– Маквала Филимоновна, мы встретились с вами в Центре Вишневской, в кабинете Галины Павловны, и я не могу не спросить о ней.

– Вишневская была одной из ключевых фигур моего становления в профессии – наряду с Верой Давыдовой, моим консерваторским педагогом; наряду с великим режиссером Борисом Покровским; наряду с Мстиславом Ростроповичем, с которым я сделала свою Татьяну и Наташу Ростову, – великим не только дирижером, но музыкантом: общение с ним – и профессиональное, и человеческое давало очень много; наряду с моим незабвенным концертмейстером Лией Могилевской, которая меня воспитывала уже в театре и ни в чем не давала спуску.

Галина Павловна очень поддержала меня с самого начала и всегда была примером человеческой и актерской честности, примером отношения к профессии. Она была для меня и настоящей примадонной в лучшем смысле этого слова: как надо выглядеть, как одеваться, как держать себя и самое главное – как относиться к делу, как отдаваться театру, искусству. Никогда ничего не делать вполноги, никогда не халтурить. Мы очень разные – внешне, по темпераменту, да и голоса у нас совсем не похожи. Но я у нее многому научилась и пронесла это через всю свою творческую жизнь. Именно она влюбила меня в музыку Прокофьева и Шостаковича, которых я до того не очень понимала и не воспринимала: слушала в основном итальянский репертуар, преимущественно боготворимую мной Тебальди. Но то, как Вишневская делала партии в операх этих композиторов, какую она давала интонацию, как играла – это было настолько увлекательно, что я пересмотрела свое отношение, и эти два композитора стали одними из главных в моей творческой биографии. Лучшей Наташи Ростовой, чем Вишневская, я никогда не видела. Она создавала именно образ – не просто красиво пела, а осмысленно и очень глубоко решала характер героини. Она была ученицей Покровского, который сделал ее как актрису – с гордостью могу сказать то же и о себе: не будь его, не было бы такой артистки, как Касрашвили. Даже партии в спектаклях, которые ставил не он – например, Иоланту я делала с ним, советовалась, и он всегда предлагал уникальные и безотказно работающие рецепты.

Если бы не Галина Павловна, я никогда не взялась бы за Шостаковича, а так я перепела все его вокальные циклы. В Наташе Ростовой я даже старалась подражать голосу Вишневской, ее интонациям – настолько это было правдиво и свежо. Вишневская научила меня носить сценический костюм, уделять внимание выбору верного визуального образа, тому, как важен грим для артиста. В то время в Большом работали потрясающие мастера, они могли с твоим лицом сотворить настоящее чудо. Например, мое лицо от природы имеет ряд особенностей, которые они очень удачно корректировали, добиваясь поразительного эффекта. Сколько я собрала комплиментов за свою жизнь именно в силу чуда преображения при выходе на сцену и во многом благодаря этому была убедительна в русских и итальянских операх.

– Помните ли вы свой дебют в Большом?

– Первой партией была Прилепа, совсем маленькая роль. Есть фотография, где мы с Тамарой Синявской – Миловзором стоим в пасторали: очень молодые и красивые. Анатолий Орфенов, тогдашний завтруппой – он меня, собственно, и нашел в Тбилиси и привел в Большой театр, – написал позже: это было не слишком убедительно актерски. Наверное, он был прав. Правда, он тут же меня похвалил за мои следующие и уже большие роли – Микаэлу, Маргариту в «Фаусте», Графиню в «Свадьбе Фигаро».

Дебюта я не боялась, я уже как-то обжилась к тому времени со сценой Большого. А вот когда я на нее впервые вышла, проходя прослушивание для поступления в стажерскую группу, – вот тогда было по-настоящему страшно. Сцена буквально поглотила меня, огромное черное пространство разверзлось, как пасть гигантского чудовища. От страха я себя не помнила, не соображала, что и как пела, как это звучит – все на автомате. Тем не менее в целом понравилась, и меня взяли, хотя не все были однозначно уверены в таком решении. Ведущие певцы того времени, члены худсовета, говорили: «Да, хороший голос. Но что она у нас может петь с такой внешностью?» Имея в виду, что на русский репертуар я не очень подхожу, да к тому же и акцент в речи заметно присутствовал – русский язык не был моим родным с детства, та что их сомнения казались оправданными.

Но за один год в стажерах мне удалось все сомнения рассеять. Конечно, в этом не только моя заслуга. Это работа со мной Покровского и Могилевской, это тот пример вокального совершенства и отношения к профессии, который я видела у великих певцов, певших тогда в Большом: Вишневской, Ирины Архиповой и Зураба Анджапаридзе, у которых я училась, не пропуская ни одного их спектакля или репетиции. Это огромное везение. Это, в конце концов, и заслуга гримеров, о которых я уже упомянула. Потому что когда я вышла Графиней в «Свадьбе Фигаро» – а это был спектакль, на котором решалась моя стажерская судьба и после которого меня взяли в труппу, – все ахнули: платье с кринолином, пудреный парик, удачный грим, сделавший из меня буквально красавицу, – настоящая Графиня, никакого намека на что-то грузинское! Что касается пения, то великая Архипова, которая была, как вы знаете, идеальной вокалисткой с настоящим бельканто, сказала тогда обо мне: «Как она чувствует моцартовский стиль, какая ровность вокальной линии, никаких лишних портаменто!» Этому меня научила моя незабвенная Вера Александровна Давыдова.

Счастливое стечение обстоятельств! Сколько было выдающихся от природы голосов, кто со мной учился, например, в Кутаисском училище или в Тбилисской консерватории! По своим данным они были достойны самой лучшей участи и первых сцен. Но не сложилось. Так же могло быть и со мной. В лучшем случае я бы всю жизнь пропела в Тбилисской опере, к чему я себя и готовила, о большем и не мечтая. Но судьба распорядилась иначе. Везение в жизни очень много значит.

– Но мне кажется, что вы сами никогда не гонялись за удачей, желая поймать ее за хвост.

– Это точно. Для меня всегда самым главным было желание всесторонне постичь свою профессию, овладеть искусством пения и актерской игры, чтобы чувствовать себя на сцене свободно и во всеоружии. Выйти на сцену и быть на уровне, делать все максимально хорошо – вот это цель. Я никогда не довольствовалась достигнутым, все время что-то искала, не стеснялась спрашивать у коллег, если меня интересовал какой-то технический аспект пения, в том числе и на зарубежных гастролях, а мне довелось на западных сценах встретиться с выдающимися партнерами. Мне это было искренне интересно, меня это увлекало. И давало развитие – и технически, и музыкантски, и актерски. И это было всю жизнь. Например, в «Турандот» я дебютировала почти в 62 года, хотя партию готовила за десять лет до того и всегда о ней мечтала: в этой сложнейшей партии что-то меня не устраивало, поэтому я все откладывала свой дебют, очень долго искала. И вот в частной беседе мой гораздо более молодой коллега Бадри Майсурадзе подсказал мне один вокальный прием. Я попробовала, и у меня получилось: звучание стало более свободным и легким, верхние ноты, которых там очень много, давались естественно, без напряжения. Этот случай – хорошая иллюстрация к тому, что учиться никогда не поздно и не зазорно. После этого я пела Турандот почти десять лет – в возрасте, когда сопрано обычно давно находятся на пенсии.

– И о популярности вы своей не пеклись. Когда я стал активно ходить в Большой в конце 80-х, с удивлением обнаружил в труппе превосходную певицу с самым высоким в стране званием, имя которой было не на слуху. Мне кажется, вас не популяризовали так, как других солистов Большого, так, как вы того заслуживали.

– Я никогда ничего специально не делала для этого. Не добивалась ни премьерных спектаклей для себя, ни каких-то престижных концертов, ни важных гастролей, не инициировала внимание прессы к своей персоне. Мне всегда это казалось не важным, да и как-то неудобно было навязываться. Кроме того, думаю, сыграло большую роль то, что я была близка к семье Ростроповича и Вишневской. Когда случилось то, что случилось, и они уехали из СССР, я ведь не порывала с ними связи, мы встречалась на гастролях Большого в Европе и США. Многим это не нравилось. Поэтому меня держали в тени. В театре никто из руководства не чинил мне никаких препятствий, меня всегда очень поддерживали, и я себя чувствовала комфортно, хотя, конечно, интриги не обходили стороной. Например, когда я получила персональное приглашение на дебют в Метрополитен-оперу, одна моя коллега пришла к директору театра Георгию Александровичу Иванову и сказала: как так, я лучшая Татьяна, русская певица и не еду, а едет Касрашвили! Но вот вне театра, в высоких чиновничьих кабинетах мое имя энтузиазма не вызывало. С этим связано и то, что свои звания я получала с задержкой, хотя всем параметрам соответствовала – не раз мои документы «теряли», откладывали в долгий ящик, и все в таком духе. На народную артистку СССР театр меня представлял трижды, но долго не хотели давать, припоминая мне нежелательную дружбу с Вишневской и Ростроповичем.

– Можно сказать, что вы заплатили свою цену за свою верность.

– Но я не жалею ни минуты и горжусь, что в моей жизни это было. Даже если бы я и не получила это звание, дружба с такими людьми, эта творческая встреча, что случилась в моей биографии, дороже любых званий и наград. Для каждого человека важно, чтобы рядом с ним были настоящие люди, у которых есть чему поучиться, от которых можно получить любовь и тепло и про которых точно знаешь, что они никогда не предадут. Сейчас уже можно сказать: да, вся жизнь прошла. Но мы с Тамарой Синявской, моей подругой с самого первого дня моего появления в Большом театре, не грустим об этом, а часто говорим друг другу: мы счастливые люди, потому что в нашей жизни было все это – любимый театр, великие спектакли, великая музыка, великие музыканты; потому что мы все это видели и все происходило именно с нами. Это самое ценное. Можно сказать, что жизнь состоялась.

– Вы пропели на большой сцене полвека. Это уникально. Ваша карьера - одна из самых протяженных. Тем не менее: трудно ли далось решение уйти – перестать петь?

– Нет, совсем не трудно. Да я и сейчас пою – в классе, когда показываю своим ученикам, и мне этого хватает. Опять же мне повезло. Анатолий Иксанов и Александр Ведерников предложили мне возглавить оперную труппу – я оказалась нужной театру еще и в этом качестве. Появились новые задачи. Новая деятельность, поддержка молодых коллег – это очень держало в тонусе. Я, кстати, не сразу согласилась на это предложение – ну какой из меня руководитель, я никогда ничем подобным и близко не занималась! Но Алла Сергеевна Демидова, с которой я дружу и к которой всегда обращаюсь за советом в сложных вопросах, посоветовала мне согласиться – и оказалась, как всегда, права. Для меня идеалом завтруппой был Анатолий Иванович Орфенов. Как и он, я всегда старалась быть предельно корректной с коллегами, разговаривать с ними на равных, никогда никому не отказывать в шансе. Хочет человек петь какую-то новую партию, претендует на более сложный репертуар – значит, надо прослушать, устроить консилиум специалистов и решить, да или нет. Но если нет, то это должно быть объективно и мотивированно. И даже если нет, то надо найти нужные слова, как сказать об этом, чтобы не убить у человека желание исправить ошибки, совершенствоваться и стремиться к новым вершинам.

Потом неожиданно от Дмитрия Чернякова поступило предложение спеть Ларину – маленькую роль, которую в иных обстоятельствах можно было счесть ролью, недостойной моего положения ведущей солистки. Но это оказалось очень увлекательной работой, а кроме того, с этим спектаклем я вновь, как в молодости, проехала по всем ведущим сценам мира – Большой много показывал черняковского «Онегина» за рубежом. Но время неумолимо. Готовясь к своему предыдущему юбилею, 75-летию, я должна была спеть две арии в праздничном концерте в Большом: голос звучал, все было замечательно на репетициях. Но в день концерта мне стало не очень хорошо, что было следствием приема лекарств по проводимому лечебному курсу, и я поняла: надо заканчивать. Голос все еще есть, техника позволяет быть на уровне, но силы уже не те. И я приняла это как-то спокойно, может быть, мой характер мне помог: трагедии не было. И вообще я очень счастливый человек – 56 лет я в Большом театре и все еще ему нужна. Теперь – как педагог, консультант молодых певцов. Жить жизнью Большого – это придает мне силы и энергию.

–У вас еще и обширная преподавательская деятельность...

– В Большом занимаюсь с Молодежной программой, да и солисты ко мне ходят, консультируются. Вот в последней премьере, в «Лоэнгрине», консультировала Марию Лобанову, исполнительницу партии Ортруды: я пела в свое время эту партию у Гергиева в Мариинке. Преподаю в Центре Вишневской и Московской консерватории. Ученики радуют, могу похвастаться: трое поют в Большом театре, трое в «Новой опере», по одной выпускнице в Театре Станиславского, Театре оперетты, Мариинке, Нижегородском оперном театре, «Геликоне» и Латвийской национальной опере.