Вероятно, постоянное преодоление собственных рекордов – одна из стратегических задач Валерия Гергиева. Казалось бы, прошлогодний Пасхальный фестиваль, на котором впервые была испробована практика исполнения трех концертов в день в трех разных городах, достиг предела человеческих возможностей. Однако гастрольная программа этого года – снова самая масштабная за всю его историю: достаточно сказать, что помимо привычного фирменного поезда средством передвижения музыкантов стали самолеты, что позволило им посетить города Сибири и Дальнего Востока. В связи с тем, что фестиваль был посвящен 100-летию начала Первой мировой войны, в числе его участников оказались задействованы коллективы Вооруженных сил РФ, а концерты прошли во многих российских военных гарнизонах и Домах офицеров.

Что касается музыкальной программы, она, как и во все последние годы, никоим образом не была связана ни с Пасхой, ни с Днем Победы. О единой концепции фестиваля говорить сложно – скорее, это конгломерат нескольких идей, порой переплетающихся между собой весьма причудливым образом. Логичным было присутствие в большом количестве музыки Римского-Корсакова, Мусоргского и Р. Штрауса – юбиляров этого года. Не обошлось и без коронных для Мариинки Вагнера и Стравинского. Но, пожалуй, главной музыкальной новинкой в этот раз стал Скрябин, которого Гергиев играл на удивление много, – «Прометей» с солирующим Д. Мацуевым был повторен шесть, а Симфония № 3 – пять раз в разных городах; в московских концертах к ним добавились «Поэма экстаза» и Фортепианный концерт в исполнении Д. Трифонова.

Официальному открытию 20 апреля предшествовал полноценный дневной концерт, вобравший в себя хиты из репертуара Мариинского оркестра прошлых лет: сюиту из музыки к балету «Жар-птица» Стравинского, «Забытые приношения» Мессиана и Прелюдию к третьему акту «Нюрнбергских мейстерзингеров» Вагнера. Наибольший интерес в программе вызывали выступления солистов с мировыми именами – скрипача Пинхаса Цукермана и пианиста Нельсона Фрейре, которых нечасто можно услышать в Москве. Цукерман, до этого момента уже выступивший с мариинцами в Калининграде, Мурманске и Петрозаводске, видимо, перенял свойственную фестивалю в целом исполнительскую небрежность (прямым образом вытекающую из перегруженного графика) и принцип преобладания количества выступлений над качеством, что явственно отразилось на его исполнении Скрипичного концерта Бетховена. Фрейре, выучивший Четвертый концерт Рахманинова специально к фестивалю, напротив, был максимально сосредоточен и аристократично-деликатен в игре, однако его тандем с дирижером вряд ли можно назвать удачным: эмоционально да и динамически оркестр во главе с импульсивным маэстро выходил на первый план, и все тонкие, чудесные находки пианиста оказались затеряны в этом потоке. Последовавший за этим бис – «Мелодия» из оперы Глюка «Орфей» в транскрипции Дж. Сгамбатти – расставил все по местам: изумительная нюансировка и нежнейшее туше могли соперничать лишь с известной рахманиновской записью, прославившей пьесу. И, пожалуй, эти три минуты тихой музыки по своему содержательному наполнению перевесили весь концерт.

Вечерняя программа представила симфонический оркестр Мариинского театра во всей красе. Безусловно, удачным выборам дирижера стала сказочно-роскошная, живописная сюита из оперы «Сказка о царе Салтане» Римского-Корсакова, идеально соответствующая духу и возможностям замечательного коллектива. А вот выбор «Детской» Мусоргского в оркестровке Родиона Щедрина удивил: Мусоргский вполне мог быть представлен более уместным в данном контексте произведением. Сама идея переложения в высшем смысле камерного вокального цикла, все события которого происходят в замкнутом и уютном мирке – детской комнате или на кухне, – для большого симфонического оркестра вряд ли удачна. Откровенно разочаровала и ее реализация: в оркестровке Щедрина заостренно-достоверная фортепианная партия потеряла весь свой шарм и превратилась в размытый, колористически бессмысленнный фон. Положение спасла певица – сопрано Анастасия Калагина: ее артистически разнообразное, интонационно и психологически точное исполнение было полным попаданием в образ.

Еще более странным показалось и размещение «Детской» в программе – между скрябинскими «Прометеем» и «Поэмой экстаза». Менее подходящее соседство и представить себе трудно: сопоставление трогательного и чистого душевного мира ребенка с демонически-эротическими философскими воззрениями рождает диссонанс в сознании слушателя, который в результате не успевает настроиться ни на то, ни на другое. По идее, диссонанс должен был бы возникнуть и в сознании дирижера, однако этого, очевидно, не произошло, что наводит на мысль о достаточно формальном отношении маэстро к исполняемой программе.

«Прометей», как известно, написан под влиянием «Тайной доктрины» Елены Блаватской и содержит в партитуре строку «Luce», не только отражающую световое сопровождение музыки (которое, кстати, Гергиев проигнорировал), но и символизирующую партию Люцифера. От солировавшего в «Прометее» Дениса Мацуева мистических открытий ожидать не приходилось, однако его мощный темперамент пришелся к месту. А вот приглашенные детские хоровые коллективы – Капелла мальчиков Нижегородского хорового колледжа им. Л.К. Сивухина и Московская хоровая капелла мальчиков – оказались практически заглушены оркестром и солистом, хотя и привнесли определенную звуковую краску. Другой вопрос, насколько она была в данном случае уместна: Скрябин явно не рассчитывал на детей-исполнителей «Прометея»...

«Поэма экстаза», прозвучавшая во втором отделении, стала лучшим музыкальным достижением этого дня. Постепенное восхождение к финальной кульминации и ослепительно-яркое проведение темы самоутверждения «Я есмь» у восьми валторн и трубы (великолепный трубач Тимур Мартынов и другие представители знаменитой мариинской медной группы в очередной раз подтвердили свой высочайший статус), экстатические тутти – все это было исполнено по-настоящему грандиозно. Однако при всем этом исполнение было не лишено одномерности. Драматургия «Поэмы экстаза» и других симфонических произведений Скрябина основана на противопоставлении контрастных сфер: грандиозности и утонченности, волевого начала и мечтательного томления. И если с первыми частями парных категорий у Гергиева все в порядке, то вторые отсутствуют напрочь.

Особенность XIII Пасхального фестиваля – привлечение большого количества молодых музыкантов. С Мариинским оркестром выступили виолончелисты Александр Рамм и Анастасия Кобекина, пианисты Даниил Харитонов и Владимир Петров, скрипачи Павел Милюков, Алена Баева, Иван Почекин, а также лауреаты XIV Международного конкурса им. П.И. Чайковского Сенг Джин Чо, которому был отдан сольный вечер 4 мая в Концертном зале Мариинского театра, и Даниил Трифонов, с которым маэстро 2 мая исполнил два фортепианных концерта в Концертном зале им. П.И. Чайковского, – Первый Шостаковича и единственный Скрябина.

После победы Трифонова на Конкурсе Чайковского в 2011 году маэстро, как и обещал, взял молодого пианиста под свою опеку – они неоднократно выступали вместе и даже выпустили диск с Первым концертом Чайковского. Очевидно, у музыкантов сложилось взаимопонимание – по крайней мере их совместный концерт оставил самое благоприятное впечатление. Дерзко-джазовый, немного хулиганский концерт Шостаковича, конечно, известному лирику Трифонову был «против шерсти», но, несмотря на некоторую неуверенность молодого пианиста – не технического, а эмоционально-психологического толка, – все же именно он привнес в исполнение по-настоящему трепетное проживание каждого звука и тонкость нюансировки, безраздельно завладев вниманием публики. Там же, где Трифонов мог позволить себе погрузиться в мир переживаний, как, например, во второй части (Lento), он выкладывался без остатка, причем иронический подтекст шостаковического вальса-бостона был снят полностью. Несомненно, пианист сильно вырос как исполнитель со времен Конкурса Чайковского: если раньше его игра была не лишена жеманности и иногда переходила грань хорошего вкуса, то теперь мера везде была соблюдена. 

Надо отдать должное Гергиеву, дирижирующему на этот раз особенно бережно и чутко: было видно, что к порывам молодого коллеги он относится с большим вниманием, с готовностью отступить на второй план. Возможно, подобные творческие альянсы с талантливой музыкальной молодежью – лучшее, что вообще случается в исполнительской практике маэстро: здесь его опыт и масштаб счастливо соединяются со свежестью чувств и, в идеале, глубокой интерпретацией.