Первый концерт – в Доме композиторов – был частью фестиваля «Окно в Швейцарию» и полностью посвящался музыке нашего времени. Во втором – в Большом зале консерватории – маэстро выступил с Государственным камерным оркестром России во всех трех своих амплуа, поместив между шедеврами Баха и Гайдна два сочинения современников и одно собственное. Оба концерта впору назвать среди ярчайших событий сезона.

Значение личности Холлигера для музыки последних десятилетий огромно. Гобоист, переигравший весь хрестоматийный репертуар от Вивальди, Телемана и Альбинони до Моцарта, Беллини и Доницетти, Холлигер со временем существенно расширил представления о возможностях своего инструмента. С начала 1960-х годов стало появляться – и появляется до сих пор – все больше сочинений, написанных для него (всего свыше ста): концерты Эдисона Денисова, Эллиота Картера и Йорга Видмана, «Секвенция VII» Лучано Берио, опусы Оливье Мессиана, Фридриха Церхи, Харрисона Бёртуисла и других композиторов. Уникальным был и дуэт Холлигера и его покойной жены, арфистки Урсулы Холлигер: для них написаны двойные концерты Альфреда Шнитке, Ханса Вернера Хенце, Витольда Лютославского, Исана Юна.

Ключевая фигура в мире современной музыки, Холлигер неслучайно начал Бахом и закончил Гайдном, как неслучайно и его постоянное участие в зимнем Зальцбургском фестивале ко дню рождения Моцарта. И Моцарт, и Гайдн, и композиторы эпохи барокко по-прежнему есть в его репертуаре, да и сам Холлигер, сочетающий сочинительство, дирижирование, игру на гобое, фортепиано и клавесине, – личность моцартовского типа. «Лет с четырех-пяти я играл на фортепиано, а в девять стал осваивать гобой, – рассказывал он в интервью автору этих строк. – Почти тогда же начал сочинять музыку. Все это я воспринимал как единый процесс, не разделяя одно и другое. Дирижировать начал в 24 – готовилась премьера моего сочинения, у музыкантов не слишком хорошо шло дело, и я был вынужден встать за пульт».

Холлигер – уникальный композитор с индивидуальным, сложным, изысканным языком, на фоне которого даже сочинения его наставника Пьера Булеза звучат куда привычнее. Среди исполнителей музыки Холлигера – скрипач Томас Цеэтмайр, альтистка Табеа Циммерман и другие солисты мирового класса. Холлигер – личность настолько харизматичная и авторитетная, что рядом с ним чувствуешь, будто неподалеку находятся Лютославский, Денисов, Мессиан. В то же время в 75 лет маэстро похож скорее на большого ребенка, чем на мэтра: и с целым залом, и с вами лично он разговаривает так, будто для него на свете нет ничего интереснее этой встречи.

Как правило, Холлигер весьма творчески подходит к драматургии вечеров, придумывая внутренние сюжеты и смело смешивая эпохи. В центр одной из лучших своих программ, которую мне доводилось слышать, Холлигер поставил концерты для кларнета с оркестром Моцарта и Картера, показав эволюцию жанра за два столетия. А с «Гробницей Куперена» Равеля, посвященной погибшим на Первой мировой войне, рифмовалась «Военная» симфония Гайдна, вторая часть которой усилена группой ударных, изображающей военный оркестрик. Обычно она располагается на сцене, но на сей раз, к удивлению публики, прошагала через зал, оглушительно гремя. В другой раз, завершая Симфонию № 98 Гайдна, Холлигер неожиданно подошел к клавесину и исполнил краткий, но необыкновенно эффектный пассаж. Концерт в Большом зале консерватории обошелся без подобных сюрпризов, уровень же его оказался редкостно высоким.

Программу открыл Концерт для гобоя д’амур и струнных ля мажор И.С. Баха. Сознательно или нет, выбрав сочинение для этой разновидности гобоя, Холлигер подчеркнул исключительность вечера. Вполне естественно, когда на публику действует магия имени, даже когда артист – уже памятник самому себе, однако это не случай Холлигера. Потрясающим было именно его музыкантское воздействие на слушателей и на оркестрантов, которым сотворчество с Холлигером явно помогло открыть в себе новые возможности. Исполнение стало не просто беспроигрышным виртуозным номером, который Холлигер играл десятки, а то и сотни раз, но и обращенным к каждому с разговором о том, как и почему устроена эта музыка. Подобен человеческому голосу был солирующий инструмент с его чуть более резким и терпким, чем у обычного гобоя, тембром.

Затем следовал блок из трех сочинений нашего времени, выстроенный с идеальной логикой. Вначале – Musica Concertante (1966) Шандора Вереша, первого учителя Холлигера. «Ему я обязан практически всем, – рассказывает маэстро. – Он учился композиции у Кодая и игре на фортепиано у Бартока, позже был ассистентом Бартока в его исследованиях фольклора. Музыка Вереша по духу очень венгерская, хотя в 1930-е годы он писал жестким, диссонантным языком, и Кодай, привыкший к классической гармонии, был шокирован. Вереш был активной фигурой в культурной жизни послевоенной Венгрии, но со временем понял, куда дуют ветры, и решил остаться в Швейцарии: "вторым Шостаковичем" он быть не хотел».

Тем не менее Musica Concertante напоминает именно Шостаковича (в меньшей степени Бартока): как если бы кто-то решил переписать его Скерцо для октета, повысив ощущение нервозности и взвинченности в несколько раз, так, чтобы получился уже не Шостакович, а Аллан Петтерссон. «Пьесу для 12 струнных» (на сцене, впрочем, было 15 музыкантов) Холлигер называет одной из самых сложных среди когда-либо написанных для камерного оркестра, хотя это, скорее, грандиозный камерный ансамбль с многочисленными дуэтами и сольными эпизодами. Особенно захватывающим было соло концертмейстера группы вторых скрипок в финале первой части – зал слушал не дыша.

Следом прозвучали Вариации для гобоя и струнных (1960) Рудольфа Кельтерборна – самое первое сочинение, написанное для Холлигера и посвященное ему. Хотя Кельтерборн младше Вереша на четверть века – как минимум на поколение, – его сочинение написано в тех же эстетических координатах, сильнее отразивших влияние Шостаковича, чем, скажем, Новой венской школы, не говоря уже о послевоенном авангарде. И тем не менее от перекличек гобоя и струнных перехватывало дух, а в каденции солиста, казалось, остановилось время. Финал порывистого, стремительного сочинения неожиданно оказался тихим и грустным.

И лишь на третье место среди композиторов-современников Холлигер поставил себя, увенчав этот мини-цикл недавним сочинением Meta Arca (2012) для скрипки и струнных. Оно посвящено 50-летию камерного оркестра Camerata Bern, с которым маэстро периодически выступает и записывается. Если многие его ключевые сочинения зубодробительно сложны и для исполнения, и для восприятия, здесь Холлигер нашел идеальную золотую середину: обыграв в названии Meta Arca слово Camerata, композитор придал игровой характер и музыке. Не отказавшись говорить своим языком, Холлигер в то же время отдает дань уважения Верешу, чьи интонации тут также слышны. А партия скрипки (с ней блестяще справилась Екатерина Назарова) полна эффектов, сложных для солиста, но привлекательных для публики, о которой композитор Холлигер задумывается не так уж и часто.

Завершила программу «Траурная» симфония Гайдна, одного из любимых композиторов маэстро. «Идея представить композиторов ХХ века рядом с венскими классиками мне очень близка, – говорит Холлигер. – Диалог между ними и нашими современниками вполне реален – например, если Мессиан обращался к Моцарту, то почему не предположить, что возможна и обратная связь?» Гайдна сыграли со всей стремительностью эпохи «бури и натиска»: в быстрых частях маэстро задавал головокружительные темпы, но оркестр справлялся с ними, продемонстрировав, что на самом деле значат слова «на одном дыхании». Резкий контраст между сочинениями разных эпох помог воспринять их особенно внимательно – и тем выше оценить каждое.

Если в этом концерте Холлигер показал себя как музыкант-универсал, владеющий репертуаром любых эпох, двумя днями раньше он напомнил о себе как о ключевой фигуре современной музыки – авторе, адресате и первом исполнителе ряда сочинений, вошедших в историю. Он также представил московской публике феноменального флейтиста Феликса Ренгли, с которым сотрудничает много лет (Ренгли – ученик Ореля Николе, еще более давнего партнера Холлигера). «Пять дуэтов для флейты и гобоя» Роберта Зутера Ренгли сыграл в дуэте с маэстро, а также исполнил "(t)air(e)" самого Холлигера и «Соло для флейты» Денисова. Флейтист пора-
зил чистотой тона и виртуозностью; в его интерпретации пьесы исключительной сложности не были просто демонстрацией приемов игры, но обретали глубину и естественность интонации. Холлигер проявил невероятную щедрость, отказавшись от роли единственной звезды вечера.

Оказались на высоте и московские солисты: пьесу Клауса Хубера Noctes intelligibilis lucis («Ночи умопостигаемого света») для гобоя и клавесина с Холлигером сыграл Михаил Дубов, чьим мастерством искренне восхищался маэстро. Музыканты разных поколений и школ, впервые встретившиеся на репетиции, выступали как давно сложившийся, полный взаимопонимания дуэт. Сочинение построено по принципу, который плодотворно разрабатывал Эллиот Картер, когда партии ансамблистов существуют будто бы автономно, намеренно игнорируя друг друга, и гармония может возникнуть лишь благодаря мастерству исполнителей, таких как Холлигер и Дубов.

Кульминацией вечера стали опусы самого Холлигера. Вслед за трогательными, чисто бартоковскими дуэтами для двух скрипок – трехминутный «Кводлибет для Ореля», где каждый инструмент квинтета (две флейты, две скрипки, валторна) высказывается от лица одного из членов семьи Ореля Николе; редкое сочинение Холлигера, которое можно назвать веселым. Под занавес – свежее, созданное меньше года назад посвящение Клаусу Хуберу Panrei для флейты, скрипки, виолончели, гобоя, бас-кларнета и ударных, где музыканты были рассредоточены по сцене, а Холлигер вообще играл из-за кулис. Автор рассказывал: «В партии ударника передается сообщение для Хубера с помощью азбуки Морзе, а в моей партии зашифровано название сочинения Хубера, посвященного мне». Но едва ли так важно это знать, когда музыка Холлигера с ее ни на что не похожей атмосферой говорит сама за себя.

Foto by Daniel Vass