Валентина Лисица родилась в Киеве, окончила Киевскую государственную консерваторию по классу Людмилы Цвирко, в 1991 году в дуэте с мужем – пианистом Алексеем Кузнецовым – выиграла престижный конкурс Dranoff International Two Piano Competition, переехала в США и начала широкую концертную деятельность, выступая на самых престижных сценах Европы, США, Южной Америки и Азии. Число поклонников и слушателей пианистки резко возросло после того, как в 2007 году она создала собственный YouTube-канал, у которого сегодня свыше 700 тысяч подписчиков, а количество видеопросмотров приближается к 300 миллионов. В 2015 году Валентина неожиданно для всех приезжает с концертами в Донецк, и с этого момента меняется ее привычная жизнь на Западе: запреты и отмены выступлений, разрывы контрактов с импресарио и звукозаписывающими компаниями, преследования, угрозы. В 2021 году Лисица получила паспорт гражданина Донецкой Народной Республики. В 2022-м выступила в Мариуполе в честь Дня Победы. В конце концов переехала в Москву.

Л.О.: Валентина, как происходила перемена в вашей жизни? Как вы пережили то время, когда у вас, гражданки США, вдруг исчезли источники заработка и, соответственно, обеспеченной жизни, гарантированные восьмьюдесятью концертами в год?

В.Л.: Однажды утром я выпила кофе, подошла к роялю и вдруг поняла, что мне совершенно не к чему готовиться. У меня больше нет гастролей, нет концертных планов. Я почувствовала себя виртуальной жертвой войны. Меня пытались уничтожить… В Москве пришлось все начинать заново. Но это не были первые жизненные испытания. Когда меня отменяли на Западе, для многих моих коллег, соучеников – может быть, менее удачливых, которым не слишком повезло с карьерой – внезапно открылась возможность не только продвинуться самим, но и унизить тех, кому они завидовали. Я стала получать ехидные сообщения: «Ну что, Валюшенька, твои концерты в Европе закончились?». И я почувствовала, что такое расизм в музыкальном бизнесе.

Л.О.: …в музыке существует расизм?

В.Л.: Существуют предубеждения: русские хорошо играют Рахманинова, Чайковского, но они не могут играть Баха, Моцарта и Бетховена, так как для этого обязательно надо поучиться где-нибудь в Лейпциге, Зальцбурге и в Бонне. Про музыкантов из стран Азии европейцы говорят: «Играют, как машины. Они целиком посвящают себя своему делу, «полируются», работают, как ювелиры». Предположим, мы можем работать как ваятели, возводящие архитектурную глыбу, а они — да, работают ювелирно, шлифуют. Но говорить, что все азиатские исполнители играют так, словно стучат на печатной машинке, нельзя. Это тоже форма расизма. Или сейчас, например, в зарубежных оркестрах начинают требовать, чтобы был определенный процент музыкантов с определенным цветом кожи или «представителей сексуальных меньшинств». Что это?...

Л.О.: Вы в числе первых столкнулись с так называемой отменой русской культуры. Запреты на исполнение русской музыки рождают ощущение, что готовится почва для будущих поколений, которым не следует знать о существовании России с ее выдающейся культурой.

В.Л.: Вы говорите о музыке. А запрет на русскую литературу? На Достоевского и Толстого? Возможно, дело не только в политике. Русская душа — слишком сложно. Рахманинов и Чайковский — это та же русская душа, только не в литературе, а в музыке… Все дети на Западе традиционно во время Нового года отправляются на балет «Щелкунчик». Это такая же традиция, как елка, Дед Мороз и Санта-Клаус. И теперь у них хотят отнять сказку. Знаете, на «Щелкунчика» нападали очень долго и старательно. Я даже в какой-то момент высказала мнение, что нам надо, наконец, вести себя так, как европейцы, когда они защищают права на какой-нибудь сыр или коньяк. Когда они формируют торговую марку и говорят, что коньяк должен быть произведен из определенных сортов винограда, выращенного только в определенном районе и так далее, а остальное называть коньяком нельзя, или нечто в этом роде говорится в защиту пармезана, я хочу сказать: Чайковский – это такая же наша марка, русский бренд. Чайковский создал бессмертный шедевр — балет «Щелкунчик». Он вдохновлялся конкретным либретто, так что не меняйте имена, не меняйте декорации. Между тем сколько постановок извращали суть этого балета!.. Мы должны защищать традиционную культуру от надругательств над ней.

Л.О.: К слову: я огорчилась, когда узнала, что видный российский дирижер, бывший руководитель одного из крупнейших симфонических оркестров нашей страны, дирижируя в Германии, демонстративно снял с программы увертюру «1812 год», назвав сочинение Чайковского милитаристским. Удивительно, что человек, воспитанный советской школой, получивший славу, известность в Советском Союзе или в Российской Федерации, учившийся на партитурах Чайковского, теперь считает, что его музыкой можно ранить бедную европейскую публику.

В.Л.: В связи с этим мне вспомнился «случай наоборот». Несколько лет назад я совершенно случайно обнаружила на просторах YouTube американскую пианистку Рейчел Лев (Ray Lev, 1912–1968). Она была родом из Ростова-на-Дону. Ее родители вместе с ней, маленькой девочкой, уехали в США еще до революции. Потрясающая пианистка. Она записала больше полусотни пластинок на Columbia, почти каждый год играла в Карнеги-холле. Выступала перед солдатами на передовой. Красивая, успешная. В разгар холодной войны вместе с известными американскими деятелями культуры и учеными Рейчел подписала письмо против ядерной угрозы. После этого все магнитные пленки с ее игрой были уничтожены. Все пластинки. Ничего не осталось. Ее вычеркнули из американской музыкальной истории. Случайно сохранились две или три записи с Бахом и Шубертом. Они скопированы с аудионосителей и выложены в YouTube. Ей запретили играть на публике. Она получила приглашение в жюри на Конкурс Шопена в Варшаву – ей, конечно же, запретили выезд. Ее оставили без средств к существованию. Она стала давать частные уроки. Ее последовательно уничтожали как личность. Недавно опубликовали рассекреченные заметки двух агентов ФБР, в задачу которых входило психологическое давление на Рейчел Лев. И вот что писали эти агенты: сегодня мы отменили ее паспорт, наша подопечная ходила туда-то и туда-то, жаловалась, ей ответили «нет». И их последняя запись от 20 мая 1968 года, когда дело закрывается: «Да, она в своей квартире. Она включила газ».

Л.О.: Ужасный конец.

В.Л.: …Поначалу я тоже верила в западную свободу слова. До тех пор, пока мне не отменили дебют в Торонто со Вторым концертом Рахманинова по звонку из офиса кандидата в президенты США Хиллари Клинтон – в отместку за то, что я в своих соцсетях посмела поддержать людей в Донбассе, выступить против майдана, рассказать о том, что на самом деле происходило в Одессе 2 мая 2014 года. Меня слушали много людей по всему миру, молодежь, и, видимо, я на них «дурно влияла», подрывала в них веру в «демократичные» СМИ. Я высказывала другую точку зрения, потому что владею и украинским, и русским и могу переводить сказанное на украинском дословно, а не так, как выгодно кому-либо. За это меня наказали. Мне отменили концерт. И в тот момент, когда мне начали говорить «теперь ты не будешь выступать в цивилизованных странах, ты можешь ехать в свой Донбасс», именно тогда мне пришло приглашение из Донецкой филармонии сыграть концерт. Я, конечно, с радостью согласилась.

Л.О.: За свои смелые высказывания и поступки пострадал пианист высочайшего класса Александр Романовский.

В.Л.: Он наш украинец. Изумительный музыкант, блестящий виртуоз, обласканный западной прессой. Александр сыграл в освобожденном Мариуполе. И за это его немедленно уволили с работы из Королевского колледжа музыки в Лондоне. Его травят. Я прекрасно помню, когда была пандемия ковида – Романовский тогда жил в одном из итальянских городов, я тоже была в то время в Италии – и всех закрыли по квартирам, он ездил со своим инструментом по улицам, останавливался под окнами и играл для простых людей. Но когда сделал то же самое для жителей Мариуполя, это посчитали чем-то вроде кощунства.

Л.О.: Есть ли у вас положительные примеры поведения европейских чиновников?

В.Л.: Да. Как-то мне предложили выступить на фестивале опять же в одном из городов Италии. И сразу в мэрию стали поступать звонки и письма с требованиями отменить мой концерт. Мэр города — умная и смелая женщина — ответила отправителям посланий по-итальянски коротко и убедительно. Есть деликатное итальянское слово, которое буквально посылает человека в незавидное место, скажем так. Итальянцы это делают очень изящно. А перед концертом мэр еще и произнесла красивую речь о великой русской культуре как неотъемлемой части европейской.

Л.О.: Великолепно!

В.Л.: Некоторые наши спортсмены хотят соревноваться на Олимпиаде под нейтральным флагом. В связи с этим вспомню случай в Калифорнии, когда мне предложили сыграть с оркестром анонимно, без упоминания моего имени в афише, чтобы не провоцировать недовольство определенной части публики.

Л.О.: Вы отказались?

В.Л.: Я-то согласилась, потому что это не имя моего государства. Это мое личное имя, но в итоге мне все равно отказали, потому что само мое присутствие считалось оскорбительным в тот момент. Я — часть русского мира.

Л.О.: Сейчас у вас вновь стали появляться европейские концерты и приглашения из Америки, в России вам удалось показать себя в крупнейших филармонических городах.

В.Л.: Да, спасибо, жизнь налаживается.

Л.О.: Наверное, нет такого большого, блестящего зала, где вы бы не играли…

В.Л.: Приходилось играть и на улице в весьма пикантном антураже. Например, на закрытии фестиваля в Тоскане. Во время исполнения «Полонеза-фантазии» Шопена, в самом тихом эпизоде, вдруг выбежали собаки и начали лаять и драться. Ну собакам же не прикажешь: «Тихо!».

Л.О.: Валентина, у вас есть неформальный титул Queen of Rachmaninoff, «Королева Рахманинова». Рахманинов в вашем репертуаре занимает значительное место. Он ваш самый главный композитор?

В.Л.: Рахманинов и Чайковский. Они – как Солнце и Луна. Чайковский во многом очень светлый. Он всеобъемлющий. Рахманинов гораздо более «темный», глубинный, в его музыке смысл глубоко скрыт, его надо искать, погружаться, отдаваться этой музыке. Ее не так легко понять.

Л.О.: Когда Шаляпина просили раскрыть тайну русской души, он советовал слушать Рахманинова.

В.Л.: Светлая печаль. Музыка Рахманинова во многом такая. У англичан есть выражение bittersweet — горько-сладкое, как сладкий шоколад с горчинкой. Есть такое чувство: что-то и приятное, и очень болезненное в то же время. Какой-нибудь аккорд, какая-нибудь нота. Много таких моментов, которые пронзают тебя до физической боли. Но тебе хочется слушать еще и еще.

Л.О.: Многие считают, что вы стали знамениты благодаря вашим видеозаписям в YouTube.

В.Л.: Это мне очень помогло, верно. Но я считаю, что все-таки самое главное и для слушателей, и для музыкантов — общение в зале. Когда можно поймать неуловимое, то, что можно запомнить, прочувствовать, но никогда невозможно повторить. Ребенком я попала на концерт Святослава Рихтера в Киеве. Я запомнила каждую его ноту. Этот концерт не был записан, он запечатлелся в сердце, в памяти. Ощущение волшебства, таинства, ты в первый раз слышишь вживую, в своей реальности своего кумира, словно присутствуешь на сеансе магии. Я не знаю, наверное, можно прожить и без этих социальных сетей, без интернета…

Л.О.: …как же без интернета и соцсетей? Вы бы тогда не приобрели легендарный инструмент!

В. Л.: О да! Совершенно случайно на интернет-доске объявлений я увидела рояль и заинтересовалась им, хотя у меня в то время было уже три рояля. Меня заинтересовала история инструмента. Это концертный «Красный Октябрь». Скажите, сколько вы видели концертных «Красных Октябрей» огромного размера производства 1961 года? Я прочитала историю фабрики «Красный Октябрь» — о том, как ее создавали из остатков дореволюционных фирм, начиная с 1920-х годов. Там было стахановское движение — «выполним, перевыполним» — и плохое качество, брак. Потом началась Великая Отечественная война. Вместо роялей фабрика стала выпускать ящики для снарядов. Все специалисты, которые были еще до революции — те, кто знал, как делать инструменты, пожилые люди, — умирали от голода прямо на рабочих местах в блокадном Ленинграде. И в 1943 году работать на фабрику пришли 12-летние рабочие. Они стояли у слесарных станков, они резали древесину, делали пианино. Все тогдашнее «импортозамещение» начиналось буквально с азов. В 1958 году фабрика «Красный Октябрь» решила повезти концертный черный рояль на международную выставку в Брюссель. Им говорили: «Ну куда вы со своим «Красным Октябрем»? Там Steinway, все известные европейские марки. Не позорьтесь, пожалуйста!». Они работали над этой новой моделью, которую сами изобрели, почти год. И привезли рояль на выставку. Рояли судили не просто по виду, разумеется – подходили, играли. Были директора консерваторий из Лондона, Парижа, Праги, Милана. В итоге этот «Красный Октябрь» получил на конкурсе золотую медаль!.. Я сначала пришла по объявлению «просто посмотреть». Мне было любопытно. Инструмент отправляли на утилизацию. И цена была, действительно, бросовая. Рояль стоял в ведомственном детском садике. Там сделали ремонт, здание получилось прямо роскошным, и эта страшная огромная «бандура», как сказали сотрудники, не вписывалась в обновленный интерьер: «Мы хотим купить новый, чистенький, красивый, цифровой, чтобы не настраивать его». Рояль надо было спустить со второго этажа и куда-нибудь увезти. Открыли крышку. Я сыграла несколько аккордов. Все изумились звуку. Я заплатила, не торгуясь. У меня после этого на карте — минус 56 рублей. Но теперь в моем доме стоит часть большой истории. Я ходила вокруг этого рояля, я просто сходила с ума от того, как он божественно звучит, хотя там половины струн не было. «Красный Октябрь» звучит, как какой-то Imperial Bösendorfer!..

Л.О.: Валентина, благодарю вас за беседу и от души желаю вам успехов!

В. Л.:Спасибо. До встречи в концертных залах!