Идрисова, недавно отметившая 30-летие, – одна из самых успешных и разносторонних певиц своего поколения. Работала в Челябинском театре оперы и балета, солистка Башкирского государственного театра оперы и балета. Среди выступлений певицы последнего времени – партии Теофаны в опере «Оттон» на сцене театра Ан-дер-Вин (Австрия), Марфы в «Царской невесте» Римского-Корсакова и Фламинии в опере «Лунный мир» Гайдна на сцене Башкирского театра оперы и балета, Каллоандры в опере «Венецианская ярмарка» Сальери (фестиваль в Шветцингене, Германия). Участвовала в записи опер «Адриано в Сирии» и «Германик в Германии». В июне 2019 года дебютирует в Зальцбурге на Троицком фестивале в опере Порпоры «Полифем».

- Вы собираетесь петь Генделя под рояль, и до вас наверняка долетали отголоски дискуссии о том, насколько это аутентично.

- Думаю, это зависит от пианиста. Если он чувствует эту музыку и любит ее, почему нет?

- Чем, по-вашему, объясняется невероятная популярность опер Генделя в России и в мире? Московская филармония в следующем сезоне посвящает ему целый фестиваль из шести концертов, и интерес к нему наверняка будет велик. Почему Гендель?

- Если я скажу, что это гениальная музыка, – это все и так знают. Но она звучит современно! Написана давно, а слушаешь ее и понимаешь, как она актуальна, в том числе именно для молодых. В ней есть все для того, чтобы сегодня она была востребована, она невероятно глубока и прекрасна. Этот интерес неслучаен и, думаю, будет длиться долго. А если когда-нибудь поутихнет, то со временем будет возникать вновь и вновь. Там столько замечательной музыки, которой мы не знаем и еще ни разу не слышали! Пока из Генделя я спела оперы «Александр», «Агриппина», «Геракл», «Сципион», «Оттон» и некоторые отдельные арии.

- Насколько смелым было в 2015 году решение ставить в Башкирском театре оперы и балета «Геракла»? Все-таки этим репертуаром в последние десятилетия в основном занимаются специалисты по барокко.

- Это было решение нашего главного дирижера Артема Макарова, принятое совместно с режиссером Георгием Исаакяном. Когда Макаров сказал мне об этом и попросил посмотреть партию Иолы, я согласилась с радостью. Думаю, это было очень смело – сделать российскую премьеру оперы именно в нашем театре, где Генделя никогда не ставили. Это было классно!

- С вашим участием в Уфе также идет «Лунный мир» Гайдна. Дирижер Джованни Антонини, который сейчас записывает все его симфонии, говорит: «Гайдн родился и рос еще в эпоху барокко. Тем интереснее взглянуть на него как на продолжателя традиции Вивальди, а не как на предшественника Брамса». Кто для вас Гайдн и какой эпохе он принадлежит?

- Я воспринимаю Гайдна рядом с Моцартом, если говорить о моих ощущениях от партии Фламинии из «Лунного мира». Для меня это не барокко. В постановках опер Моцарта я пока не пела, но пою арии на концертах – из опер «Митридат», «Заида» и «Король-пастух». От исполнения роли Фламинии у меня ощущение такой же вокальной сложности, как от Моцарта. Мне было бы интересно заняться Гайдном еще, его музыка звучит очень свежо. Одно предложение – об исполнении его оратории – у меня есть. Дай Бог, чтобы это случилось: музыка – потрясающей красоты.

- Аналогичный вопрос об Оффенбахе, который также есть в вашем репертуаре: кто он и какой эпохе принадлежит? Его не всегда принимают всерьез, но, например, в исполнениях Марка Минковского слышно, что это музыка самого высокого уровня.

- Оффенбах сложен с точки зрения виртуозности. Для этой музыки надо быть очень подготовленным. Я попала на постановку Оффенбаха сразу, как пришла в Уфимский театр. Это были спектакли Владимира Подгородинского и Артема Макарова – две оперетты: «Муж за дверью» и «Званый вечер с итальянцами». Для меня постановка была чрезвычайно сложна тем, что сделана, как мюзикл: каждое слово, каждая нота сопровождалось движением, и мы их отрабатывали часами. Мало того, что там вокальная партия сложнейшая, надо еще много двигаться, танцевать, почти как в балете. Конечно, когда все отработано, привыкаешь, но петь музыку Оффенбаха – даже статично – непросто. Это очень сложная музыка чисто вокально. И очень красивая. Больше Оффенбаха я пока не пела.

- Как вы попали в Челябинский театр, в котором состоялся ваш дебют?

- Я окончила Академию искусств в Уфе, но в театре не было для меня места, в филармонии тоже, я была безработной, мне было 23. Не знала, куда податься, увидела в интернете объявление о прослушивании, главным дирижером в Челябинске был тогда Антон Гришанин. Я выслала ему видеозапись каватины Людмилы, которую пела на госэкзамене, и получила приглашение в театр. Партия Людмилы в «Руслане и Людмиле» и стала моим дебютом на оперной сцене.

- В вашем недавнем интервью шла речь о том, что «дома у вас в основном Марфа, а в Европе– Гендель, Бах, Порпора, Хассе, Вивальди и Перголези». Тяжело ли голосу перестраиваться? Джеральд Финли, к примеру, рассказывал, как ему трудно после короткого перерыва переключаться с Вагнера на Моцарта.

- От Вагнера к Моцарту сложнее перейти, чем в моих случаях. Когда я пою барокко, это мне не дается легко; но после того, как я попою бельканто, мне на йоту легче петь барокко. Наоборот – с барокко на бельканто перейти труднее.

- У вас столько конкурсных наград, что, казалось бы, давно можно было остановиться. Что вас побуждало и дальше участвовать в конкурсах? Собираетесь ли продолжать?

- Мне всегда было интересно поехать на конкурс, познакомиться с новыми музыкантами, выучить новый репертуар – это большой стимул. Выступить, проверить себя – вот что мною двигало. А насчет продолжения... Елена (Харакидзян, продюсер фестиваля «Опера Априори» – И.О.) мне говорила: «Почему ты не хочешь участвовать в Конкурсе Чайковского?» А я не смела даже мечтать. Конкурс Чайковского представляется мне чем-то недосягаемым. Было приятно, что она предложила мне об этом подумать, но пока я в конкурсах участвовать не собираюсь.

- Тем не менее, получив в 2016 году на Конкурсе оперных певцов в Тулузе Гран-при, не первый в вашей жизни, вы не остановились и годом позже выступили на Конкурсе молодых певцов им. Елены Образцовой, где завоевали III премию и спецприз. Зачем после Тулузы это было нужно?

- Участие в Конкурсе Образцовой – это была идея пианиста и дирижера Михаила Антоненко, с которым я работаю. «Почему бы не участвовать, если ты в сентябре свободна?» – спросил он и убедил меня. Я не думала ехать, в России вообще очень сложные конкурсы; едва ли за рубежом они проще, но чувство такое, будто за рубежом тебя замечают лучше. В России сейчас очень много хороших певцов, буквально поток богатейших голосов. На Конкурсе Образцовой было нелегко, но интересно.

- О конкурсах инструменталистов говорят, что их значение все меньше по мере того, как их становится больше. С конкурсами певцов тоже так?

- Раньше конкурсов было меньше, а теперь есть и более, и менее важные. И те, и другие имеют право на существование – начинать с участия в самых крупных конкурсах и боязно, и слишком ответственно; если ты молодой певец, полезно начать с конкурсов попроще, а потом выходить на новый уровень.

- Когда и где состоялся ваш дебют за рубежом?

- В 2015 году, в Брюсселе, где мы пели «Александра» в концертном исполнении, а потом была сценическая версия в Бад-Лаухштедте на Генделевском фестивале.

- Какие выступления вы назвали бы среди особенно важных, этапных?

- Сразу приходит на ум «Агриппина» в Антверпене. Весь каст был с прошлой постановки, это было возобновление. Певица, до меня певшая Поппею, не смогла приехать, и пригласили меня. Спектакль был очень сложен со всех точек зрения – мизансцен, зала, состава. И сам персонаж мой, Поппея – полная противоположность мне по характеру, и арий у меня там было целых семь штук, и опера длилась четыре с половиной часа. Да еще надо было петь шесть спектаклей кряду! Сомневалась, соглашаться или нет, смогу я или не смогу, для меня эта серия из шести спектаклей была, конечно, этапной. Я все-таки осилила это испытание, чему очень рада.

- В 2016 году вы исполнили партии сопрано в нескольких крупных сочинениях Баха в Мюнхене, дирижировал Хансйорг Альбрехт. Он замечательный органист и недавно одним из первых сыграл на новом органе в «Филармонии-2», однако и дирижер высокого класса, не правда ли?

- Да, мы исполняли «Страсти по Иоанну», «Страсти по Матфею» и «Рождественскую ораторию». Мне безумно понравилось с ним работать: он из тех дирижеров, что вводят тебя в атмосферу, в которой ты как будто в трансе, когда все музыканты, хор, солисты охвачены одним ореолом, и в силу этого получается качественное исполнение. Часто бывает так, что на сцене каждый сам по себе, каждый на своей волне, но только не с Альбрехтом. Такое было взаимопонимание: я не говорю по-немецки, а он об этом забывал и обращался ко мне на немецком. И я понимала, чего он от меня хочет! Бах мне близок, его музыка идеальна. Когда я пела в Мюнхене арию Zerfließe, mein Herze («Излей, о мое сердце, слез потоки») из «Страстей по Иоанну», ко мне подошла женщина из Баховского хора и сказала, как им приятно, что русская певица чувствует эту музыку так, как надо. Для меня это была высочайшая похвала.

- В том же интервью вы говорили, что со страхом ждете предстоящей постановки оперы «Полифем» Порпоры в Зальцбурге, хотя пели уже в важнейших мировых залах, включая амстердамский Консертгебау, театр Ан-дер-Вин и многие другие. Почему же страшно?

- Это не только Зальцбурга касается, я каждую постановку и каждый концерт жду с большим волнением и трепетом; это всегда большая ответственность, особенно когда рядом – певцы высочайшего класса. Не знаю, к сожалению или к счастью, но для меня это, опять же, «нормальное состояние»...

- Макс Эмануэль Ценчич не только споет Улисса, но и выступит как постановщик, какие у вас от этого ожидания?

- На постановке оперы «Сирой» Хассе в Висбадене мы уже работали с ним как с режиссером. Он хорошо понимает, что удобно в той или иной ситуации для певца, будь то ария, дуэт, речитатив, умеет точно находить лучшее для певца положение на сцене… - про это режиссеры обычно не думают. А я, если мне неудобно, никогда не говорю режиссеру, стараюсь приноровиться, не хочу, чтобы про меня думали, будто я капризничаю и превращаюсь в вечно недовольную всем сопрано. Я сама таких не люблю. Но с Ценчичем подобного нет: в «Сирое» мне приходилось петь сидя на коленях, и он сам садился, проверял, как в таком положении поется.

- Уже записан ваш первый сольный диск Oriental, куда вошли арии из опер Вивальди, Генделя, Моцарта, сюжет которых так или иначе связан с Востоком. Как родилась эта идея? Имеет ли сегодня вообще смысл выпускать диски?

- Это идея Михаила Антоненко, он хорошо знает мой репертуар, все родилось с его легкой руки. Имеет ли смысл – я сама пользуюсь AppleMusic, очень удобно и быстро, не надо диски с собой носить. И все же, когда диск можно потрогать, ты чувствуешь, что событие действительно состоялось. Я знаю многих, кто продолжает их покупать, любит держать в руках, особенно если буклет красивый. Так что здорово, если у тебя есть диск.

- В вашей биографии упоминается вокально-симфоническая поэма «Бессмертие» Загира Исмагилова. Много ли вы пели сочинений башкирских композиторов?

- Да, я пела соло Матери из этой поэмы Исмагилова, арии из его опер «Салават Юлаев» и «Волны Агидели»; пела романсы моего дедушки – композитора Абрара Габдрахманова – и других наших авторов. Очень люблю башкирские народные протяжные песни, по глубине и сложности они не уступают оперным ариям. Этот репертуар я для себя не закрыла, пусть и пою сейчас национальную музыку реже, - в ней столько настоящей красоты, что обязательно буду петь.

Надо быть открытой для всего нового и интересного, никому это еще не вредило!

Фото: Эмиль Матвеев и Марина Михайлова