Денис родился в Нижнем Новгороде, на фортепиано начал играть с пяти лет, в четырнадцать – после побед на нескольких конкурсах – поехал учиться к Дмитрию Башкирову в Мадридскую высшую школу музыки, в 2010-м победил на Конкурсе королевы Елизаветы в Брюсселе, сегодня выступает на самых известных концертных сценах. Живет в Германии.

– Примечательно, что на Мальтийском фестивале встретились три поколения одной музыкальной ветви: Дмитрий Башкиров и два его питомца – Дмитрий Алексеев и вы, Денис.

– Еще с тех пор, когда я только начал учиться у Дмитрия Александровича, мне всегда были приятны эти встречи поколений. На юбилейных концертах мы выступали и с Дмитрием Алексеевым, и с Николаем Демиденко – в общем, объединялись поколения, и я всегда был самым молодым. Удивительно, но нас объединяло то, что, когда Дмитрий Александрович находился в зале, всех «трясло» абсолютно одинаково. Мы все чувствуем себя «башкировцами», вне зависимости от опыта, возраста и места проживания.

– Вы приехали на Мальту с новым произведением – «Путевыми заметками» Алексея Шора. Как вы отнеслись к предложению исполнить его?

– Мне показалось интересным то, что современный композитор продолжает традиции романтиков – Листа с его «Годами странствий», Альбениса с «Иберией», облекая дорожные впечатления в форму музыкальных заметок, из которых потом возникает крупный цикл. «Путевые заметки» – очень масштабное сочинение, фактически большой фортепианный концерт. В нем где-то проглядывает любовь композитора ко Второму концерту Брамса, например, который я очень люблю и часто играю. Сочинение Алексея Шора интересное, разнообразное, «фактурное», в нем хорошо выстроены части, яркая оркестровка, и мне кажется, оно должно представлять интерес и для публики, хотя бы потому что это доступная музыка с приятными мелодиями.

– Нередко современные сочинения исполняются в одном-двух концертах и не становятся частью репертуара исполнителя. Вы намерены продолжать играть «Путевые заметки», если будет такая возможность?

– Я об этом, кстати, подумал и даже спросил у композитора, нет ли у него уже второго такого альбома. Он ответил, что была идея продолжить писать подобные циклы, что он даже задумал некий ряд под названием «В пустыне», но решил пока ограничиться европейскими впечатлениями. Скажу, не кривя душой: если бы мне предложили сыграть это сочинение еще раз в том или другом месте, я с удовольствием согласился. Мне хочется иметь больше времени вместе с оркестром «покопаться» в этой музыке. В моей концертной жизни возникали сочинения композиторов-современников, которые я играл, закрывал ноты, ставил на полку или клал в ящик, понимая, что играть их больше не буду. Но это не тот случай.

– Что вы предпочитаете: чтобы у вас было время спокойно посидеть и обдумать свои дальнейшие планы или, как делают многие из современных музыкантов, жить «от самолета к самолету»?

– У меня есть и то, и другое. Моя концертная жизнь весьма насыщенная, но я знаю коллег, у которых она просто сумасшедшая. Это здорово, конечно, я восхищаюсь людьми, которые это выдерживают. Но мне необходимо время для обдумывания того, что я только что «натворил» на сцене, за сплошным потоком выступлений уже не успеваешь ни на что реагировать. Конечно, и во время моих поездок я стараюсь учить новые произведения, готовить сольные программы, но все равно хочется какой-то концентрации – посидеть дома, позаниматься, подумать, послушать...

Фестивали – особый род нашей деятельности. Это на Мальтийском я сыграл одно сочинение и освободился, а обычно на фестивалях камерной музыки, в которых я обожаю участвовать, все совсем по-другому. Завтракаешь, садишься за рояль и встаешь уже ночью после концерта, чтобы пойти поужинать. Это и есть то самое «легкое сумасшествие», постоянные перебежки из одного класса в другой, от одних репетиций к другим, но это здорово. Это невероятно стимулирует все мозговые и физические процессы, а кроме того, это огромное количество новых впечатлений, людей, новых идей и мыслей. Из таких фестивалей первым приходит на ум замечательный фестиваль Елены Башкировой в Иерусалиме, который она повторяет в Берлине. После него у меня будто заряд возобновляется на весь сезон.

– У меня о фестивале в Иерусалиме такое же мнение, я помню его первые сезоны с Максимом Венгеровым, Юлианом Рахлиным, Николаем Цнайдером и многими другими. А с кем вы в основном играете камерную музыку? Это все-таки некое общение с единомышленниками или нет?

– Единомышленники в камерной музыке – понятие относительное, иногда приходится добиваться компромиссов. Но у меня в последние годы замечательные партнеры. Я постоянно сотрудничаю с упомянутым Юликом Рахлиным, которого очень люблю, играю с Джанин Дженсен, у меня достаточно регулярно возникают проекты с обоими братьями Капюсон. Очень горжусь тем, что играл с Леонидом Кавакосом, считаю его одним из самых думающих музыкантов нашего времени. Есть много разных партнеров. Так, я играл с Эммануэлем Паю, Йоргом Видманом, его сестрой Каролин. Мой круг интересов в камерной музыке не ограничен. Люблю новых партнеров. Среди них, например, виолончелистка Алиса Валлерштайн. Каждый год приносит новые встречи, новые сочинения. У меня огромный багаж камерного репертуара, и удивительно то, что он никогда не закончится, все новое, новое, новое – мне это нравится. Можно, конечно, играть одно и то же, но это неинтересно.

– Вы назвали несколько музыкантов из «высшей лиги». Вы учитесь чему-нибудь у них? Вы учитесь у дирижеров?

– Безусловно. Мне кажется, музыканты должны друг у друга учиться – это нормальный процесс. Естественно, камерная музыка – такое поприще, где частенько сталкиваются противоположные мнения. Но я очень уважаю людей, которые, несмотря на статус, заслуги, опыт и более чем у других глубокое понимание музыки, способны абсолютно все «стереть» и вдруг начать сначала. Их не так уж мало, но, увы, далеко не все на это способны. Есть люди, для которых эго превыше всего. Но эго иногда нужно усмирять.

Я учусь у всех, даже у тех музыкантов, с которыми меньше согласен, но ведь разные точки зрения тоже обогащают. Бывает, года два спустя играешь сочинение и вспоминаешь того, с кем ты о нем спорил: «Черт побери, а ведь он был прав». В этот момент даже хочется позвонить и сказать: «Старик, я был не прав, ты правильно сказал». В этом вся наша жизнь. Все меняется, ничего не стоит на месте. Сам Башкиров рассказывал, как он заново слушает свои записи (а у него их накопилось за 60 лет о-го-го сколько) и часто те, что в молодости терпеть не мог, сейчас воспринимает так: «Ой, как здорово». И, наоборот, то, что записал в более зрелые годы, теперь воспринимается с меньшей удовлетворенностью. Мне нравится, что музыка заставляет жизнь бурлить.

– В одном интервью вы назвали имя Пьера Булеза как одного из самых любимых своих композиторов. Мало кто из пианистов романтического плана назовет Булеза любимым…

– Близкое знакомство с его музыкой у меня произошло совершенно случайно. Даниэль Баренбойм, который каждое лето гастролирует со своим оркестром «Западно-восточный диван», года четыре назад в Буэнос-Айресе дирижировал очень масштабным сочинением Булеза Sur Incises для трех роялей, трех ударных и трех арф. И у него не было пианиста на партию первого рояля. Он меня спросил, хотел бы я в этом качестве поучаствовать в исполнении. Я честно признался, что с музыкой Булеза на вы, что никогда ничего не играл, но с удовольствием выучу. И вот я выучил, поехал, мы репетировали с утра до ночи – сочинение сложное. А после концерта Баренбойм мне сказал: «Тебе это подходит, надо бы тебе побольше этим заниматься».

Когда я в первый раз увидел ноты Булеза, то понял, что ничего не соображаю, но постепенно втянулся, начал видеть логику. Естественно, мне помог и маэстро Баренбойм, который Булеза знал всю жизнь. И если кто и может что-то рассказать о творчестве Булеза, его музыке, о том, как она сделана, это именно Баренбойм. В итоге мне сочинение действительно понравилось, я увлекся им. Кроме того, это мое «знакомство» с Булезом почти совпало со скорым к тому моменту открытием в Берлине Булез-зала. Баренбойм меня позвал на открытие и даже сказал, что хотел бы видеть меня одним из артистов, постоянно выступающих в этом зале.

Идея Булез-зала программная и очень интересная. Там весьма приветствуется исполнение сочинений разных стилей в одном концерте. То есть, например, я играл в нем сольный концерт из произведений Генделя и Брамса вместе со Второй сонатой Булеза, которую выучил специально для этой программы. Каждый концерт – как некое путешествие по истории музыки. И каждый обязательно включает в себя музыку Пьера Булеза. С Эммануэлем Паю я играл там его Сонатину для флейты с фортепиано – потрясающее сочинение, в нем слышно, что Булез учился у Оливье Мессиана. И так я постепенно втянулся. В следующем сезоне у меня запланирован рецитал в Булез-зале, буду играть Первую сонату Булеза.

– В родной Нижний Новгород не тянет?

– Очень тянет. У меня там живет папа. Мой младший брат, который тоже учился у Башкирова, замечательный пианист, сейчас большую часть времени проводит в Нижнем. У меня там мама похоронена, она умерла, когда я маленький был. Поэтому каждая поездка всегда одновременно счастливая и печальная. Я был там совсем недавно, мы с братом отыграли за два вечера пять концертов Рахманинова. И было до слез приятно видеть битком набитый Кремлевский зал. Нас с братом в Нижегородской филармонии знают с пеленок. Филармония – первая серьезная сцена, на которую мы выходили, первые выступления с оркестром. И по-настоящему приятно, что люди нас не забывают. Всегда приходят педагоги, которые наблюдают за тобой. Чувство ответственности гораздо выше, чем когда я выходил играть в Карнеги-холл, не преувеличиваю. Сцена родной филармонии с детства въелась во все мое существо, это даже не страх, а ощущение, повторю, ответственности, которое с годами только растет. И, конечно, невероятное количество эмоций.