С немецкой стороны – безукоризненная организация и самый теплый прием. По минутам рассчитанные репетиции и поездки в фестивальные точки вызывают у нас восхищение. Фестиваль хорошо проанонсирован и представлен в местных СМИ, красочные афиши мы встречаем на каждом шагу, а к утру следующего дня нам приносят свежие газеты со статьями о наших выступлениях. План дня практически всегда одинаков: приезд на новое место, знакомство с органом, регистровка (в этом очень помогала Дарья Мееркова – единственный российский педагог, приехавший на фестиваль), поочередно – прогулка по городу и репетиции, вечерний концерт. Почти на всех из них есть видео-трансляция: наверху органистов снимают на камеру, приближая то руки, то ноги, то лица, внизу же публика с интересом не только вслушивается в звучащую музыку, но и взглядывается в картинку на экране.

Первый концерт – в Кётене, городке, где с 1717 по 1723 год по двум адресам жил И.С. Бах. Романтический орган в церкви Святой Марии – гулкий, красочный (его построил Антон Фейт, фирма «Франц Эггерт, Падерборн») – заставляет играть Ф. Мендельсона, Ш.М. Видора, Э. Жигу, Ш. Турнемира, П. Хиндемита и, конечно, Баха. Концерт получается ярким, современным, и все рады успешно начатому мероприятию.

Новшество фестиваля – мастер-классы Ульриха Бёма в Лейпциге, в Томас-кирхе – знаменитой церкви, где долгие годы, начиная с 1723 года, работал Бах. Мастер-класс проводится на органе, который представляет собой копию инструмента времен Баха (орган был построен в 2000 году Г. Велем – к 315-летию со дня рождения и 250-летию со дня смерти композитора). Этот мощный барочный инструмент, по мнению многих участников фестиваля, – самый лучший, какой им доводилось видеть и слышать. Огромные семиметровые трубы расположены под нашими сидениями, так что пол вибрирует, когда они начинают гудеть. В то же время есть совсем крошечные трубочки, издающие нежный звон колокольчиков и даже щебетание птички (для этого в специальную емкость надо налить воду). «На этом органе, – рассказывает Бём, – можно делать старинную настройку, когда все тональности звучат по-разному: или напряженно, или очень красиво». Например, до мажор звучит чисто, ре-бемоль мажор (на наш слух) – будто фальшиво. Нетемперированный строй очень нравится Бёму, и он с гордостью рассказывает о строении уникального инструмента, возможностях регистровки. Кстати, каждому из играющих он велит самостоятельно делать регистровку, исходя из характера и традиций северогерманских мастеров, многие из которых играли в огромных соборах со сложной акустикой. Еще он предупреждает: «Великий Бах будет слышать вас и видеть: его памятник перед Томас-кирхе – ровно напротив органа; с витража на вас тоже смотрит Бах; внизу (в алтарной части), как известно, его могила. Маленькие погрешности он вам, конечно, простит, но большие...». Дети играют В. Любека, Н. Брунса, Д. Букстехуде и, конечно, Баха, стараясь, как только можно.

Бём из тех, кто щедро выдает органные тайны и очень просто объясняет различные тонкости. К примеру, Елизавете Лобановой он подсказывает старинную аппликатуру, которая позволяет еще более сдвинуть темп в и без того безупречном и техничном исполнении Фантазии соль мажор Баха. Он объясняет, почему в барокко на педалях не играли носками. Это правило, о котором мы никогда не задумываемся (положено – так положено); а оказывается, расположение мануалов в старых органах было более глубоким по сравнению с современными органами, поэтому играть приходилось, словно бы наклонясь вперед, так что работать пяткой было физически неудобно.

Главный концерт на родине Генделя – городе Халле. Церковь Святого Ульриха (начала XVI века) превращена в наши дни в концертный зал. Старый орган XVIII века украшает заднюю стену, новый – Вильгельма Зауэра – находится в алтарной части. Трехмануальный, с большим количеством регистров (56!) он позволяет играть любую музыку от барокко до самой современной. Здесь блестяще звучат контрастно-составные циклы Н. Брунса, Д. Букстехуде, органные сонаты А. Гильмана. Настрой исполнителей – самый серьезный: на халлийском концерте традиционно присутствуют официальные лица (министры, бургомистры, послы), вручаются сертификаты, произносятся важные речи.

Совсем другое – концерт в маленьком Зандерсдорфе. Местная церковь, полная школьников и их учителей, словно светится изнутри. Речь ведущего – о дружбе немцев и россиян; ненавязчиво обучающе – об особенностях здешнего органа; о том, как здорово, что на немецком органе играют дети из России. Мы подбираем для школьников яркие разнохарактерные пьесы, а учителя организованными шеренгами водят классы к нам наверх, к органу – смотреть на игру, руки-ноги исполнителей, на органные трубы. Немцы и здесь очень практичны – они за предельную наглядность в образовательном процессе. В заключение – и по их просьбе – мы выдаем «Калинку» и «Братца Якова». Подарки, добрые слова, и мы мчимся на мастер-класс Иоганна Труммера в Консерваторию Георга Фридриха Генделя.

Мастер-классы Труммера в этот раз идут три дня, а потому дети успевают показать практически все привезенные произведения и даже не раз: Труммер задает домашние задания и спрашивает заданное на следующий день. Профессор неутомим: он ратует за чистые, без карандашных пометок ноты («надо думать самим!»), четкую игру всех украшений («медленно и каждый день, только так!») и идеальную аппликатуру. Он заставляет петь мелодии в кантиленных пьесах, чтобы наши чрезмерно медленные темпы «оживали» и начинали «дышать»; импровизировать в барочных фрагментах аккордовых Adagio, но главное – до блеска вычищает текст и требует бесприкословного соблюдения темпа, метра и характера. Все гениальное – просто! 

В Делидже играем на новом органе церкви Святой Марии. Говорят, горожане долго спорили: строить новый орган или реставрировать старый. Дискуссия завершилась тогда, когда выяснилось, что стоимость реставрации равна цене нового инструмента. Чтобы накопить деньги на новый, практичные немцы стали «продавать» старые органные трубы всем, кто мог за это заплатить. И выдавать сертификаты. Вот и нам выдали сертификаты на трубы, которые мы выбрали: так немцы иногда делают для тех, кого очень любят. Теперь в Делидже у каждого участника фестиваля есть собственность – труба старого органа!

Древняя (ей больше тысячи лет), пахнущая мятой Голльма. Даже в самую нещадную жару за полутораметровыми стенами ее церковь хранит пробирающий насквозь холод. Памятки для проведения службы и метки органистов здесь относятся к нескольким прошлым векам. Украшение деревенской церкви – отличный орган фирмы «Валькер» конца XIX века. Здесь дети выбирают играть только старинную (или близкую тому) музыку: И.С. Баха, В. Любека, И.Н. Гуммеля, Ф. Мендельсона.

Традиционно концерты завершаются выступлениями Екатерины Леонтьевой – идейного вдохновителя и главного организатора фестиваля. Леонтьева играет фантазии на народные темы, соединяя мотивы европейские и русские; сюиты, обыгрывающие возможности многовековых циклических форм; импровизации – фактурно сложные, рождающие стойкое ощущение ансамблевой – четырехручной – игры. В этом году, однако, кроме прежних «Калинки», «Выхожу один я на дорогу» и другой мягкой лирики звучит вдруг и суровая фантазия на «Дубинушку». Мрачная, диссонантная, будто исподволь вызревающая, она впечатляет и настораживает немцев. Сложно представить, о чем думают они, но нас – русских – музыка пронимает до глубины души. Екатерина Леонтьева по своей сути – истинный импровизатор. Она импровизирует концертные программы, комбинации регистров на любых инструментах; импровизирует в житейско-музыкантских ситуациях. К примеру, за 15 минут до концерта в Кётене ломается швеллер (а значит «летят» возможности делать предписанную динамику, столь важную в музыке романтизма и XX века). «Играем, как есть! – говорит Екатерина. – Это очень даже хорошо: отсутствует швеллер – значит включаются другие, внутренние ресурсы раскрашивания музыки». И на ходу меняет регистровки, делая динамику за их счет, руками открывает-закрывает швеллер (благо створки здесь же, в нескольких метрах). В этом – вся Леонтьева.

…Мы уезжаем из Саксонии удовлетворенные, полные впечатлений, счастливые новыми знакомствами и обретенным опытом.