Одной из изюминок фестиваля стала постановка забытой одноактной оперы Антона Аренского «Рафаэль», написанной по либретто А. Крюкова и М. Чайковского в 1894 году для I Всероссийского съезда художников и по случаю открытия Третьяковской галереи в Москве. Сегодня немалая часть наследия русских композиторов предана забвению, поэтому появление на красноярской сцене неисполняемой оперы «Рафаэль» особенно важно. Хотя бы потому, что, как сказал Николай Рубинштейн, публика должна знать срез эпохи.

Появлению постановки мы обязаны Любови Казарновской. Спектакль – совместное детище Красноярского оперного театра и проекта знаменитой певицы «Забытые имена». Сама Любовь Юрьевна исполняет в нем роль жены и музы художника (без пения).

— Как возникла идея постановки «Рафаэля» и почему именно в Красноярске?

— Когда в прошлом году я работала в жюри Международного конкурса молодых оперных певцов и режиссеров им. П.И. Словцова, мы с руководством Красноярской оперы обсуждали, что важного и необычного можно сделать для «Парада звезд». И я предложила идею: есть оперы, которые не идут, но написаны по очень интересному поводу и достойны того, чтобы как фестивальный проект были показаны на российских сценах и не только.

Аренский дал своему «Рафаэлю» подзаголовок «Музыкальные сцены из эпохи Возрождения». И постановка (режиссер Даниил Дмитриев) так и задумана: именно сцены из жизни художников. Художников – потому что в этом спектакле есть пролог, в котором роль художника исполняет известный эстонский скульптор Тауно Кангро. В прологе зрители видят мастерскую современного ваятеля, где в режиме реального времени Тауно на сцене лепит и рисует людей – представителей богемы, певцов, танцовщиков, людей, которые приходят к нему и заказывают ему за деньги свои портреты. Это реалии жизни художника, которая осталась такой же, как и во времена Рафаэля. Есть заказные вещи, которые не всегда пишутся по вдохновению, а есть произведения, которые создаются по огромному вдохновению, когда раскрываются крылья души. Как было у Рафаэля с «Сикстинской Мадонной», как было с любовью к Форнарине (ее поет Екатерина Кочетова). Для современного художника муза – его жена (я ее исполняю пластически и читаю стихотворение Пушкина, посвященное Наталье Николаевне Гончаровой, а затем – фрагмент из «Божественной комедии» Данте). В какой-то момент Тауно говорит, что ему надоели заказные портреты, нет времени сосредоточиться на том, что просит душа, и жена вручает ему альбом Рафаэля, на котором он учился быть художником. И у скульптора рождается вдохновение. Рафаэль из глубины веков передает импульс – из рук в руки.

Музыку для пролога мы подобрали разную: Рахманинов, Танеев, Лядов, Вагнер, Шостакович… Дирижировал спектаклем маэстро из Франции Андрей Шевчук, уловивший его нерв.

Аренский хотел, чтобы партию Рафаэля исполняла красивое меццо-сопрано, и мы пригласили Софию Алмазову из Вены, стажерку моей академии «Голос и скрипка». София – высокая, стройная, и ее глаза даже чем-то напоминают глаза Рафаэля. Она очень органично исполнила эту партию.

— Расскажите, пожалуйста, о своей академии.

— Международная академия «Голос и скрипка» существует уже шесть лет. Мы проводим мастер-классы, концерты, ставим оперы в разных городах мира: Мадриде, Барселоне, Вероне, Париже, Мюнхене, Пиране, Вильнюсе. Молодые певцы и скрипачи музицируют вместе, учатся друг у друга чистоте интонации, фразировке, выработке легато, стилю. Это, несомненно, полезный опыт, и они растут на глазах. Есть очень талантливые ребята, в которых я вижу большую перспективу. Наши стажеры поют и играют на ведущих площадках Европы, России, и это невероятная радость!

— Еще совсем недавно оперные артисты придерживались амплуа, пели партии, соответствующие своему типу голоса, а сейчас все поют всё. Что вы по этому поводу думаете?

— Я за то, чтобы каждому возрасту, типу голоса, каждому этапу технической оснащенности, умения владеть голосом соответствовали определенные партии. А сейчас, увы, все поют всё, да. И к сожалению, рынок сегодня таков, что если ты говоришь «нет», то сзади стоят 15 конкурентов, которые скажут «да!». Поэтому у многих певцов стресс. Они считают, что раз их менеджмент и директора театров настаивают на исполнении ими той или иной партии, то они будут ее петь. А потом мы видим пятилетние, максимум десятилетние карьеры, которые жизнь человека ломают.

— Участвуете ли вы сейчас в каких-нибудь телепроектах, как прежде? Что в них интересно вам как певице и актрисе?

— В данный момент я не участвую ни в каких ТВ-шоу. Но идут переговоры с одним из каналов о моей программе, что для меня, конечно же, очень интересно – смогу сама выбирать темы и гостей. Я участвовала в программе «Точь-в-точь», т. к. считала, что можно донести до широкой аудитории интересную информацию о популярных исполнителях, поделиться своим мнением и сравнить их с теми, кого сегодня называют звездами. В общем, мы старались сделать программу не только развлекательной, но и познавательной. Судя по отзывам, нам это удалось.

— Вы вели и телепрограмму «Романтика романса». Почему так популярен русский романс в России?

— В нем заложены чувства, которые всем близки: любовь, печаль разлуки, страдание, счастье, веселье. В двухминутном, трехминутном романсе человек проживает если не всю жизнь, то ту или иную жизненную ситуацию. Когда Федора Шаляпина спрашивали, почему он не поет в концертах произведения Римского-Корсакова, Вагнера, Чайковского, а поет песни Шуберта, романсы Варламова и Гурилева, певец ответил: «Первые трое – это генералы в музыке, особенно Вагнер, а я люблю солдат-чудаков». Романс идет от сердца к сердцу, от души к душе, это маленькая зарисовка из «жизни сердечной». Романс – это простой и красивый язык, который доступен всем, независимо от уровня музыкального и интеллектуального развития.

— Что такое, по-вашему, красота в музыке?

— Красота – величина вселенского масштаба, нечто, вызывающее экстатическое чувство восторга, трепет души, слезы и боль, улыбку и преклонение перед совершенством мироздания.

— Говорят, красота требует жертв. Она действительно их требует?

— В разные эпохи, в разных странах существовали различные стандарты красоты, например идеальный образец античных пропорций тела – Венера Милосская. Женщины стремились к этому идеалу, используя разные методы ухода за собой. Длиннющие шеи Нефертити и Клеопатры и тип красоты Египта тоже требовали многих жертв для достижения соответствующей эстетики. А закованные в колодки ножки японок и китаянок – это ли не жертва? А корсеты и парики Средневековья, когда женщины носили блохоловки под платьями? Жертва будь здоров! А создание образа девочки-подростка а-ля Твигги с 40-килограммовым весом – не жертва ли для моделей, падающих в обморок от голода?

— Как вы определяете для себя, что такое искусство?

— Искусство – результат творческой деятельности личности, стремящейся выразить совершенство и многообразие Вселенной в своих произведениях.

— Требует ли оно жертв?

— Когда хочешь добиться некой цели – жертвуешь чем-то обязательно. Просто цели разные! Есть цели созидательные, а есть разрушительные, подчас, уничтожающие человека. Настоящая жизнь в искусстве, говорили великие, – это служение! Но не карьере, не мамоне, не личным амбициям. Я считаю, что мы, артисты, – «рабы лампы». Того светильника, который зажжен в нас Богом и ради которого мы многим должны жертвовать. Как часто мы слышим, что разбиваются семьи, дети страдают без родительского тепла и от недостатка внимания, друзья обижаются на долгие перерывы в общении и так далее. Но все это окупается магией сцены, тем обменом энергией с публикой, которая делает жизнь артиста наполненной.

— Есть ли цель у искусства?

— Конечно. У искусства целей много. Прежде всего, это катарсис. Очищение души. Ты приходишь на гениальный спектакль или концерт и выходишь другим человеком. Все твои проблемы остаются на километры позади тебя. Ты их не чувствуешь. Далее, просветительство. Просвещение – тоже из главных целей искусства. У настоящего артиста задача в жизни – дать человеку, который пришел на спектакль или концерт, свет в душе, раздуть, а не загасить его внутреннюю свечу, дать ему возможность в чем-то перемениться изнутри.

— Существует ли ответственность искусства?

— Безусловно! Творцы, артисты в том числе, ответственны за то, чтобы вы не ушли с выставки, концерта или спектакля с мыслью: «Боже, зачем я туда пошел? Что за гадость!..». Мы должны что-то сделать с вашими душами, чтобы вы поняли: вот оно, вот туда я хочу! Вот там есть мысли, есть то, что меня так согревает, от чего мне так хорошо, что я забываю обо всем! Большие артисты, музыканты, художники в каком-то смысле – поводыри, водители. Мы должны вести людей к состоянию сопереживания, просветления. А не давать зрителю почувствовать себя растоптанным, оплеванным, обруганным и запачканным, как сейчас, увы, часто встречается.

— Есть ли зло в искусстве?

— Конечно! В намеренном опускании человека. До самых низких эмоций, до самых низких переживаний.

— Станиславский (а некоторые считают, Немирович-Данченко) говорил, что театр начинается с вешалки. С чего начинается театр для вас?

— В театре важна каждая деталь! Сама аура и магия слова ТЕАТР предполагает особую атмосферу, которая царит везде в здании театра, включая в себя добрые глаза и слова работников всех служб. Особый запах театра – некая смесь пудры, грима, кулис, духов, занавеса, обивки кресел. Ну и, конечно же, само действие на сцене, созданное сотнями профессионалов: актерами, режиссерами, музыкантами, художниками, гримерами, постижерами, костюмерами и многими другими. В общем, как говорилось в одном замечательном советском фильме: «Любите ли вы театр, как люблю его я? Ходите туда, любите его!».

На снимке: Л. Казарновская