Мецмахер учился в высших школах музыки Ганновера и Кёльна, в зальцбургском Моцартеуме. В 1981 году присоединился как пианист к Ensemble Modern, который возглавил в 1985-м. Дебютировал в опере в 1987-м, в 1997–2005 гг. руководил Гамбургской оперой и Гамбургским филармоническим оркестром. Возглавлял Нидерландскую оперу и Немецкий симфонический оркестр Берлина. Сотрудничает с крупнейшими оркестрами и театрами мира; под его управлением поставлены «Кольцо нибелунга» в Женеве, оперы Ноно, Циммермана, Бёртуисла, Рима в Зальцбурге. Неоднократно выступал в Москве и Санкт-Петербурге.

- В прежние годы в Зальцбурге под вашим управлением шли оперы второй половины ХХ – начала XXI века. Чем вам интересен «Эдип», опера первой трети столетия?

-Может быть, мои выступления именно в Зальцбурге и складываются в такую картину, но эпоха рубежа XIX–XX веков была для меня всегда крайне важна. Все менялось так сильно и так быстро – не перестаю поражаться. Малер, Шёнберг, Веберн, Берг, Шрекер, и это только австро-немецкая музыка, а чего стоили Дебюсси, Яначек, Айвз! Энеску – часть этой волны: он учился композиции у Равеля в Париже и выработал абсолютно уникальный почерк, даже не знаю, кому его уподобить. По крайней мере, «Эдип» для меня – ни с чем не сравнимый опыт, я по-прежнему под огромным впечатлением, и его сила все растет. Это, несомненно, одна из крупнейших опер ХХ века.

- Ваш дебют на фестивале состоялся в 1990 году – без году тридцать лет назад. Какую роль в вашей жизни играет Зальцбург?

-В 1990-м я начал, а с 2007-го приезжаю почти каждый год. Когда я попал сюда впервые, у меня был концерт с Ensemble Modern и музыкой Кшенека – так началось мое паломничество сюда. Следующим крупным проектом стал «Прометей» Ноно. Первая моя опера здесь случилась только десять лет назад – снова Ноно, «Под жарким солнцем любви», мы работали над ней с Венским филармоническим оркестром. С тех пор я делал на фестивале еще много опер, и почти всегда мне выпадало счастье работать над ними в Felsenreitschule («Скальный манеж» – И.О.), очень люблю этот зал! С точки зрения акустики – уникальное пространство, для таких опер, как «Под жарким солнцем любви» или «Солдаты» Циммермана, оно идеально. Оркестр, помимо ямы, можно рассадить справа и слева от сцены, над нею, и это невероятное преимущество: вы не добьетесь надлежащей выразительности, если весь огромный состав посадите в яму, ему нужно больше пространства, в этом зале оно есть. И такая «акустическая архитектура» очень отличается от возможностей обычных оперных театров.

- Четыре года назад в вашей интерпретации в Зальцбурге звучало также неоконченное сочинение «Лазарь» Шуберта. Существует его версия, которую завершил Эдисон Денисов, вам она известна?

-Мне ближе образ неоконченного произведения, которое неожиданно обрывается, как оборванная кинолента. Сама эта идея мне очень по душе, поэтому к версии Денисова я пока не обращался.

- Вы назвали имя Кшенека – не собираетесь ли вернуться к его музыке? Ее исполняют гораздо меньше, чем она того заслуживает.

-О, да. Невероятна его Вторая симфония, она как раз достаточно известна, мне доводилось ее исполнять. Думаю к ней вернуться, но это трудная работа: нужно много времени на репетиции, нужен оркестр, который действительно хотел бы ее сыграть.

- Недавно под вашим управлением прошла мировая премьера оперы «Ивы» Йоханнеса Марии Штауда, расскажите о ней, пожалуйста.

-Это было в Вене – своего рода политическая опера, посвященная усилению правых в сегодняшней Австрии: речь идет о еврейке, чьи родители уехали из Австрии, а она туда возвращается, у нее сложности с ее возлюбленным, плюс ее еврейский бэкграунд, в конце все тонут, кроме нее. Очень интересный опыт, очень сильная музыка, и я рад, что Венская государственная опера на это осмелилась. Больше мировых премьер у меня за последнее время не было, зато была «Леди Макбет Мценского уезда» в Париже!

- Десять лет назад вы были дирижером-постановщиком «Леди Макбет» в Вене, запись спектакля с Ангелой Деноке выпущена на CD. Чем для вас различалась работа над оперой в одном и в другом случае?

-Над парижской постановкой работал Кшиштоф Варликовский, и это один из редчайших случаев, когда происходящее на сцене и музыка были тесно связаны, получилось очень сильно. У меня об этой работе счастливейшие воспоминания – гораздо более, чем о венской. Опять же, не обошлось без «акустической архитектуры»: в Пассакалье Шостакович использует сценический оркестр, который я разместил на балконах, и это по-настоящему делало звук более объемным, в чем и состоит замысел. Когда он звучит за сценой, эффект совсем не такой.

- Из опер нашего времени, которые вы представляли в Зальцбурге, как минимум две можно назвать репертуарными – это «Солдаты» Циммермана и «Завоевание Мексики» Рима. У каких еще современных опер есть шанс на подобную популярность?

-Мне кажется, все основания для этого есть у «Эдипа», я повторяю, что считаю эту оперу одной из важнейших во всем ХХ веке, и не понимаю, почему ее не исполняют чаще. Уверен, она не звучала и в Москве.

- Вы ставили «Солдат» с Алвисом Херманисом и с ним же – оперу «Гавейн» Харрисона Бёртуисла, где по замыслу постановщика герой был уподоблен художнику Йозефу Бойсу, а действие из времен Короля Артура перенесено в 2021 год. Насколько убедительным вам казалось такое решение?

-Давно это было! Я уж и забыл. Думаю, что режиссерское решение «Солдат» было куда более удачным. У нас с режиссерами случаются споры, но не конфликты. Критики любят писать отдельно о музыкальной стороне, отдельно о постановке, я же считаю удачным только тот спектакль, где одно неотделимо от другого. А это случается не так часто. Но иногда случается. И тогда может родиться что-то очень сильное.

- После расставания с Немецким симфоническим оркестром Берлина вы больше не возглавляли какой-либо оркестр или театр?

-Нет. Оркестр я покинул до срока из-за некоторых политических разногласий с администрацией, которые не комментирую. Сегодня я предпочитаю быть фрилансером и счастлив заниматься в первую очередь программой Фестиваля искусств...

- ...который проходит под вашим руководством в Герренгаузене. Расскажите о нем, пожалуйста.

-Это форум современного искусства наподобие Рурской триеннале, но меньшего масштаба, в пригороде Ганновера, моего родного города. В его афише – современная музыка, танец, инсталляции, перформансы, театр, кино, длится он две с половиной недели. Я каждый год осуществляю там крупный проект вроде исполнения «Песен Гурре» Шёнберга, Реквиема Берлиоза, Восьмой симфонии Малера – она будет в мае следующего года, для чего понадобятся все хоры города. Это события локального масштаба, но всегда с прекрасными солистами. Я исполнял также «Суррогатные города» Хайнера Гёббельса, у нас был вечер музыки Фрэнка Заппы, была опера «Коперник» Клода Вивье в постановке Питера Селларса. Через год или два запланирована премьера нового крупного сочинения Марка Андре, это наш заказ. К нам приезжали Пьер-Лоран Эмар с «Каталогом птиц» Мессиана, Гидон Кремер с сочинениями Вайнберга, через год состоится вечер всех струнных квартетов Шёнберга, который к полуночи завершит «Просветленная ночь». Это именно фестивальные проекты, а не концерты, которые могли бы состояться когда и где угодно.

- Выступаете ли вы там как пианист?

-Иногда. Однажды у нас была долгая ночная программа, где я играл Vexations Сати.

- Последняя запись, где вы играли на рояле, – Шуберт с Маттиасом Гёрне?

-Да, один из счастливейших моментов всей моей музыкальной жизни! Так задушевно – только два исполнителя... У меня совсем не хватает времени на это, надеюсь, сейчас его будет чуть больше. Хотя бы чтобы играть для себя.

- Вы не раз говорили также, что хотите писать книги, но не хватает времени. Сейчас у вас их две, о чем они?

-«Не бойтесь новых звуков» – продолжение моей серии концертов «Кто боится музыки ХХ века»: книга о современной музыке от Малера до Штокхаузена, с портретами отдельных композиторов и главками о том, что такое тишина, что такое звук, что такое природа – все, из чего состоит музыка. Затем я написал книгу «Поднять занавес» – там речь о пятнадцати операх разных эпох от Монтеверди до Вольфганга Рима. Обеими книгами я доволен и очень хочу написать третью, еще не знаю, о чем.

- Семь лет назад под вашим управлением в Москве звучала Восьмая симфония Брукнера, собираетесь ли приехать еще?

-Новых планов пока нет, а с тех пор я еще был в Санкт-Петербурге с Одиннадцатой симфонией Шостаковича, что было очень интересно. В Москву меня больше пока не приглашали, но я с радостью вернусь. Мне очень по душе и то, как там исполняют музыку, и то, как слушают – видно, что для публики это очень важно и очень глубоко. Совсем другая аудитория, чем во многих других местах, в том же Зальцбурге.

- При нашей первой встрече вы рассказывали, что в свое время Шостаковича не любили.

-Когда-то я его недооценивал, но давно изменил свое отношение к нему и вижу, что фасад – советский композитор, который пишет симфонии о революции – был вынужденной мерой, необходимой для выживания, а за этим фасадом скрывался великий композитор-гуманист. Я очень люблю его музыку, недавно в течение пяти вечеров исполнял его симфонию «Бабий Яр» в Берлине и Гамбурге. У нас был также незабываемый концерт с Венским филармоническим оркестром вскоре после открытия Филармонии на Эльбе. Мы играли как раз Одиннадцатую, фантастический был вечер, оркестр оказался на высоте, особенно в третьей части! Тем интереснее было исполнять ее в Санкт-Петербурге – там, где разворачиваются ее события. Неожиданностью для меня стало, когда концертмейстер оркестра мне сказал: «Это не русская музыка, а советская». Я очень удивился – по-моему, музыка глубоко русская.

- Что ждет вас в наступающем сезоне?

-Представьте себе – ничего, до мая у меня творческий отпуск, в течение сезона не дирижирую вообще! Может быть, как раз третью книгу начну. Через год вернусь в Зальцбург, но с чем именно – пока секрет. Недавно записал сочинение Марка Андре riss с Ensemble Modern – большое, около пятидесяти минут. Запись скоро будет выпущена, очень интересная музыка.

- Счастливого возвращения в Зальцбург через год, к 30-летию вашего дебюта там!

-(По-русски.) Большое спасибо.