СМЕТАЯ ВСЁ 

Жанна Лазаревна Металлиди: «21 июня меня приняли в десятилетку при консерватории, и мы уехали за город. Война застала нас на даче в Сиверской. Бомбежки начались почти сразу. Мы, дети еще не понимали всего ужаса и бегали на это смотреть, а позднее – по тревоге семьей мчались в бомбоубежище, сметая все на своем пути. Люди кричали, падали, давили других, царила паника. Потом стали укрываться в подвале для дров и дома, садясь у капитальной стены.

Десятилетку эвакуировали, я осталась в Ленинграде. Это была страшная картина: огромная серая масса крыс двигалась, покидая город. Мы с мамой дежурили на чердаке, засыпая песком зажигательные бомбы. В 1942 году не стало папы, и начались тяжелые времена. Выживали всей квартирой, помогая и поддерживая друг друга. Во время блокады я сменила несколько школ: учились урывками, часто в подвале. Писали под коптилку на книгах, газетах, журналах, что у кого было. Когда открыли Дорогу жизни, на Новый год детям выдали американские подарки – шоколад и ветчину в консервах, это было как чудо!..

Музыка все это время жила в моей голове. Я много играла, подбирала классическую музыку, пела басом Мефистофеля и тенором арию Германа. Ребята любили меня слушать: мы собирались утром, до уроков. А когда в школе поставили «Два капитана», фантазировала во время спектакля, на ходу сочиняя песенки. Окончив семилетку, я пошла в музыкально-педагогическое училище, а затем поступила в класс композиции Г.И. Уствольской в училище при консерватории».

БЛОКАДА

Алла Исааковна Перцовская: «Когда началась война, мне исполнилось два года, а моей сестричке Светочке – полтора месяца. Папа, кларнетист оркестра Военно-морского училища имени М. Фрунзе, одним из первых ушел на фронт. Мама говорила, что с тех пор, как началась блокада, для нее воплощением жизни стала еда. Раз в месяц она ходила за продовольственными карточками. Однажды какой-то мальчишка вырвал из ее рук сумочку (а месяц без карточек означал верную смерть), мама закричала так, что он бросил сумку и убежал. Вскоре умерла бабушка; ее помогли отвезти на Преображенское кладбище и похоронили в братской могиле. В конце 1943-го нас отправили в эвакуацию. Как и все, ехали мы по Дороге жизни через Ладожское озеро. Там произошла авария: столкнулись две машины. Светочка была настолько слаба, что от сильного ушиба умерла…

У мамы был удивительный характер: стойко перенося все трудности, она всегда оставалась доброжелательной, отзывчивой и жизнерадостной. Очень любила оперу и всегда украшала семейные праздники своим голосом. Я очень благодарна ей за то, что она сохранила мне жизнь и всеми силами помогала преуспеть в любимой профессии».

ЗИМА СОРОК ТРЕТЬЕГО

Елена Львовна Островская: «В мае меня и старшего брата мама увезла в деревню, недалеко от станции Малая Вишера. Мне стукнуло пять, когда началась война. Отец – Островский Лев Васильевич, флейтист по профессии, был солистом оркестра Малого Оперного театра. Театр послали рыть окопы, и связь с отцом прервалась. Позже артистов эвакуировали, но папа вернулся к нам, чтобы выехать с семьей. Добирался около недели пешком, под беспрерывными бомбежками. В Чкалове мы оказались в бедственном положении: без документов, подтверждающих, что отец оркестрант, у нас не было ни продовольственных карточек, ни денег, ни одежды. А холода там страшные, да и цены росли как на дрожжах. Первую зарплату папа раздал, и опять пришлось брать в долг. Нас поселили в фойе театра, а позже администрация предоставила комнату, но такую холодную, что у отца открылся летучий ревматизм, а брат слег с плевритом. Когда пили горячую воду, ложки потом примерзали к столу. Спали на школьных столах, застеленных сверху фанерой, укрывались всем, что было под рукой. И вновь администрация помогла, выхлопотав для нашей семьи целый рюкзак дробленого пшена, ставшего нашим спасением, а летом мама завербовалась в колхоз и получала зарплату зерном…

О моих занятиях музыкой даже речи не шло. Лишь вечерами, когда все укладывались спать, я напевала татарские мелодии и все, что слышала до войны и во время оркестровых репетиций. Это были своего рода «концерты» – ведь радио не было. В сентябре 1944-го мы вернулись в Ленинград: голодные и измученные».

НАВСТРЕЧУ ЖИЗНИ

Светлана Геннадьевна Ярускина: «Память четерехлетнего ребенка (столько мне тогда было) сохранила лишь отрывки. Первый такой: солнечное утро, трое детей играют в саду, вдруг что-то происходит – неосознанное, но жуткое. Старшие девочки с визгом кидаются в дом: там – взрослые и одно  лишь  слово «война»… А вот – мы за столом, жду еды. На столе появляются невероятной красоты оладьи, румяно-черные, их очень хочется съесть. И разочарование – сплошная горечь, испечены из кофейной гущи. Позже, мама ласково уговаривает меня поиграть. Но игрушки мне не нужны, я повторяю одно и то же: «Мама, хлеба!» Как и все, мама во время блокады рыла окопы, дежурила на крыше дома, собирала зажигательные бомбы в бочки с песком, искала, в каком магазине можно отоварить карточки. Удавалось это не всегда, особенно в декабре – в самом страшном и голодном месяце. Чудом в последние дни уходящего года в город доставили продовольствие, и новый, 1942 год встретили горячей кашей! Однако после этого голод стал еще страшнее…

Военным морякам разрешили собрать автобус из подручных материалов, чтобы они могли вывезти свои семьи на Большую землю. Одним из них был мой дядя. 19 января мы покинули Ленинград. Я очень хорошо помню, как мы садились в этот автобус – темнота, крики, давка и мамин отчаянный крик «ведь это дети!» Вот строки из сохранившихся  записей: «Мы выехали из горящего, голодного Ленинграда в морозный крещенский вечер под «салют артиллерийского обстрела»». От себя добавлю – навстречу жизни».

ХРАБРЫЙ СКРИПАЧ

Нина Федоровна Нестерова: «Великая Отечественная вошла в каждый дом, в том числе и наш. Дедушка Андрей Андреевич Лобанов, заведующий складом, умер от голода в 1941 году. Бабушка осталось жива лишь потому, что устроилась сторожить капустные поля в совхозе. Моя мама была военнообязанной и всю блокаду проработала на телеграфе. Военная жизнь отца началась с Финской (1939–1940) и закончилась в ноябре 1945-го. В период самых ожесточенных боев в Сталинграде отец участвовал в концертной бригаде: выступали перед бойцами и комсоставом в блиндажах и землянках с классической музыкой. Вот выписка из наградных документов: «В боях за деревню Голая Долина с 18 по 24 июня 1943 года красноармеец Антропов Ф.М. проявил храбрость, мужество и отвагу. При наступлении товарищ Антропов обеспечивал расчет, подтаскивая мины под ураганным огнем противника. Расчет, в котором товарищ Антропов был снарядным, уничтожил за это время до 55 немцев». Вспоминается папин рассказ: когда на реке Северный Донец их войска были окружены, из 800 человек спаслись 28, включая отца и командира, которого тот спас, получив ранение. После войны Федор Михайлович Антропов восстановился в Ленинградской консерватории, которую окончил в 1951-м. Двадцать лет он проработал в филармоническом оркестре и преподавал в нашей музыкальной школе с начала ее основания, был руководителем струнного отдела до 1984 года».

ПОБЕДА!

Евгения Григорьевна Сухоцкая: «Во время войны мы с мамой и братом оказались в Казахстане. Отец  был интендантом,  занимался продовольственными поставками фронту. Несмотря на это, мы  голодали не меньше остальных, зимой 1943-го я заболела тифом. Как-то рано утром мама подошла к кроватке и не смогла прощупать мой пульс. В ужасе выскочив из дому, она наткнулась на знакомого врача. Через минуту он был у нас, и укол адреналина спас мне жизнь. Позже отца назначили управляющим конторой «ЗаготЗерно» в Кировограде.

Дорога из Джамбула на Украину заняла больше месяца. Мы ехали в товарном вагоне, разделенном на клетушки; в этом же вагоне варили еду на керосинках, кипяток брали на станциях. В Кировограде стояла полная разруха. Нас поселили в одноэтажный дом, где были двор, сарай и небольшой участок земли. Отец завел корову, свинью, кур и гуся (который не давал мне прохода и щипал за ноги). Мы посадили картошку, кукурузу, подсолнечник, помидоры и огурцы. Родители работали, а мы, дети, исследовали город, находили патроны и подрывали их. Одному мальчику оторвало руку, и на том подобные забавы кончились.

Самое яркое впечатление – День Победы. Это встает перед глазами в течение всей жизни и вызывает чувство, не сравнимое ни с чем: подъем духа, восторг и огромную – до слез – радость, заполняющую все мое существо. Помню, как люди бежали на площадь, кричали, бросали вверх шапки и платки. Обнимались, плакали и смеялись…»