«Преследование», «Хоровод», «Сон-Хронос», «Часы Шагала», «Ожившие игрушки» – пьесы российских и британских авторов объединились двумя темами: движение и время.

В «Часах Шагала» Ольги Бочихиной наглядно воплотилась коллизия между христианским представлением времени как линии и округлой формой самого хронометра, унаследованной от часов солнечных, символизирующих замкнутый цикл восточного, «аграрного» восприятия времени. Музыканты, расположенные вокруг «гномона» – дирижера, извлекают серии звуков с помощью наглядной хрестоматии приемов, разделяя музыкальное время на равные отрезки, как стрелки часов – окружность циферблата. «Сон-Хронос» Антона Сафронова, в абсолютном выражении недлинный – около 20 минут, в своем звуковом воплощении явил феномен растяжения времени. Из всех представленных авторов один Сафронов рискует испытывать внимание слушателей, кропотливо развивая репетитивные структуры-фигурации. Погружаясь в хронический философский транс, он не предлагает нового материала, пока вместительная миска его фантазии не будет вылизана до блеска. Таким образом, доверчиво вплетая свой слух в музыкальную ткань, некоторые слушатели получили возможность воспринять «Сон-Хронос» непосредственно во сне.

…Известно, что в обязанности Йозефа Гайдна на службе у князя Эстерхази, помимо написания симфоний, концертов и баритоновых трио (на струнном баритоне играл сам князь), входило изобретение оригинальных мелодий для княжеской коллекции часов с боем. В сочинении Харрисона Бёртуистла, 80-летнего патриарха британского композиторского цеха, нет ни единого «лишнего» такта, настолько оно точно выверено по форме, совершенно по-гайдновски классической. Его «Carmen Arcadiae Mecanicae Perpetuum» (название, пародирующее мессиановский «Каталог птиц») прорастает из тонкого механизма «Чирикающей машины» Пауля Клее: пружинки, перекрещенные на тонкой жерди птичьи лапки, пилки и крючки языков и ручной привод, который автор, как жестокий ребенок, оставшийся без надзора, немедленно принимается крутить, заставляя птичьи головы надсадно каркать и заржавлено чирикать.

На встрече с особо пытливыми слушателями, которая состоялась после концерта, Владимир Юровский предположил, что «Ожившие игрушки» Томаса Адеса написаны под впечатлениями от приема «экстази». Пьеса Адеса наполнена «театральными галлюцинациями» и притом не лишена жесткой иронии и откровенного хулиганства. «Культурная начинка» у «Оживших игрушек» – безусловно, самого яркого сочинения из представленных в программе, – скорее приготовлена из увлечений 60-х годов: фильмов С. Кубрика и А. Ходоровского, фрейдистской мифологии, прогрессивного джаза. Части пьесы имеют программные подзаголовки, отсылающие к «Космической одиссее 2001»: «Смерть H.A.L.», бортового компьютера, искусственной личности, управляющей космическим кораблем и вышедшей из подчинения астронавтов, «Стела» – надгробие лирического героя Адеса и одновременно монолит-артефакт, символизирующий у Кубрика своим появлением вмешательства высшего разума. Нельзя не отметить эквилибристическое соло на трубе-пикколо, выписанное Адесом в духе Майлза Дэвиса. (Лондонская симфониетта показала и завидное мастерство английских духовиков, и в целом высокую культуру ансамбля, музыкального взаимодействия.)

В современной академической музыке, за исключением намеренно созданных ситуаций случайного выбора, действия исполнителя строго регламентированы композитором, с максимальной точностью выписаны все изменения музыкального времени. Таков своего рода авторский тоталитаризм. Дирижер здесь регулировщик, живой метроном, врач-логопед, налаживающий музыкальную дикцию, лейтенант, поднимающий взвод из окопа. Посаженные в клетку авторского текста исполнители подключают к нему свои нервы, заполняют собственной кровью его конструкции. Музыка живет и поражает настолько, насколько музыканты готовы делиться с ней своим телом, своей энергией, своим образом, она интересна тем, как и какие личности существуют внутри нее.

Фестиваль «Другое пространство» не стал событием для широкой аудитории; благородно задуманный во многом как просветительский проект, он не может похвастаться количеством проданных билетов. Назвать присутствовавших в зале «публикой» сложно: скорее, это было собрание «культурной знати». Такая публика билетов не покупает, а «достает» их. Московская филармония демонстрирует похвальные шаги в сторону изменения культурного ландшафта, но делать это можно и смелее, не только переселяясь ради эксперимента на несколько дней в «Другое пространство», словно в параллельный мир, описанный в романах Клиффорда Саймака. В пятнадцатимиллионной Москве наверняка найдется тысяча человек, которым будет любопытно услышать свежую музыку в прекрасном исполнении. Но чтобы привлечь эту тысячу, филармоническим деятелям надо признаться: быть современными – это нормально.