Двадцатый век принес музыкантам и слушателям целые россыпи творческих открытий. Грандиозно расширилась мажоро-минорная сфера. Стремительно обновились особые ладообразования. Явилась законченная, детально отшлифованная серийная техника. Выдвинулся ярчайший Второй авангард с его разнообразнейшими направлениями от постсериализма до стохастической музыки, сонористики, спектрализма, неокомплексити, алеаторики и открытых форм. «Мультипликация частот» Булеза так же далека от строгой серийности Веберна, как ортодоксальная додекафония – от традиционной тональности. Немало талантливых находок принесла и минимальная музыка, а до нее – Орф и Свиридов. Наконец, на рубеже тысячелетий появился Третий авангард, триумфально возродивший самодержавное владычество его величества тембра, древнейшего свойства музыки и самого звука.

Все это отрадно. Огорчает лишь одно – общая всем новым направлениям претензия на монополию, более того, на запрет всех иных направлений, кроме того, к которому принадлежит данный музыкант, высказывающийся в данный момент в прессе. Ортодоксальные додекафонисты ядовито клеймили расширенную тональность и стремились ее запретить для современной музыки. Это привело по закону противодействия к появлению почти монотоникальных упрощенцев и «патриотических» диатоников в самых разных странах, к реактивной репродукции в концертных залах и в эфире простейшей массовой культуры взамен «отжившей» классики…

Особой нетерпимостью выделяются минималисты. Подобно былым деятелям РАПМа и Пролеткульта, они приклеивают почти политические ярлыки «реакционеров» тем, кто не признает монополию их школы, вполне признавая ее правомерность в ряду многих других школ. Но ведь запрет на все, что не входит в сферу минимализма, резкое ограничение комплекса выразительных средств – разве это не «реакционная» позиция в музыке, в культуре? А самоуверенный менторский тон – не путь к тоталитарной идеологии? Пусть реальная ценность опусов молчаливо устанавливает их значимость, а не брань в печати регламентирует свободу творчества.

Что же ныне, в самом начале нового тысячелетия? Предсказать творческие находки и новые выразительные средства невозможно, тем более теоретически, словесно. Остается ожидать появления новых первооткрывателей музыкальных чудес. Но хотелось бы указать на некоторые желательные условия их появления.

Это Новый Ренессанс всей многовековой шкалы мелоса, ладов, ритмов, тембров, фактурных слоев, жанров, форм. Это атмосфера терпимости и максимального благоприятствования самым разным стилевым поискам. Это тонкие музыкантские уши слушателей и критиков, способных заметить свое, индивидуальное и в мелодико-гармоническом языке ладотональных опусов, и в самых парадоксальных творческих явлениях. Твердое нет запретам и ограничениям! Зеленый свет всему талантливому, впечатляющему!

Необъятная галактика ладов бытовала уже в древности. Диатонические лады (в том числе и наши мажор и минор, натуральные лады, малообъемные, многооктавные), хроматические тетрахорды и лады (преимущественно особые, индивидуально характерные), нетемперированные звукоряды и тетрахорды (особо напряженные, ультраэкспрессивные) с древнейших времен жили в напевах Древнего Востока и Африки, античности, индейцев Нового Света и полинезийцев. Эта ладовая галактика может возродиться на новой основе, обогащенная всеми средствами современной сонористики и микрополифонии, применяемыми там, где это необходимо.

Предельное разнообразие возможностей присуще и ритмике – от мерной остинатности или сверхдетерминированной дифференциации (завоеванной в школе неокомплексити) до квантовой ритмики (с импровизационными видоизменениями каждой немензуральной ритмической длительности, обозначаемой условно, с допустимыми пределами отклонений). Бесконечны тембровые звучания природы, современной техники и музыкальных инструментов, многообразны новые приемы звукоизвлечения на них. Неограниченны фактурные слои – от монодии до многоярусной микрополифонии и противопоставления целых комплексов фактурных пластов. Вполне возможно появление новых жанров вокальных, инструментальных, синтетических. Новые свободные формы могут быть цепными и концентрическими, гибкими и небывало индивидуальными, закрытыми и открытыми. Все многообразие новых возможностей отнюдь не отменяет традиционные классические выразительные средства и формы, которые могут еще бесконечно много дать современному автору. На всех инструментах можно играть и по-новому, и по-старому…

Классика, современная музыка во всем ее разнообразии, массовая культура – все это может и должно жить на концертной эстраде и в эфире. Каждая из этих равноправных разновидностей музыкального творчества уместна в равной степени – каждая на своем месте, в своей роли. Наши слушатели – люди чуткие и разноликие. Им свойственно отмечать все впечатляющее, выразительное. Мнение критика может не совпадать с приемом публики. Об этом необходимо указывать прямо, как это делали (не всегда охотно) дореволюционные рецензенты. Нельзя высказываться от имени народа, обзывая «разочарованием» явно восторженную реакцию зала или объявляя голосом масс немногочисленную тусовку друзей автора.

В музыке, как в философии, почти невозможно с инструментальной точностью доказать или опровергнуть талантливость или бесталанность нового опуса. Мы знаем и случаи незаслуженного неуспеха премьеры (например, Шестой симфонии Чайковского), и ажиотажного триумфа (например, оперы «Готы» некоего канувшего в Лету современника Верди). Тем важнее нам быть доброжелательнее, терпимее и вдумчивей в своих поспешных оценках, увы, влияющих на жизнь новорожденных опусов. Ведь музыкальные создания подвержены смерти и незаслуженному небытию, как сами жизни и имена их создателей.

У нас много замечательных дирижеров и солистов – стилевых универсалов и приверженных некоторым новым направлениям. Предоставим им свободу выбора.