В этом сезоне исполняется 35 лет театрального служения Юрия Ларионова, а театр для Юрия Павловича не место работы – дело жизни. Чтобы человек, не будучи артистом, служил в одном и том же театре столько лет, – таких людей у нас можно по пальцам пересчитать. Уникумы, благодаря которым и существует российский театр.

— Юрий Павлович, без малого 35 лет вы – заместитель директора театра. Вам хотелось бы стать директором?

— Нет. Никогда даже мысли не было с таким директором, как Рауфаль Мухаметзянов. У нашего директора, возглавляющего театр более 35 лет, есть все качества, необходимые для руководства столь сложным коллективом, как театр оперы и балета. Кроме того, он музыкант, пианист. В свое время аккомпанировал Ренату Ибрагимову, играл в ансамбле. Наш театр при директоре Мухаметзянове вошел в свой золотой век: у нас все билеты проданы даже на рядовые спектакли, а на ежегодных гастролях в Европе – аншлаг и на балетных спектаклях, и на оперных! Сейчас у нас «эпоха Возрождения».

— В чем заключается работа заместителя директора театра?

— Генерировать идеи и воплощать их в жизнь. Например, в свое время я предложил проводить Международный фестиваль классического балета им. Рудольфа Нуриева именно в мае, так как в это время большой отток зрителей на дачи. Между тем сезон в театре продолжается, и билеты продавать надо. А теперь у нас и в мае аншлаги, ведь в спектаклях Нуриевского фестиваля выступают лучшие солисты мира. Я на своем участке генерирую идеи, директор – на своем. Потом мы их обсуждаем и – вперед: «Бригантина» поднимает паруса!».

— Можете поделиться секретом привлечения зрителей?

— Главное – высокое качество постановок. У нас в каждом спектакле – не только в фестивальных – выступают приглашенные солисты международного уровня. В наших постановках декорации и костюмы не просто красивые, а вызывающие восторг. Помните, раньше публика аплодировала сценографам? Постепенно в связи с современными тенденциями упрощения оперных и балетных постановок эта традиция почти исчезла, но в нашем театре она родилась заново.

Кроме того, у нас изысканные интерьеры с национальным татарским колоритом, просторные, удобные гардеробы и фойе, скоростные лифты на ярусы. Но главное, очень профессиональный и доброжелательный персонал, случайных людей у нас нет, и если приходит такой человек, то он долго не задерживается. У нас в театре все подвижники!

— Буфеты у вас тоже отличные.

— Да, и буфеты! Ассортимент богатый, цены доступные, наши буфетчики и официанты такого класса, что могут работать на самом высоком уровне – хоть на встрече президентов. Выучка!

— Вы гордитесь тем, что все спектакли красиво оформлены, а как вы относитесь к постановкам, осовременивающим классические оперы?

— Я категорически против. Считаю, что это художественный диссонанс. Во-первых, характер музыки не соответствует тому, что я вижу на сцене, – не сочетается с современными костюмами, джинсами и футболками. Композиторы прошлого писали музыку для всегда определенного исторического времени. Во-вторых – расхождение между либретто и действием.

— Елена Образцова, Ольга Бородина и некоторые другие певцы с мировыми именами отказывались петь в «осовремененных» постановках, а Юрий Темирканов отказывался ими дирижировать. Публика возмущается, многие солисты возмущаются, хоть и поют в них, а такие постановки тем не менее заполонили уже все сцены мира. Почему это «осовременивание» так часто происходит?

— Наверное, здесь в основе экономическая составляющая. Видеопроекции или какие-нибудь коробки на сцене намного дешевле, чем писаные декорации. Делать исторические костюмы – ой как дорого! Да еще эпоху изучать надо, ткани подбирать. А тут джинсы и футболку надел – и готово. Это все упрощенчество нашего времени. Плюс лень, бездарность и необразованность постановщиков – вот слагаемые, которые влияют на выпуск подобных спектаклей. И еще: сейчас постановщики рискуют не своими деньгами, но когда они будут рисковать своими деньгами, тогда все сразу станет с головы на ноги, приобретет «строгий, стройный вид», и не будет такого, что после нескольких показов спектакль приходится снимать.

— Станиславский считал, что театр начинается с вешалки, а с чего для вас начинается театр?

— С размышлений. Театр для меня – работа: ежедневно, ежечасно решать разные вопросы. Или, например, пришла какая-то мысль в голову, и надо ее не упустить, попытаться воплотить, и при этом нельзя допустить ситуацию «лебедя, рака и щуки».

Театр у меня начался с детства. Я с детства хотел стать артистом. Всегда. Почему – не знаю. И стал! Сначала поступил в Казанское театральное училище на кукольное отделение, потом меня забрали в армию, после армии взяли на отделение актера драматического театра. Два года отработал артистом. Первая моя роль – Кот в Сапогах, потом – Король. Играл Бандюгу в спектакле «Остановите Малахова», другие роли.

— Я слышала, что вы и стихи пишете с детства.

— Да. Когда мне было лет 11, даже послал их в газету «Пионерская правда», но не напечатали, сказали, что ничего нового. (Смеется.)

— Что же должно быть нового в стихах?

— Стиль автора, наверное. Цветаеву или Ахматову вы ни с кем не спутаете.

— Я читала не только ваши лирические стихотворения, но и эпиграммы на артистов вашего театра. Они не обижаются?

— Пока не обижались. Они люди творческие, с чувством юмора, даже гордятся, что им поэтическое произведение посвящено.

— Вы общаетесь со многими оперными и балетными звездами первой величины: кто вам запомнился больше других?

— Владимир Васильев – необыкновенно многогранная личность! Гениальный танцовщик, хореограф, поэт, художник! Рудольф Нуриев! Он приезжал к нам в театр в 1992 году по приглашению директора театра Рауфаля Мухаметзянова и дирижировал балетом «Щелкунчик». Нуриев сам выбрал этот балет, сказал, что «Щелкунчик» напоминает ему время, когда он учился в Ленинградском хореографическом училище им. А.Я. Вагановой. Тогда же он дал согласие на то, чтобы проводимый у нас международный балетный фестиваль носил его имя. Рудольф был уже очень болен, но харизма у него оставалась чрезвычайно сильной. Много лет спустя я написал стихотворение, навеянное магией его личности, и в нем есть такие строки:

«В каком безумье вдруг,

С какой беспечностью

Он прыгнул в этот круг

На танец с Вечностью…».

— Чем отличается гений от талантливого человека?

— Гений – «парадоксов друг». У гения непонятно, как он это сделал. А у таланта логику все-таки можно проследить. Как Коперник пришел к мысли, что Земля круглая и вертится? Ведь до него она была плоская и стояла на трех китах!

— В вашей труппе гении есть?

— Есть. Но называть их имена не буду. Искусство прежде всего требует большого и ежедневного труда, а разговоры типа «я, гений Игорь Северянин» до добра не доводят. Да у нас это и не принято.

— По Пушкину, «гений и злодейство — две вещи несовместные», а по-вашему?

— Трудно сказать, что имел в виду Пушкин. Может быть, идеал? Я считаю, в жизни может быть все. Нет такого, чего не может произойти. Вопрос только в том, что именно и сколько раз.

— Чайковский писал, что нельзя смешивать правду жизни и правду искусства. Что такое правда жизни, правда искусства и почему их нельзя смешивать? Или можно?

— Правда искусства – артист поет на сцене и хочет своим пением передать состояние человека, все, что чувствует его персонаж. И если артист хороший, то его чувства передаются и зрителям. Но ведь в жизни мы не поем. Однажды зампред совета министров пришел за кулисы и говорит: вам надо поменять декорации – черное все, некрасивое. А я ему: «Да вы идите в зал, из зала надо смотреть – красотища какая!». С обратной стороны декораций вида нет никакого, конечно. Поэтому публике не нужно появляться за кулисами. Есть вещи, которые нельзя демонстрировать в театре.

Всеволод Мейерхольд писал, что «в игре Шаляпина – всегда правда, но не жизненная, а театральная. Она всегда приподнята над жизнью – это несколько разукрашенная правда искусства».

Правда искусства в том, что оно поднимает человека над землей. Задача искусства сделать человека лучше, чище – я так понимаю. А у правды жизни такой задачи нет. Жизнь вообще ставит другие цели – карьера, например. Прозаические вещи. И смешивать их с искусством незачем.

— Сейчас стало модно говорить, что зрителя надо удивлять. Насколько это относится к оперному театру? Это же не цирк, где можно вынуть кролика из рукава.

— Одна из задач театра – думать о зрителях. Мы стараемся делать все для того, чтобы они были довольны и уходили восторженными. Я всегда помню слова Николая Павловича Акимова, известного ленинградского режиссера, который говорил своей труппе: «Ну, товарищи, чем нынче удивлять-то будем?». Привыкать зритель не должен, поэтому все время удивляем – великолепными солистами, изумительной сценографией и сами удивляемся, что билетов нет, распроданы все до единого. Вот такой взаимообогащающий процесс: мы удивляем зрителя, а зритель удивляет нас!