– Для музыканта, наверное, важнее творческие юбилеи?

– Вы правы. Последние десять лет моей жизни идут под знаком педагогики. Через два года – 30 лет исполнительской деятельности. В 1986 году (уже в прошлом веке) состоялся мой дебют за органом Малого зала им. А.К. Глазунова Санкт-Петербургской консерватории. Я удостоился подобной чести еще за старым органом, который, скажу честно, позитивных эмоций не вызывал, так как был просто в ужасающем состоянии. Но это был такой «уникальный опыт»…

– С чего началась ваша любовь к органу?

– Присутствовал некий стандарт. Мама – музыкант. Фортепианный класс в музыкальной школе. Точкой отсчета стал концерт в Домском соборе Риги, где в то время был лучший в СССР орган. Он и сейчас по праву считается одним из лучших романтических органов Европы. Построенный в 1884 году он лишь молодеет, продолжая поражать как исполнителей, так и публику широчайшим спектром своих возможностей. Недавно мои ученики – студенты и аспиранты Петербургской консерватории, с большим успехом дали концерт на нем. Годы прошли, но мое восхищение этим инструментом не угасает. В возрасте шести лет меня привела к нему судьба. Он вызвал у меня такой восторг, что были скуплены все мыслимые виниловые пластинки, впоследствии заслушанные буквально до дыр. Тогда и появилась запредельная мечта – управлять этим инструментом. Впоследствии я был допущен в святая святых…

– Как это произошло?

– Я приехал в Ригу со своим профессором Ниной Оксентян, и у меня была возможность послушать инструмент и из зала, и сверху, и прикоснуться к клавиатурам. Потом мне много раз снился один и тот же кошмарный сон: звонят с предложением дать сольный концерт в Домском соборе, а я, молодой и необстрелянный студент, не успеваю выучить программу… В 1992 году на проходящем впервые органном фестивале в рамках программы Ars Baltica я наяву сыграл на этом инструменте. Произошло полное слияние с органом и залом, наделенным потрясающей акустикой. Это идеальный звуковой баланс в абсолютной гармонии с аутентичными витражами, которые особенно хороши в естественной подсветке летнего солнца.

– Вы практически каждый месяц выступаете с сольными программами в самых разных точках мира. Где играется комфортнее – в соборах или концертных залах?

– Все идет от инструмента. Есть инструменты и уникальные, и добротные, и… скучные. К счастью, хороших инструментов гораздо больше, чем плохих. Органы всегда строили, исходя из параметров помещения, поэтому двух одинаковых просто нет. Программа подбирается на основании конкретных особенностей и возможностей органа.

– Незнакомый инструмент можно изучить через Интернет?

– Да, можно посмотреть описание, параметры и диспозицию всех постоянно задействованных органов. Более того, органные фирмы в последнее время дают абсолютно уникальную возможность совершить экскурс внутрь органа. Это могут сделать не только профессионалы, но и все поклонники органной музыки. Попасть внутрь «инструмента-государства», понять, как все функционирует, – это просто завораживает…

– Есть универсальные инструменты, на которых может звучать как музыка барокко и романтизма, так и ультрасовременная. Есть барочные и романтические инструменты. На романтическом органе Домского собора музыка Баха и его круга тоже звучит весьма достойно…

– Никогда барочная музыка не прозвучит на романтическом органе так, как на барочном. Но если за инструментом профессионал, то итог будет достойным. Я всегда советую своим ученикам пользоваться возможностью испробовать самые разные органы, от чудом сохранившихся – до современных. Это позволяет освоить «разный «звук», набор технических приемов, характерных для конкретной эпохи. Вообще орган сам многому может научить! Но чтобы «услышать» инструмент, нужна хорошая профессиональная подготовка.

– Как сейчас обстоит дело с ранним обучением на органе в Петербурге, в России? Раньше ведь орган был в Ленинградской консерватории как факультатив, а поступать приходилось на рояль.

– Да, это правда, но даже после второго года обучения на рояле, сев за орган, мы все равно были обязаны сдавать два государственных экзамена по обеим специальностям. Представляете, какая это была тяжелейшая и ненужная нагрузка! Настоящие проблемы начинались после окончания консерватории: если сольная карьера не складывалась, то работать было негде и играть не на чем. Сейчас можно начать занятия на органе в 14 лет и даже раньше во многих музыкальных школах и колледжах и поступать в консерваторию, уже будучи подготовленным. У нас есть замечательный конкурс «Гатчина – Петербург», где в этом году выступали девятилетние органисты. В последнее десятилетие в Петербурге произошел некий скачок – в городе можно насчитать с десяток концертных инструментов, и все они абсолютно разные!

– Это радует, ну а работа у выпускников консерватории есть? Куда они деваются?

– Есть два пути – либо концертный исполнитель, либо хороший педагог. В России в последнее время открываются замечательные органные залы. В филармониях Пензы и Белгорода они изначально проектировались как отдельные. Там работают мои ученики. Органисты, в отличие от пианистов, выпускаются по одному-двум в год, так что серьезных проблем с трудоустройством не возникает. А еще есть совершенно замечательная профессия органного мастера, который следит за жизнью и здоровьем вверенного ему инструмента. Удивительный в Петербурге был мастер Юстин Пронцкетис. Когда-то он был единственным на весь город, и органисты просто боготворили его. Сейчас Юрий Зотов следит за органом филармонии, Игорь Иваненко заботится об органах консерватории и капеллы.

– В продолжение темы ученичества: у вас столько учеников-лауреатов! Как все началось?

– Все началось несколько неожиданно для меня в Нижнем Новгороде двенадцать лет назад. Меня пригласили преподавать в консерватории, чтобы возродить органную школу, и я из Петербурга ездил туда каждые две недели! Вскоре появились первые лауреаты, поездки к историческим органам, концерты и т.д. А в 2007 году меня позвали в Петербургскую консерваторию. Ее орган уже более 15 лет молчал и был в аварийном состоянии. Я вошел в комиссию по строительству нового инструмента и тогда же начал преподавать. Со временем наш уровень на международных конкурсах резко поднялся, так что в стране это теперь лучшая органная кафедра.

– Рекордное количество органистов из числа ваших воспитанников показало лучшие результаты на престижных международных конкурсах. Это не только первые места, но и множество специальных призов. Прошедший год был просто триумфальным!

– Действительно, прошлый год был очень удачным. Моя ученица Алина Никитина стала победительницей Международного конкурса органистов им. М. Таривердиева. Это очень сложное испытание – отборы проходят в трех точках мира: России, Европе и Америке. Более всего порадовало то, что Алина получила первое место и приз от публики – это очень редко совпадает! Стопроцентное попадание. Кроме того, ей предложили шесть концертов в лучших органных залах мира!

– Как сложилась ее дальнейшая карьера?

– Пока благодаря специальной стипендии совершенствует мастерство в Веймаре под руководством одного из лучших педагогов – Михаэля Капснера. В те же сентябрьские дни в Германии проходил один из самых престижных международных конкурсов органистов в Вуппертале, где первую премию единодушно присудили моей студентке Ольге Жуковой, которая получила право записать собственный диск в Кельне, а также дать сольный концерт в Риме. Сейчас она продолжает обучение в Швейцарии у Маурицио Крочи, выдающегося специалиста в области барочной музыки. А чуть позже Любовь Носова взяла первую премию на XXV Международном фестивале-конкурсе церковной музыки в Румие (Гданьск, Польша).

– Видимо, вы владеете какой-то педагогической тайной…

– Просто работаю. Учу других и учусь всю жизнь сам.

– Все ваши лауреаты – представительницы прекрасного пола. Что, орган стал «женским» инструментом?

– Есть некий парадокс, который касается не только моего класса, а носит всеобщий характер. В России органные классы на восемьдесят процентов состоят из девушек, но если вы посмотрите на концертные афиши, то в большинстве будут мужчины! Кстати, в советское время было то же самое.

– А петербургская органная школа откуда пошла?

– От лютеранского собора святых Петра и Павла на Невском проспекте. Именно его органисты начали преподавать в Петербургской консерватории с открытием органного класса в 1856-м. Первый профессор – Генрих Франц Даниэль Штиль, главный органист упомянутого собора. Его тоже сменяли немцы, и лишь после революции в силу понятных причин ситуация изменилась. В 1923 году класс возглавил Исайя Браудо, и продолжалось это в течение 50 лет.

– Между прочим, одно из трех имен Штиля, как и ваше. Так что преемственность продолжается абсолютно конкретно. Ну а что касается Браудо, то уже во второй раз стартует конкурс, носящий его имя.

– Очень радует, что такой конкурс проходит именно в Петербургской консерватории. Мы постарались создать представительное жюри, большая часть которого из-за рубежа. Что греха таить – есть конкурсы, где и играют, и в жюри сидят «все свои», и результаты заранее известны. У нас такого нет, и я в состав жюри принципиально не вошел! Мы пригласили органистов из Германии, Франции, Австрии и Дании. Будет один представитель Московской консерватории и один нашей. Председатель жюри – ректор Казанской консерватории Рубин Абдуллин. К участию в первом туре допущено 15 человек. Кроме того, был проведен композиторский конкурс, два сочинения победителей которого включены в обязательную программу.

– В органном репертуаре существует дефицит современной музыки?

– Скорее, дефицит хорошей музыки. Композиторы порой пишут, не вникая в специфику и возможности инструмента. Может, это и неплохо задумано, но сыграть практически невозможно.

– К 50 годам вы столько всего успели – есть ли какое-то заветное желание?

– Работать. Искать. Не давать покоя ни себе, ни коллегам, ни ученикам! В этом и заключается творческая жизнь!