знакомой им стилистикой и с не самым привычным для них и удобным для вокала английским языком. Особых исполнительских шедевров не наблюдалось (сужу лишь о втором составе), но и слабых работ тоже. Заслуживают похвал Алексей Долгов – Кандид, Анастасия Сорокина – Кунигунда, Лариса Дядькова – Старуха и другие. А Петр Маркин – Рассказчик, Панглосс, Мартен и Какамбо – удачно проявил себя как в разговорной, так и в вокальной ипостасях.

…Многие уже задавались вопросом, почему театр предпочел отметить бернстайновский юбилей именно «Кандидом», а не, скажем, «Вестсайдской историей», более яркой по музыке? Вопрос вполне правомерен, и можно не сомневаться, что в этом случае спектакль пользовался бы куда большим зрительским спросом. Впрочем, и тогда тоже было бы целесообразнее ориентироваться на Новую сцену, а не на Историческую. На Новой сцене все возможно и уместно, она и строилась в значительной мере как экспериментальная площадка (хотя в реальности экспериментальная составляющая оказалась гораздо скромнее, чем предполагалось). Там и зритель во многом другой, и режиссер с артистами чувствовали бы себя раскованнее. Но мы имеем то, что имеем. Да и вообще-то говоря, при всем, что было сказано выше, «Кандид» – далеко не из худших работ оперной труппы Большого за последнее время.

Фото Дамира Юсупова /Большой театр