Содержание книги значительно расширяет наше представление о жизни и творчестве Бетховена, рельефно и красочно отражает историческую эпоху, в которой творил композитор, знакомит со многими историческими личностями, так или иначе влиявшими на творческую, политическую и жизненную позицию композитора.

Читая эту книгу, невозможно освободиться от мысли, что автор словно присутствует в той эпохе, которую описывает. Что он знает в лицо всех исторических персонажей и все время находится рядом со своим героем, не позволяя никому бросить в его сторону мало-мальски грубое или неверное слово, а если потребуется – дает аргументированную отповедь хулителям его творчества. Любая полемика, связанная с критическим отношением к личности Бетховена, преподносится Кириллиной не просто как наблюдение со стороны - она сама «участник дискуссии» и порой развенчивает традиционный взгляд на ту или иную проблему, смело предлагая свою точку зрения.

Здесь вспоминаются слова известного мастера биографий Ирвина Стоуна, считавшего, что биографическая повесть должна быть строго и объективно аргументирована, что источники следует интерпретировать добросовестно, без какого-либо стремления к сенсации. И главное, подчеркивает Стоун, биограф «должен отправиться в путь, чтобы собственными глазами увидеть места, где жил и действовал его герой, увидеть светившее ему солнце, землю, по которой ступала его нога, узнать, каков облик города или сельской местности, где он жил».

Именно к такой когорте настоящих биографов принадлежит автор книги «Бетховен. Жизнь и творчество». Действительно, это факт биографии самой Ларисы Кириллиной, что она побывала во всех местах, где был Бетховен, посетила многие уголки Вены, связанные с его именем, и это мы ощущаем на каждой странице ее двухтомника. Более того, читая книгу, вникая в смысл и стиль изложения материала, понимаешь, что перед нами труд человека нового времени, нового века с его раскрепощенностью во взглядах и поступках, с творческим отношением к терминологии. Книга являет собой новый подход к биографии великого человека, новый образец жизнеописания гениального творца.

Необычен и разбор музыкальных произведений Бетховена. Лариса Кириллина стремится показать, по ее выражению, «психограмму души» композитора, квинтэссенцию его личности, впитанную в музыкальную ткань произведений независимо от того, хотел он этого или нет. И она добивается этого, раскрывая перед нами анатомию произведений.

Чтобы создать такое масштабное полотно – эпопею в биографическом жанре, автор погрузился в океан первоисточников (более 200 отечественных и 350 зарубежных, некоторые из них в двух или более томах), при этом привлекая труды не только музыковедов, но и историков, и философов, включая древних и современных.

В свете сказанного приходится лишь сожалеть о том, что новая русская монография о Бетховене издана столь незначительным тиражом – всего в 500 экземпляров.

В. Столяр

Слово от автора

- Лариса Валентиновна, чем вы руководствовались, приступая к работе над книгой?

- В первую очередь мне представлялось необходимым восполнить очевидную лакуну, поскольку русской всеобъемлющей монографии о Бетховене не появлялось уже много десятилетий: переиздавалась книга Арнольда Александровича Альшванга, впервые вышедшая в 1940-м году, а другие работы наших специалистов по Бетховену касались частных проблем – текстологии, творческого процесса и так далее. Поэтому моей задачей было дать читателю современное представление о личности, эпохе, произведениях Бетховена и чтобы это представление базировалось не только на личных впечатлениях и знаниях, но на достижениях мировой бетховенианы, на источниках, публикациях и исполнительской практике последних лет.

- Интересно узнать, что было наиболее волнующим документом, который вы держали в руках?

- Я бы назвала фундаментальный труд немецких музыковедов и библиографов – публикацию «разговорных тетрадей» Бетховена, по которым день за днем, иногда даже час за часом можно проследить всю его жизнь. С кем композитор встречался и какие политические вопросы обсуждал, что он ел, что носил, каковы были его хозяйственные надобности – это потрясающие документы и незаменимый источник. Или же опубликованная боннским музеем Бетховена его полная переписка. Я много лет занималась письмами Бетховена, видела факсимиле, автографы тоже – правда, в России их очень мало, - и могу оценить, какой это колоссальный труд и какая замечательная база для всех исследователей жизни композитора. Кроме того, я бы назвала недавно опубликованное новое собрание сочинений Бетховена в компакт-дисках с записанными малоисполняемыми или вообще редко кому известными произведениями. И в Интернете много интересного. Есть, например, энтузиасты, которые с помощью компьютера пытаются записать или даже реконструировать произведения, знакомые только по эскизам. Это очень спорно, но очень интересно. Такие работы выложены на сайте www.unhеаrdbееthoven.оrg – название можно перевести как «неслыханный Бетховен». То есть источники были использованы самого разного рода.

- Один из внутренних лейтмотивов своей книги вы определили как «Бетховен и Россия». Не могли бы вы вкратце раскрыть его?

- Да, конечно. Моя книга отличается от зарубежных монографий в подобном же жанре – «жизнь и творчество» - тем, что прослеживает линию взаимоотношений Бетховена с его русскими знакомыми, ценителями, меценатами и вообще с русской темой. Эта тема совершенно не надуманная, поскольку сам Бетховен еще в 1790-х годах назвал первым меценатом своей музы не кого-нибудь, а русского военного бригадира в Вене графа Ивана Юрьевича Броуна (фамилия была ирландского происхождения). Броуну и его супруге был посвящен целый ряд сочинений, в том числе Вариации на русскую тему, а эта русская тема – вариант «Камаринской». Далее, в подписном листе на первый опус Бетховена значится ряд знаменитых русских фамилий: это Разумовский, Строганов, Трубецкой, Виельгорский. С графом, а впоследствии князем, Андреем Кирилловичем Разумовским связана история создания так называемых «русских квартетов» (опус 59). Другой знаменитый меценат – князь Николай Борисович Голицын — заказал Бетховену уже в 1820-х годах три замечательных квартета, он же организовал в Петербурге мировую премьеру Торжественной мессы – премьеру, очень важную для самого композитора, поскольку в Вене при его жизни это произведение целиком не звучало. Ну, и можно вспомнить даже императора Александра I, которому посвящены три скрипичные сонаты, и его супругу Елизавету Алексеевну, которая встречалась с Бетховеном в 1815 году. Именно в честь нее он в последний раз вышел играть публично. Конечно, он уже был не в той пианистической форме, но ей он не мог отказать – она была с ним исключительно внимательна и любезна. Наконец, все русские композиторы, начиная уже от Глинки и Алябьева, тщательно изучали музыку Бетховена, в том числе самые его трудные, непонятные поздние произведения. И тут уже взаимодействие происходило как бы в обратную сторону. То есть, они учились у Бетховена, считали его своим – в чем-то предтечей, в чем-то образцом. Я бы хотела проследить эту линию, довести ее до XX века и даже наших дней, ссылаясь уже на труды моих коллег, отечественных музыковедов. Мне кажется, исключать эту линию из биографии Бетховена было бы совершенно несправедливо. И то, что зарубежные исследователи игнорируют труды наших музыковедов, это не наша вина, а их недосмотр, мне кажется.

- Вы не оставляете в стороне и мифологизацию личности Бетховена, его жизнь как «мифического персонажа». Какие вы прилагали усилия для того, чтобы придать «персонажу» исключительно реалистический вид?

- Культура в отличие от цивилизации как раз нуждается в мифах, она без них не может: символический, даже мистический слой обязательно в культуре присутствует, и бороться с ним бесполезно. Задача исследователя – не разрушать мифы, это непродуктивно, а скорее понимать их. Понимать, почему возник именно этот миф в связи с данной личностью, как он развивался, какое оказывал воздействие. Личность Бетховена просто провоцировала на мифотворчество, и оно было нужно культуре. Композитор жил на сломе эпох, когда античная мифологическая риторика уходила в прошлое, переставала быть живой. Но культура нуждалась в героях, и вот были подняты на поверхность миф Моцарта – то как златокудрого аполлонического юноши, то, наоборот, как терзаемого бога-мученика, - и миф Бетховена. Известно, что Бетховена при жизни сравнивали с Прометеем – очень редкое для музыканта сравнение, обычно музыкантов с Орфеем сравнивали. Он мог прочитать это о себе в газетах, и, конечно, отчасти он и строил свою личность, свою жизнь, свое искусство в соответствии с самыми высокими критериями. А с другой стороны – он был только человек, с непростым характером, с трудной судьбой, в быту не всегда приятный, в общении часто резкий. И мне кажется, главное тут найти некий баланс: не замалчивать «невыгодные» прозаические стороны, но и не абсолютизировать их, не пытаться свести гения до уровня обывателя. Важно понять, что над этой «земной поверхностью» возвышается действительно великое духовное здание – великая личность, великое искусство, которое дорого и близко миллионам людей.

- Если судить по советской литературе, Бетховен, конечно, представлялся не столько обывателем, сколько пророком. И если вы находились во внутреннем диалоге с советскими исследователями, вам, напротив, надо было бы несколько подрезать, так сказать, котурны, на которые он был поставлен. Или нет?

- Не совсем так. То, с чем я пыталась в какой-то мере бороться, это не миф, а скорее идеологема Бетховена-революционера. Дело в том, что на протяжении всего советского периода царствовала установка: Бетховен – революционер и выразитель идей Великой французской революции в музыке, он демократ, он «Шекспир масс», это выражение еще Стасова, и с этим все мы жили. Но это вопрос очень непростой. Сознательно революционером, разрушителем всего на свете – правил, законов, - Бетховен не был. Он был музыкантом немецкой выучки с хорошей теоретической базой, который уважительно относился к ученым, читал трактаты, основательно знал музыку прошлого. Другое дело, что само мышление его было чрезвычайно смелым, но таким оно проявлялось не только в произведениях бурно-патетического склада, а и в произведениях, вроде бы совершенно мирных. Это было новаторство, заложенное в самой натуре, но новаторство осознанное и основанное не на каком-то пророческом экстазе, а на твердом понимании, чего художник хочет. Недаром же Бетховен так много работал с эскизами. Он добивался совершенства на бумаге и пока не возводил здание, выверенное в малейших деталях, не отступался. Это был тип творчества весьма сложный и тип личности тоже весьма сложный. И еще: мы как-то забываем о том, что Бетховен творил в военную эпоху и переживал все ее потрясения. Армии, шествующие по улицам европейских столиц с выстрелами, канонадами, две оккупации Вены наполеоновскими войсками – он все это пережил. Его героический стиль питался отнюдь не только полудетскими впечатлениями о Великой французской революции – он даже ее не видел, живя в Бонне, а не в Париже. Этот стиль питался и его собственной личностью, и самой героической эпохой, которая нуждалась в таком голосе, в таком языке и в таком искусстве – великом, наступательном и осознающем свою новизну.