Выступления знаменитого американца в Москве и именно с Российским национальным оркестром стали чем-то вроде доброй традиции: за многие годы сотрудничества Кент Нагано и РНО выпустили несколько компакт-дисков и сыграли достаточное количество разноплановых программ, позволяющих считать этот творческий союз счастливо сложившимся, обоюдно приятным и очень успешным. В свой очередной приезд Нагано предложил столичной публике произведения не столь часто звучащие в наших залах: в первом отделении прозвучал Фортепианный концерт ми-бемоль мажор (№ 22) Моцарта, солировал в котором австриец Тилл Феллнер, а во втором была исполнена Третья симфония Брукнера. 

Впрочем, было не так уж и важно, что именно будут играть музыканты. Нагано и РНО – сочетание, стопроцентно гарантирующее высокое качество, какой бы ни была избранная ими программа: универсализм маэстро и глубина его трактовок в соединении с мастерством оркестрантов неизменно дают великолепный результат. Поэтому концерт не сулил неприятных сюрпризов. Однако такого рода неожиданность все же случилась: Зал имени Чайковского оказался на треть пустым, и объяснения этому странному факту найти было невозможно. Впрочем, в сложившейся ситуации были и плюсы – судя по всему, в субботний вечер на Моцарта и Брукнера пришли истинные ценители, вовремя отключившие мобильные телефоны и не пытавшиеся прерывать сочинения аплодисментами. И именно им Кент Нагано и РНО презентовали роскошный вечер, воссоздав в зале особую ауру Вены – города, немыслимого без своих классиков, отметившего каждого из них печатью особой индивидуальности. 

В концерте Моцарта дирижер и солист сделали ставку на неброскую, но изысканную элегантность и утонченность моцартовского письма. Нагано с естественной легкостью выстроил структуру цикла как строгий симметричный каркас, однако внутри него вся звучащая ткань наполнилась светом и воздухом, благодаря которым каждое, даже самое мимолетное состояние делалось объемным и осязаемым. Каждое оркестровое соло, виртуозно сыгранное и интонационно выверенное (тут стоит особо отметить исполнителей на деревянных духовых), было прекрасно слышно, и весь оркестровый объем воспринимался как тонкое, искусно сотканное кружево. Дирижер отказался от броских внешних эффектов, не стремясь поразить сверхбыстрыми темпами или яркими контрастами динамики. Но в этом размеренном и негромком исполнении не было и намека на скуку – столь осмысленным и отточенным был каждый нюанс, каждая фраза, достаточно редкий, но только здесь и сейчас уместный акцент. 

Московский дебютант Тилл Феллнер был подстать оркестру – виртуозный солист, с прекрасной мелкой техникой и суховатым звуком, он был частью этой трактовки. Его игру можно было бы охарактеризовать как интеллектуальную или даже немного ученую, но то, что в других случаях было бы педантизмом, здесь воспринималось как проявление природного вкуса, а отработанная до микронов фразировка – воплощением все того же венского стремления к совершенству. 

Второе отделение составила Третья симфония Антона Брукнера. Масштабный опус исследователи часто называют «этапным», имея в виду, что в нем сильно влияние Бетховена (величественная тема главной партии первой части интонационно близка к финальной теме Девятой симфонии) и Вагнера, которому Брукнер посвятил сочинение. Тем не менее Третья симфония гораздо глубже и самобытнее, чем считали современники композитора, усмотревшие в ней лишь борьбу Девятой Бетховена и вагнеровской «Валькирии». И интерпретация Кента Нагано – знатока и ценителя Брукнера – доказала это со всей очевидностью. На первый взгляд, дирижер просто следовал авторскому тексту. Органный пункт в начале симфонии, нарастающий и наращивающий тревогу, был неотвратим, как фатум. Пылкая бетховенская патетика и вагнеровская мускулистая героика сменяли друг друга, заставляя все больше проникаться многообразием и богатством брукнеровской партитуры, которая величаво разворачивалась, подчиняя внимание собственной логике – логике повествования увлекательной саги. Погружение в сумрачно-философскую лирику Адажио, драматические коллизии (в главной теме скерцо), кружащаяся в светских удовольствиях беззаботная Вена (вальс в скерцо и полька в финале), героический итог, символизировавший победу духа над суетой жизни (так автор сам написал в литературной программе) – все это нашло абсолютно точное воплощение в симфонии, сыгранной на едином дыхании, тонко, с большим вниманием к многочисленным деталям, являющихся неотъемлемой частью брукнеровского стиля, с выверенными контрастами динамики и плотности оркестрового звучания и вместе с тем без всякого, как казалось, видимого труда. 

Безусловный успех исполнения у публики стал в одинаковой мере заслугой как дирижера, так и оркестра. Идеальный инструмент в руках мастера, РНО щедро демонстрировал свои достоинства, одним из которых является умение настраиваться на волну дирижера, стоящего за пультом. А маэстро Нагано в этот вечер был, безусловно, горячим поклонником Вены и ее музыки – насколько разной, настолько и бесконечно прекрасной. И именно такой она и предстала в исполнении РНО, дав слушателям возможность ощутить воздух Вены в российской столице.