Наиболее заметной стала третья программа под названием «Иди, товарищ, к нам в колхоз! Деревня и революция». От остальных она отличалась протяженностью и на две трети посвящалась музыке наших дней. Собственно колхозную тематику представил Ансамбль Дмитрия Покровского, выступивший в обоих отделениях с народными песнями. Например, такого содержания: «Я сегодня под окошком / Посадила пять берез, / Это в память того года, / Как вступили мы в колхоз». Или такого: «Наша Родина вся розами цветет, / Жизнь счастливую нам партия дает». Зажигательно прозвучала и песня «Конь гуляет», которую в финале михалковского фильма «Родня» ансамбль при живом еще Покровском исполнял в рок-обработке Эдуарда Артемьева.

Вторым и последним примером колхозной тематики в программе стала миниатюра Мосолова «Тракторная бригада въезжает в колхозную деревню» (1926). Продолжительностью всего три минуты, она напоминала о «новой деловитости» Хиндемита того же времени и поражала многослойностью, то и дело радуя неожиданными поворотами. Пьеса показалась даже более интересной, чем легендарный мосоловский «Завод», оглушительно – несмотря на камерную обработку – сыгранный в начале вечера. С ним рифмовались два фрагмента из «Болта» Шостаковича, прозвучавшие в финале, хотя в «колхозной» программе уместнее смотрелся бы «Светлый ручей». 

Другие номера также были с индустриальным – или по крайней мере с городским – уклоном, и в целом программе скорее подошло бы название «Ступай, товарищ, на завод». За исключением «Ветра» Александра Вустина, в каждом сочинении использовалась электроника, борьба с которой удлинила концерт минимум на четверть. «Лик» Армана Гущяна запомнился солирующим дисклавиром – фортепиано без пианиста, то послушным, то своевольным. Пьеса Riss австрийца Александра Кайзера, где с электроникой сочетались звуки баяна, представила что-то вроде рейв-дискотеки далекого будущего. Col Pugno Алексея Сысоева не обошлась без стуков молотком по топору, воя гудков и сирен, грохота литавр и вполне могла бы называться «Электрозавод».

Минус же новых пьес не в злоупотреблении электроникой, а в нехватке собственно музыкальных идей: в одном контексте с сочинениями Мосолова, Задерацкого, Попова, и сегодня поражающими свежестью, они явно проигрывали. Возможно, еще через сто лет это будет иначе, а пока глотком свежего воздуха стала короткая – всего 11 минут – кантата «Ветер» Вустина на тексты из «Двенадцати» Блока. Соединив «Студию новой музыки» и Ансамбль Покровского, автор сотворил стилистический калейдоскоп наподобие того, что создан Блоком в поэме. Как и Шостакович в работе с гоголевским «Носом», Вустин использовал лишь фрагменты текста, удивительно точно воссоздав его атмосферу в музыке. И когда между двумя стремительными эпизодами хор в суровом мажоре поет «Не слышно шуму городского» под струнные и колокола, это производит сильнейшее впечатление.

Остальные программы уступали «колхозной» в эффектности и масштабе, превосходя ее в цельности и компактности: звучали только сочинения 1919–1935 годов. Первый вечер, «Предчувствия и дисциплина чувств», посвящался юбилею музыковеда Инны Барсовой, в чью сферу научных интересов всегда входил русский авангард двадцатых, в том числе творчество Мосолова. Лучшим номером и стал его Струнный квартет № 1 (1926), великолепно исполненный Станиславом Малышевым, Инной Зильберман, Анной Бурчик и Ольгой Калиновой. 

«Плюс электрификация всей страны» - тема второго концерта, ярчайшими страницами которого стали сочинения Всеволода Задерацкого. Его биография неправдоподобна даже по меркам ХХ века: учил музыке цесаревича Алексея, воевал у Деникина, был на Колыме. Ему принадлежат десятки опусов, при жизни автора почти не исполнявшихся. Между тем они могли изменить судьбу отечественной музыки, если бы прозвучали вовремя. От его Фортепианной сонаты № 2 (1928), написанной в свободной атональной манере и мастерски сыгранной Даниилом Екимовским, буквально кружится голова. С одной стороны, это передовая музыка своего времени, схожая со Второй же сонатой Кшенека, написанной в том же 1928-м. С другой стороны, соната Задерацкого предвещает многое из того, что родится гораздо позже, в первую очередь – уникальную манеру Галины Уствольской. 

Через 11 лет после сонаты, успев отсидеть и освободиться, Задерацкий создал Камерную симфонию для семи духовых, фортепиано и ударных; она стала кульминацией «электрификационной» программы. После 1940 года Камерная симфония не исполнялась до 2008-го, когда ее возродила именно «Студия новой музыки». В 18-минутном сочинении удивительно все – необычный состав, перебивающие медь виртуозные соло кларнета и искрящиеся фортепианные каденции, а особенно финальный марш – траурный, полный горького сарказма. Дух захватывает при мысли о том, как сложился бы творческий метод Шнитке, услышь он это предвестие соц-арта и полистилистики.

Финальная программа, «Конструкции», оказалась самой лаконичной как по названию, так и по составу: звучали Камерная симфония № 2 Рославца, «Фрагменты» для нонета Животова и Квинтет Прокофьева, в совокупности с двумя добавочными номерами ставший основой балета «Трапеция». Прокофьев значился и в первоначальном варианте «колхозной» программы, но фрагменты балета «Стальной скок», о которых шла речь, также гораздо ближе «заводской» тематике.

На фото: С. Чирков, солист ансамбля «Студия новой музыки»

Фото Федора Софронова