Этот концертный сезон отмечен для меня и еще одной круглой, но сугубо личной датой. 20 лет назад мы с женой репатриировались в Израиль. И самым первым концертом, который мы посетили здесь, было выступление Израильского филармонического оркестра под управлением… Юрия Темирканова. Солировал Юрий Башмет. Если добавить, что у служебного входа тель-авивского Дворца культуры, где знакомая оркестрантка ИФО должна была вручить нам билеты, мы встретили тогда дирижера Юрия Николаевского (ныне, увы, покойного), то понятно, что у нас на некоторое время возникло ощущение, будто мы никуда из России не уезжали.

Юрий Темирканов, как вскоре выяснилось, был привычной фигурой израильского концертного пейзажа, появляясь за дирижерским пультом ИФО раз в три-четыре года с разными солистами, большей частью российскими. А вот оркестр, которым он руководит уже 30 лет (еще одна круглая дата, которую следовало бы отметить отдельной строкой), появился в Израиле впервые. Я не слышал его вживую лет двадцать с небольшим, с тех пор как он в середине 1990-х приезжал в Москву (тремя концертами, которые мне довелось услышать и рецензировать, дирижировали сам Темирканов, Марис Янсонс и Максим Шостакович). Поэтому было интересно, прежде всего, каков оркестр сегодня. Сразу скажу – лучшие, «фирменные» его качества сохранились. О подробностях – ниже.

Ленинградская «заслуга», как называли этот оркестр в музыкантском обиходе, отмечая его уникальное звание, привезла в Израиль две программы. В первую, исполненную непосредственно в День Победы, отмечаемый шествиями и собраниями теперь и у нас, наряду с 8 мая, когда капитуляцию нацистской Германии празднует остальной мир, входило только одно произведение: Седьмая симфония Шостаковича. Оно и понятно. Хотя в наши дни и опубликованы более или менее достоверные свидетельства, что она была задумана еще до войны, а кое-что, включая и знаменитый «эпизод фашистского нашествия», до войны и написано, оторвать ее от истории войны невозможно. Это и первые ее исполнения не в столицах, а в городах, куда были эвакуированы ведущие оркестры (сначала в Куйбышеве, потом в Новосибирске, где ее играл тот коллектив, который гостил теперь у нас, во главе с дирижером, чье имя определило эпоху в его истории и даже вошло в его второе – неофициальное, но понятное всем музыкантам название: «оркестр Мравинского»). Это и легендарная, на грани чуда, ее премьера в блокадном Ленинграде, осуществленная срочно пополненным оркестром Радиокомитета под руководством Карла Элиасберга, ставшая символом человеческой стойкости. Это и триумфальная премьера в США (пусть даже автор, получивший запись трактовки Артуро Тосканини, был не очень доволен темпами), транслировавшаяся по радио на всю страну-союзницу…

Во второй программе петербуржцев звучала русская классика: Третий концерт Рахманинова (солист – Николай Луганский) и симфоническая сюита Римского-Корсакова «Шехеразада». Достойный выбор, но все же, анонсируя гастроли как приуроченные к круглой дате со дня создания Израиля, можно было включить в программу и что-нибудь из музыки этой страны – из классики или из современных авторов. Заодно бы и свой репертуар пополнили. Темирканов то ли не взял это в расчет, то ли по каким-то причинам сознательно от этого отказался, чему тоже есть свои резоны. Мне хорошо знакомы упреки моих российских коллег в адрес Юрия Хатуевича за то, что он консервативен в выборе произведений и предпочитает давно проверенное и много раз игранное новому и неизведанному. Претензии небезосновательные. Однако можно взглянуть на проблему и с другой стороны.

В отличие от произведений тех искусств, которые доступны читателю и зрителю непосредственно, музыка нуждается в медиуме-исполнителе. Не так много, думаю, отыщется в концертных залах среди широкой публики (а не профессионалов) людей, которые способны адекватно прочитать глазами не то что сложные симфонические партитуры, но даже простые фортепианные пьесы. Для реального озвучивания и вовсе требуются особые условия. Чтобы перечесть полюбившийся рассказ или даже роман, грамотному человеку никто не нужен, он способен сделать это сам в любое подходящее для него время. Для того, чтобы во всей полноте возобновить в памяти полюбившуюся музыку, собственных усилий недостаточно. Конечно, в XXI веке есть весьма недурные, а порой и великолепные по качеству «консервы» – звуко– и видеозаписи. И некоторые люди даже предпочитают слушать их дома в тишине и покое, а не ездить на концерты. Сначала будешь пробиваться через «пробки» в собственном автомобиле или трястись в тесноте общественного транспорта, потом сидеть среди людей, кашляющих и чихающих в самые лирические моменты, шуршащих концертными программками и конфетными обертками, никогда не выключающих мобильные телефоны, которые звонят обязательно в самых тихих местах…

И все же как человек, имеющий немалый опыт слушания во всяких условиях, скажу, что с живым звучанием в концертном зале ни одно «консервное» прослушивание не сравнится, каким бы богатым воображением вы ни обладали. А значит, в концертном зале обязательно должно постоянно звучать и много раз слышанное. Желательно только одно: исполнение, даже если и не содержит явных интерпретационных новаций, должно быть таким, чтобы давно знакомая до последней ноты музыка благодаря качеству самого звучания и отношению музыкантов к ней воспринималась, как омытая живой водой, а не как муляж из провинциального краеведческого музея.

С качеством звучания у наших гостей все было безупречно в полном смысле слова. Сочные, полнокровные струнные, медь, при всей мощи никогда не теряющая благородной «осанки» и в принципе не знающая слова «кикс», замечательный хор деревянных духовых – именно хор, способный соперничать с лучшими вокальными ансамблями мира. Солисты – как на подбор. Впрочем, почему «как»? Подбор, несомненно, имеет место, и он великолепен. Не называю имен, потому что составители буклета их не упомянули, хотя имели к тому веские основания. Ведь «Шехеразада» – это настоящий концерт для оркестра, просто во времена ее создания такого жанрового определения еще не существовало, вот Римский-Корсаков и назвал ее просто сюитой. А в лицо я узнал только скрипача Льва Клычкова, благо он в оркестре на переднем плане, а на сайте оркестра имеется его фотография. Между тем, хотя скрипка и «олицетворяет» тут заглавную героиню, виртуозные во всех смыслах соло в «Шехеразаде» есть не только у него, но и у концертмейстера виолончелей, и у каждого первого голоса деревянной и медной духовой групп! А как не вспомнить, скажем, потрясающий монолог фагота в репризе первой части Седьмой симфонии Шостаковича! Словом, я наслаждался каждой секундой звучания всей программы, хотя уж, казалось бы, избалован высоким качеством Израильского филармонического оркестра. У меня нет прибора, чтобы взвесить, кто лучше: ИФО или «заслуга», но уверенно скажу, что они друг другу не уступали!

Что же касается отношения музыкантов к исполняемой музыке… Я понимаю, что оно во многом зависит от интерпретации. Не так давно мне довелось слышать в записи ту же Седьмую симфонию Шостаковича в трактовке расширенного состава пермского оркестра MusicAeterna под руководством его создателя Теодора Курентзиса (запись была сделана во время выступления коллектива в Концертном зале Мариинского театра). У них музыка воистину была «кубическим куском горящей, дымящейся совести», если воспользоваться определением книги, данным когда-то Борисом Пастернаком. Темирканов трактует симфонию куда более сдержанно, эпически, как громадную фреску, на которой запечатлены события трагические, но давно ставшие историей. Он не форсирует темпы, не требует от музыкантов «полной гибели всерьез», если уж вспомнить еще одну крылатую фразу Пастернака. Скорее, если продолжить сравнение, музыканты у него не актеры, а добросовестные летописцы. И такой поход, если не рассуждать теоретически, а судить по результату, тоже вполне возможен и убедителен при истинной добросовестности, которой оркестру не занимать.

Что же касается самого Темирканова, то я, грешным делом, подумал: в молодости он своей манерой выплясывать за дирижерским пультом некий магический танец напоминал нынешнего Курентзиса, а сегодня, в свои 80, похож на своего предшественника, Евгения Александровича Мравинского, внешне почти бесстрастного, но излучающего ядерную энергию огромной силы. Правда, Темирканов куда более мягок, во всяком случае, внешне…

На бис в первый вечер петербуржцы сыграли вариацию «Нимрод» из «Энигмы» Элгара, и, право, показалось, что эта музыка, исполненная сдержанной страсти и аристократического благородства, идет им более всего.

Во второй вечер с их манерой преподнесения материала очень хорошо гармонировало исполнительское кредо Николая Луганского. Этот пианист не из тех, кто любит ставить рекорды громкости и скорости, с одной стороны, а с другой – он явно не любит и «рассиропливать» музыку. Знаю, что многие предпочитают героев другого плана, но мне лично такой подход импонирует. Он хорошо соответствует суровой музе Рахманинова, что Луганский и доказал. Фрагмент «Сонаты-воспоминания» Метнера на бис был сыгран с такой же простотой и негромкой, не патетичной сердечностью. Текст же при этом в обоих произведениях был донесен бережно и безупречно, без виртуозной ажитации.

О «Шехеразаде», прозвучавшей во втором отделении, я уже отчасти сказал. Добавлю, что все музыкально-живописные изыски, заставляющие буквально «видеть звуки», как в библейском оксимороне о Синайском откровении, получили достойное воплощение. И снова последовал бис, на сей раз – Адажио из «Щелкунчика» Чайковского, которое в данной трактовке было совершенным, но, как ни странно, скорее аристократично чопорным, чем полным страсти, почти болезненной, как у автора.

И еще одно сравнение. Совсем недавно я послушал в записи потрясающее выступление в Москве оркестра Баварского радио под управлением Мариса Янсонса. После чего почитал сожаления некоторых коллег-критиков на тему: «У нас такого оркестра нет и не будет никогда». Да есть у вас такой оркестр! Мы его слышали в Тель-Авиве. Пожалуй, он уступает баварцам только в одном – у него нет их безоглядной раскованности, он избегает внешних проявлений радости от самого процесса музицирования. Однако и в этой сдержанности – своя прелесть.

На снимке: Ю. Темирканов

Фото Стаса Левшина