Переехав в Малый из Рахманиновского, куда вернулся прошлой зимой, форум отчасти потерял годами складывавшуюся атмосферу. Однако в Малом в полтора раза больше мест, и число слушателей, впервые приходящих на «Возвращение», растет с каждым годом. Даже не зная истории фестиваля, они чувствуют его неординарность, из года в год спрашивая: почему исполнители играют с таким заметным удовольствием? Неужели они сами составляют все программы и никто не диктует им, что играть? Правда ли, что многие приезжают издалека ради одного-двух концертов? Приходится объяснять, что звезды «Возвращения» – часть московской и европейской музыкальной элиты, но по-прежнему верны фестивалю и его неповторимому духу.

Традиционным успехом сопровождался концерт по заявкам самих музыкантов. Его кульминацией стала Симфониетта Бриттена – раннее не слишком известное сочинение, ставшее в руках «возвращенцев» исполнительским шедевром. Альтист Максим Рысанов уже не первый раз показал себя отличным дирижером. Состав, где каждая оркестровая группа представлена одним инструментом, восходит к Камерной симфонии № 1 Шёнберга. Симфониетта звучит одновременно и теплее, чем этот блестящий, но холодный шедевр, и парадоксальнее, чем это позднеромантическое, хотя и новаторское сочинение. Интересно мнение Геннадия Рождественского: «Симфониетта помечена опусом первым. В жанре музыки оркестровой «зрелый» первый опус – случай редчайший… Незаурядное мастерство оркестровки, способность заставить звучать маленький децимет, как большой оркестр, исключительная фантазия… Вот, что характерно для бриттеновского «первого опуса»».

В ансамбле, где каждого впору назвать поименно, хочется выделить альтиста Сергея Полтавского, сыгравшего на фестивале лишь в этот вечер. С его вступлением в финальной Тарантелле исполнение достигло окончательного совершенства. Впрочем, таким был почти весь концерт-закрытие. В целом же XIX фестиваль развивался по нарастающей, и первый вечер уступал остальным, что можно было и заранее предположить по его программе. Названная «Вариации», она объединила кольцевой композицией ряд вариационных циклов: за Сонатой ля минор Жана-Пьера Дюпора – фортепианные Вариации Моцарта на его тему, за ними – Каприс № 20 Паганини на тему из «Дон Жуана», следом – Вариации уже на тему Паганини.

Если оставить в стороне Сонату Дюпора, с достоинством исполненную виолончелистами Евгением Тонхой и Петром Кондрашиным, лучшими показались Вариации на тему Паганини для квартета саксофонов австро-британского композитора Йозефа Горовица. Тема знаменитого Каприса № 24 обрела здесь новую жизнь и новое звучание, став основой маленького, но самостоятельного музыкального мира, не менее оригинального, чем знаменитые вариации Брамса, Рахманинова или Лютославского на ту же тему. Едва ли можно сказать это о предшествовавших пьесах Моцарта и Паганини, великолепно исполненных, соответственно, Андреем Гугниным и Дмитрием Илларионовым и все же оставшихся эффектными виртуозными миниатюрами, не более того.

Второе отделение открыла характерная для «Возвращения» шутка – «Вариации слона» венгра Гезы Фрида на тему Сен-Санса из «Карнавала животных»: гротескный инструментальный театр, где главные роли сыграли Григорий Кротенко и его контрабас, а ансамблем струнных дирижировал Филипп Чижевский. Один из лучших российских контрабасистов, прекрасно знакомый с принципами доромантической безвибратной игры, сыграл жирным, «мясистым» звуком, и видеть это было еще смешнее, чем слышать. Еще удача вечера – Вариации Бетховена на тему из оратории Генделя «Иуда Маккавей» для фортепиано и виолончели. В блистательном исполнении Якова Кацнельсона и Евгения Тонхи они стали глотком свежего воздуха после утомительных Вариаций Сен-Санса на тему Бетховена. Вечер завершила ария Cara sposa из оперы «Ринальдо» Генделя в исполнении Дарьи Телятниковой.

Пиком второго вечера, названного Alla zingarese («В цыганском духе»), стал Первый фортепианный квартет Брамса, увенчанный Рондо с тем же названием. Брамс – один из лейтмотивов «Возвращения» на протяжении многих лет: в свое время ему была посвящена целая программа, а одним из украшений юбилейного, Х фестиваля стал Фортепианный квинтет, где, как и теперь, лидировал Александр Кобрин. Грандиозные Второй и Третий квартеты уже звучали в прежние годы, и основатель фестиваля Роман Минц не скрывал желания наконец сыграть Первый, вокруг чего и выстроилась программа.

Квартет, где участвовали также альтист Тимур Якубов и виолончелист Алексей Саркисов, стал еще одним шедевром интерпретации, запоминающимся навсегда. От музыки захватывало дух, особенно в III части, где в лирическое повествование вдруг врывается ликующий марш. Исполняющие квартет пианисты нередко остаются в тени струнников, но на этот раз явным лидером ансамбля стал Кобрин, творивший чудеса в зажигательном финальном Рондо. Если бы вторая программа фестиваля исчерпывалась квартетом Брамса – и этого было бы достаточно. А ведь звучали и «Цыганское» трио Гайдна, финал которого предвосхищает Брамса, и «Цыганские песни» Дворжака, которым немецкий язык придал неожиданный штраусовский колорит, и «Цыганское романсеро» Кастельнуово-Тедеско с еще более неожиданным сочетанием хора и гитары.

Третий вечер, названный «Шуберт», продолжил линию программ прошлых лет, где портрет того или иного композитора создавался в основном из сочинений других авторов. Например, в программе «Шостакович», открывшей прошлый фестиваль, не было ни одного сочинения Шостаковича, и лишь после заключительной пьесы DSCH Эдисона Денисова без перерыва зазвучала запись песни «Родина слышит, Родина знает». Подобным был и финал шубертовской программы, а началась она также с Денисова, написавшего на тему Шуберта Вариации для виолончели и фортепиано. Фортепиано Екатерины Апекишевой старалось не слишком отклоняться от канвы Шуберта, а виолончель Алексея Саркисова как будто вела свой независимый монолог.

Остальные номера, кроме последнего, относились к Шуберту косвенно. Песни Шумана, Брамса и Вольфа – как примеры немецкой Lied, одного из главных жанров Шуберта. Септет Бетховена для духовых и струнных – как образец, вслед которому Шуберт создал Октет фа мажор. В ансамбле, где выделялся легендарный фаготист Валерий Попов, лидировала скрипачка Алиса Маргулис, для ряда слушателей ставшая открытием фестиваля, хотя рядом были такие мастера, как Блаумане и Рысанов, звучавшие убедительнее. Сюрпризом для многих оказалась III часть Септета, где Бетховен цитирует собственную Сонату № 20.

Не менее интересны были сочинения наших современников: Рысанов исполнил заказанную им Сергею Ахунову миниатюру «Лесной царь», где дух баллады Шуберта успешно воссоздан без использования цитат. Короткая цитата из Шуберта звучала в фортепианном квартете американца Джона Харбисона November 19, 1828, но по преимуществу сочинение строилось на самостоятельном материале, где на «вопросы» струнного трио «отвечало» фортепиано (дебютант фестиваля Андрей Гугнин), словно говорившее голосом Шуберта. Три его военных марша в аранжировке Жана Франсе для духовых неожиданно оптимистично завершили тревожную по настроению программу. Марши в исполнении десяти духовых звучали блестяще, соотносясь с лучшими сочинениями Шуберта примерно так же, как песня «Родина слышит» – с важнейшими опусами Шостаковича.

Блеска был полон и концерт по заявкам, начиная с «Сотворения мира» Мийо в авторской версии для квинтета. Публика радостно отмечала сходство музыки с хитами Гершвина, хотя они появились позже. Эффектно, хотя и не без огрехов, прозвучала неоклассическая Соната для трех духовых Пуленка. К этой же эстетике относилась и «Камерная музыка № 1» Мартину для секстета. Чужеродной рядом с этими сочинениями показалась пьеса Бориса Филановского «Шмоцарт» для фортепианного трио. Согласно авторскому комментарию, «в пьесе пародируется представление о композиторе как медиуме и сама ситуация передачи/приема откровения... Автор прямо ставит себя в положение ретранслятора моцартовской стилистики и сознательно паразитирует на ней». Если только эти слова – не шутка, ни Моцарта, ни паразитирования, ни какого-либо второго дна в музыке не нашлось. Для Филановского, достаточно радикального композитора, это на удивление умеренная пьеса, звучащая как большая неоромантическая реминисценция. От иных коллег Филановского отличает исключительно самоироничное отношение к себе и своему творчеству, но в «Шмоцарте» этого расслышать не удалось.

Уровень второго отделения оказался исключительно высок. Помимо Симфониетты Бриттена, прозвучал Концерт для клавесина и камерного ансамбля Мануэля Де Фальи, совсем не похожий на его «Треуголку» и «Ночи в садах Испании». По стилистике он ближе к тому же Пуленку, но если Пуленк создал три полномасштабных неоклассических концерта, Фалья ограничился миниатюрной моделью. И эта краткость была особенно досадна при блестящей игре Ольги Мартыновой, которой аккомпанировали лучшие солисты фестиваля. Сильное впечатление произвел и номер, почти лишенный внешней эффектности: «Музыка за стеной» Георгия Пелециса. В комментарии к ней автор говорит о намерении воссоздать музыку, звучавшую в его детстве из-за стены соседской квартиры.

Струнное трио расположилось в углу сцены, фаготист Ярослав Кострыкин сел поодаль и присоединился к трио не сразу. Все, что играли струнные, звучало «убедительно, как цитата», но поскольку автором с самого начала честно ставилась ностальгическая, а не деконструктивистская задача, это давало возможность воспринимать музыку без иронии и ожидания фиги в кармане. Правда, фагот мог пойти наперекор струнным, заиграв что-нибудь совсем другое, но он влился в дружный хор, а во второй части и возглавил его. Энергичный финал опирался уже скорее на минималистскую, чем на классико-романтическую модель, в итоге бесхитростное вроде бы сочинение стало одной из главных удач вечера. На пороге двадцатилетия фестиваль верен себе: сочинения не повторяются, каждая программа эксклюзивна. Лучшие из них легко представить на крупнейших международных форумах, будь то в Зальцбурге, Берлине или Вербье. Фестивалем такого уровня и является сегодня «Возвращение».

Фото Сергея Лютенко