Традиционно весной, в конце апреля, Нижегородская консерватория встретила молодых композиторов из разных регионов России, придерживающихся разных творческих устремлений. На фестивале, стремящемся подтолкнуть авторов к живому общению друг с другом, а также с исполнителями и слушателями, были организованы две творческие встречи и два концерта. Прошел также и круглый стол, активными участниками которого стали композиторы из Москвы, Казани, Кирова и Нижнего Новгорода – лауреаты международных конкурсов. Модератором коллективной беседы выступила Наталья Никулина.

Н. Н.: Композиторы всегда работали по-разному: кто-то сочинял, сидя за столом, кто-то – гуляя на природе, у одних это был поток сознания, другие «вымучивали» фразу за фразой. Как проходит ваш творческий процесс? Что вас вдохновляет?

Александр Хубеев (Москва): Не только разные композиторы работают по-разному – по-разному может работать и один. Я – не исключение. Процесс работы над новой пьесой разбивается на несколько этапов. Для реализации некоторых мне необходима полная тишина, а иные могут быть осуществимы хоть в кафе. Все зависит от конкретной пьесы. Неизменным остается лишь одно: ничто так не «вдохновляет», как дедлайны – в моем случае, сколько бы ни было времени на написание пьесы (два месяца или полгода), полное представление о том, какой она должна быть, складывается у меня ближе к сроку сдачи партитуры. И этот момент осознания того, к чему я стремлюсь, очень активизирует процесс работы.

Григорий Зайцев (Москва): В 90 % случаев я пишу музыку за рабочим столом, не пользуясь клавиатурой рояля. Если чем-то и пользуюсь, так это пробую аппликатурные решения или приемы звукоизвлечения на различных инструментах, которые есть у меня дома, но это составляет не более 10 % процесса. Сам процесс формирования произведения происходит в голове. Когда сочинение «выношено» и полностью оформлено в сознании (на это могут уйти и месяцы), то запись нотного текста составляет совсем незначительное время: обычно несколько дней.

А вдохновляет, наверное, все, чем я живу. Окружающие люди, ситуации, мысли, произведения искусства... Я много читаю: люблю современную философию Дж. Агамбена, А. Бадью, С. Жижека, А. Смулянского. Все это в совокупности, безусловно, формирует и облик того, что мне интересно, и то, какими будут мои сочинения, хотя и не всегда они выходят такими, какими я их замышляю.

Максим Бабинцев (Киров): Я сочиняю иногда на бумаге, иногда на компьютере. На инструменте – никогда; к сожалению, я не владею фортепиано настолько, насколько нужно для воплощения моих идей. Мне элементарно технически не сыграть это. Кроме того, инструмент может ограничить мой творческий подход. Сейчас я ищу все возможное для того, чтобы музыка звучала так, какой я ее для себя представляю. Я начал искать синтез: мне очень важна романтическая эстетика старого, но звучать сочинение, как в XIX – первой половине XX века, не должно.

Н. Н.: Существует ли современная русская композиторская школа?

М. Б.: Мне кажется, да, существует. В том году во Франции, на летних курсах Fontainebleau Schools, композитор Элэн Госэн заметил в одном из фрагментов моего сочинения «русскую душу», что меня очень удивило! Видимо, национальное чутье все-таки живет в подсознании всех современных композиторов; другое дело, кто как с этим обращается: кто-то в качестве «вкусовой добавки» обращается к тональной двухладовости, а кто-то выделяет для себя характерные черты как средство национального самовыражения.

А. Х.: По-моему, русской композиторской школы не существует. В России существует несколько музыкальных направлений, в рамках которых можно увидеть сходство творческих интересов некоторых авторов, но все это не обеспечивается какой-то «школой», формирующей близость взглядов именно во время учебного процесса. Эта близость появляется, скорее, в рамках самой среды, в которой в России существует современная музыка.

Алсу Сунгатуллина (Казань): Не может быть однозначного ответа на этот вопрос. Россия – страна многонациональная. Помимо русского в ней переплетено много других национальных компонентов. Я сама являюсь носителем региональной культуры. Мне близко творчество татарских композиторов, таких как М. Шамсутдинова, А. Монасыпов, Ш. Шарифуллин, Р. Ахиярова.

М. Б.: Обсуждаемая проблема еще недостаточно исследована. Пути XXI века только начинают зарождаться и вплетать свои нити в большую паутину современной музыки.

Н. Н.: Мы часто говорим «современная музыка», «музыка XXI века», а что подразумеваем?

А. Х.: Сегодня существует очень много разных направлений, точно так же было и в XX веке, и сложно что-то объединить под условным названием «музыка XXI века».

Г. З.: Есть время номинальное, структурированное, а есть время историческое. И, как мне кажется, период с XVII по XX век включительно можно поделить на до Французской революции и после. Искусство рождено субъектом эпохи и направлено на его формирование. М. Фуко предлагает три эпистемы (способ фиксации «бытия порядка», скрытая от непосредственного наблюдения сеть отношений между «словами» и «вещами», на основе которой строятся свойственные той или иной эпохе коды восприятия, практики, познания, – прим. Н. Н.), между которыми лежит эпистемологический разрыв, то есть они не связаны никак. Преемственность между новой музыкой и музыкой, которая просуществовала с XVII до середины XX века, по сути нулевая. Это новая система, потому что изменилась перцепция человека, само восприятие. И музыка XXI века – это музыка, которая формируется после 1945 года, в 1960–80-е, уходящая корнями в минимализм, конкретную музыку, «музыку развития», вышедшую из сериализма...

Н. Н.: Если между эпохами существует эпистемологический разрыв, то изменилось ли понятие «автор» в данном контексте?

Г. З.: Человек определяется тем культурным контекстом, в котором он есть. Он является выразителем письма эпохи. Автор – это всего лишь каталожный маркер, библиографический номер. Например, Ф. Пессо – один человек, создавший более 100 авторов. Можем ли мы говорить о том, что автор и тот, кто записывает, являются тождеством? Нет. Если бы Бах родился в наше время, он писал бы совсем другую музыку. Это говорит о том, что необходимо полностью исключить идею творца. Р. Барт пишет «Смерть автора», а если нет автора, творца, богоподобия, то нет и творчества как такового.

А. Х.: То, что Бах сейчас писал бы другую музыку, не отрицает того, что он творец. И несмотря на то, что существует некое общество, которое мы отражаем, все равно за каждым отдельным человеком стоит его выбор. Я считаю, что творец все-таки существует и наш личный выбор, наша личная мотивация отражается в том, что мы делаем.

Н. Н.: Как вам кажется, может ли профессия композитора быть самодостаточной в современном мире или же композитор должен владеть и другими навыками?

Анна Данилова (Нижний Новгород): Это вопрос очень больной, вероятно, для всех композиторов. Начнем с того, что в нашей стране нет такой профессии – композитор. Тем не менее это так: композиторы есть, а профессии нет. Это напоминает возвращение к нашим истокам, когда деятельность композитора была только для души и не приносила никакого дохода. И если человек деятельный, он будет продвигать свое творчество любыми возможными способами, применяя разные навыки.

Г. З.: Не только в наше время, но и в предшествующие эпохи, большинство авторов параллельно были исполнителями, педагогами, подчас авторами замечательных книг и научных исследований, организаторами концертных или образовательных институтов и так далее. Как мне кажется, композитор должен быть тем, кем он хочет быть. Но должен ли сейчас композитор, который удовлетворен исключительно написанием музыки, заниматься всем сразу – я не уверен.

М. Б.: Композитор ничего не должен. А если и должен, то с максимальным погружением заниматься тем, к чему есть предназначение. Но наша реальность сурова, поэтому композиторы вынуждены искать лазейки и параллельные занятия другого рода для того, чтобы элементарно жить. Хотя если есть интерес к чему-то еще, кроме композиции, почему бы не развиваться и в этом?

А. С.: Конечно же, композитору в первую очередь хотелось бы быть именно композитором! Но действительность диктует и то, что навыки просветительской направленности (лектора, оратора, ведущего) очень даже могут ему пригодиться!

Н. Н.: Действительно, тем более что отношения композитора со слушателем сейчас непростые. Мы нередко видим полупустые залы и часто слышим, что современная музыка сложна для восприятия. Необходимо ли слушателю разъяснять, о чем сочинение, и как стоит это делать? Или же он должен опираться в понимании лишь на свои опыт и представления?

Г. З.: Если что-то и нужно разъяснять, так это основания тех культурных «тектонических пластов», на которых зиждется музыка и искусство в целом, и которые за последние сто лет существенно сместились. Важно объяснить, как и что отражало искусство прошлых столетий, и каким образом оно осуществляет свою функцию в наши дни. Причем это важно знать и музыканту-профессионалу, и просто человеку, интересующемуся искусством. Хороший ведущий концерта всегда может дать элементарный ориентир для публики, и этого вполне достаточно.

А. Х.: Лучшим вариантом, как мне кажется, является программка, в которой есть дополнительная информация для слушателя, если она ему необходима. Если он хочет только слушать музыку или, например, сначала слушать музыку, а потом о ней «погуглить», то неправильно лишать его этой возможности, «разъяснив» все перед исполнением.

А. С.: В любом случае, чтобы разобраться в исторических зигзагах эволюции музыкальной мысли, нужен «проводник». Современная музыка в своих экспериментах и опытах далеко шагнула вперед. Какие-то эксперименты удачны, какие-то лишь для эпатажа.

Н. Н.: Приходится ли современному композитору быть эпатажным, чтобы его заметили?

Г. З.: Мне всегда был чужд эпатаж, хотя, те авторы, кому удается чем-то шокировать свою аудиторию, безусловно, собирают много просмотров на YouTube или иных ресурсах. Для меня искусство – это что-то очень внутреннее, и мне достаточно сложно выставлять свою работу на обозрение. Создает ли эпатажность более долгую жизнь произведению искусства? Я не рискну ответить – есть масса исторических примеров, подтверждающих это, и столько же примеров опровергающих.

М. Б.: Эпатажность нужна, но в меру. Чтобы она помогала, а не навредила, как Прокофьеву в его позднем периоде творчества.

А. С.: Эпатаж, как реклама, – действует временно и локально. Музыка же, написанная с душой и для людей, обязательно найдет своего слушателя и без рекламы!