Год назад за концертами цикла «Война и мир» следовали часовые программы камерной музыки и беседы с публикой. В прошлом сезоне в течение всего фестиваля «Другое пространство» Юровский встречался со слушателями, подолгу отвечая на их вопросы. На этот раз буквально накануне абонемента дирижер дал еще два концерта – всего пять за восемь дней. Можно без преувеличения сказать, что московское музыкальное лето открыли «дни Владимира Юровского».

Летние концерты Юровского уже третий сезон следуют за весенними программами Геннадия Рождественского. Совпадение особенно примечательно в этом сезоне, когда Рождественскому исполнилось 85 и преемственность между ним и 44-летним Юровским все более очевидна. Концерты его абонемента с раритетами Прокофьева и Шостаковича – продолжение линии Рождественского, чьи недавние абонементные концерты были посвящены им же. А исполненная Юровским музыка Шостаковича к спектаклю «Гамлет» и фильму «Новый Вавилон» и музыка Прокофьева к «Египетским ночам» известна по давним записям того же Рождественского.

Циклу Юровского предшествовали еще две программы, которые могли бы быть составлены Рождественским: и ряд сочинений Стравинского, и Фуга (Ricercata) Баха – Веберна в паре со скрипичным концертом Offertorium Губайдулиной, чью российскую премьеру Рождественский представил на знаменитом концерте 1982 года, посвященном «московской тройке». Во время этих двух концертов Юровский почти ничего не рассказывал, только дирижировал, предоставляя слушателю удовольствие выстраивать контекст самостоятельно.

Убить дракона

Вечер 30 мая открыла Фуга (Ricercata) из «Музыкального приношения» Баха в оркестровке Веберна – сочинение, не только знаменующее диалог эпох, но и знаковое для Юровского. Пять лет назад оно звучало в его единственном концерте с камерным оркестром Musica Viva за две недели до назначения маэстро художественным руководителем Госоркестра, ожиданием которого в те дни был наполнен московский воздух. Тогда, впрочем, Фуга соединяла произведения Баха (где Юровский даже сыграл на клавесине) и Веберна, теперь – служила предисловием к Губайдулиной. И если тогдашний Госоркестр едва ли справился бы с кружевной тонкостью Фуги, нынешний выдержал этот экзамен без малого на отлично. Если только не считать неожиданных дирижерских замедлений, которые не слишком шли ни Баху, ни Веберну.

Offertorium открывает эта же баховская тема из «Музыкального приношения» в оркестровке, напоминающей веберновскую. Позже от темы последовательно отсекаются первые и последние ноты; деформируясь, распадаясь и наконец вовсе исчезая в оркестровом хаосе, она уступает место новой теме, одновременно печальной и просветляющей. Концерт, законченный в 1980 году, – новаторское сочинение своего времени, – сегодня уже классика. Его исполнение – приношение музыке и предыдущих эпох в лице Баха, и ХХ века в лице Веберна, и сегодняшней – в лице Губайдулиной, которой в октябре исполняется 85. И хотя это, безусловно, один из ярчайших скрипичных концертов новейшего времени, здесь нет концертности в привычном понимании, солист воспринимается скорее как часть оркестра.

Мировую премьеру Offertorium представил Гидон Кремер, российскую – Олег Каган, чьи интерпретации не имеют между собой почти ничего общего. Непохожим ни на одну из них было и прочтение Вадима Репина и Владимира Юровского. Дирижер не в первый раз за последнее время постарался максимально заострить углы, услышать музыку с точки зрения сегодняшнего дня со всеми его бедами. Принял эту трактовку и Вадим Репин, в котором трудно было узнать блестящего исполнителя больших романтических концертов. Музыкантам удалось как выпустить на волю, так и усмирить силы зла, бушевавшие в средней части концерта, чтобы прийти к финалу с его просветлением.

Парадоксов друг

Второе отделение концерта почти полностью было отдано Стравинскому. Половину занимал балет «Орфей», формально принадлежащий неоклассическому периоду творчества композитора, однако в «Орфее» нет ни сурового колорита «Царя Эдипа», ни моцартовской легкости «Похождений повесы». Пожалуй, больше общего с «Поцелуем феи», исполнявшимся Юровским несколько месяцев назад, когда музыка поначалу кажется достаточно холодной – и вдруг тебя захватывает. «Орфей» полон удивительной для Стравинского меланхолии, которую нарушают лишь пляски вакханок ближе к финалу, а соло арфы, символизирующей лиру Орфея, возвращает нас к началу, говоря о бесконечности вечного мифа.

Открыла отделение музыка совсем другого характера. «Симфонии духовых» памяти Дебюсси для ансамбля медных и деревянных слишком удивительны даже в контексте творчества Стравинского. Трудно не вспомнить название статьи Альфреда Шнитке «Парадоксальность как черта музыкальной логики Стравинского»: главное ощущение от музыки – будто она настолько странна, что удивляется сама себе. Посвящена памяти умершего друга, но лишена явной траурности; а если и слышится что-то вроде причитания, рядом обязательно тень частушки. Духовики Госоркестра выдержали еще один сложнейший экзамен, великолепно сыграв номер, где была бы заметна любая неточность.

С «Симфониями духовых» неожиданно срифмовалось звучавшее следом «Слово» для духовых и ударных Александра Вустина. В нынешнем году Вустин – приглашенный композитор Госоркестра; в упомянутой программе с «Поцелуем феи» Юровский представил новейший опус Вустина, теперь обратился к его музыке сорокалетней давности. Само по себе «Слово» с его шаманской ритмичностью вроде бы не напоминает «Симфонии духовых», однако, поставленные рядом, сочинения вдруг обнаруживают родство. Их связывает своего рода ритуальность, но «Слово» – ритуал буйный, диковатый, в который нельзя не вовлечься, тогда как «Симфонии духовых» – ритуал строгий, неспешный, с остановками на каждом шагу. Так Юровский вновь продемонстрировал дар сопоставлять сочинения, общность которых неочевидна.

Бурлаки на Волге

Тремя днями позже маэстро впервые дирижировал Симфоническим оркестром Московской консерватории. В программу вошли только произведения Стравинского, в основном ранние: «Фантастическое скерцо» и «Фейерверк» для оркестра, кантата «Звездоликий», несколько миниатюр для хора a cappella, «Петрушка», «Ода» и те же «Симфонии духовых». Что примечательно, ни одного пересечения с монографической программой Стравинского, которую Юровский представлял несколько лет назад за пультом Российского национального оркестра. Туда, однако, вошли сочинения вполне репертуарные, а вот поздние шедевры Стравинского, из которых можно составить не одну программу, пока остаются для московской афиши terra incognita.

Известный своей тщательностью Юровский провел первые репетиции еще в январе, и «Фантастическое скерцо» звучало действительно фантастически, демонстрируя результаты колоссальной подготовки оркестра и обнаруживая мастера инструментовки в начинающем композиторе. Чуть менее сбалансированным показался «Фейерверк», сразу же обрушивший на слушателя всю роскошь созвучий, вместо того чтобы поначалу приберечь ее; кстати, именно эта пьеса побудила Дягилева заказать Стравинскому «Жар-птицу». Для духовиков консерваторского оркестра «Симфонии духовых» оказались еще более серьезным экзаменом, чем для их старших коллег, но результаты проделанной работы были налицо, и музыканты в целом справились.

Еще одна музыкальная загадка – кантата "Звездоликий", также посвященная Дебюсси. Это крайне «нерентабельный» раритет – кантата требует огромного состава музыкантов и длится пять минут. Дебюсси в свое время признавался, что не видит возможности ее исполнения нигде, кроме Сириуса и Альдебарана, – и оказался по-своему прав: «Звездоликий» дожидался премьеры около тридцати лет. Сегодня это весьма любопытный пример творческих поисков Стравинского, по-прежнему не имеющий шансов исполняться чаще. А вот десятиминутную «Оду» памяти Наталии Кусевицкой хотелось бы слышать не так редко: своего рода привет «Симфониям духовых» из сороковых, еще одно мемориальное приношение, где больше неожиданных созвучий, чем собственно траура.

Кульминацией вечера стал «Петрушка» в редакции 1947 года – самое серьезное испытание для оркестра. Великолепные соло деревянных духовых, яркие насыщенные тутти – всё радовало слух вплоть до «Танца кормилиц», пока не сфальшивила туба. Образу танцующего медведя это вполне подходило, но неприятно резало слух – и это была не последняя неудача меди; не хватило напряжения и финалу, где происходит символическое воскрешение убитого Петрушки.

На бис Юровский удивил еще одним раритетом – песней волжских бурлаков «Эй, ухнем», оркестрованной Стравинским для меди и ударных в 1917 году. После концерта на сцену поднялся ректор консерватории Александр Соколов, в первую очередь поблагодаривший дирижера за возрождение Госоркестра. Масштабы этой заслуги Юровского трудно переоценить, что и подтвердили концерты его июньского абонемента, заслуживающие отдельного рассказа.