– Рикардо, который раз вы в Москве?

– Второй – первый был десять лет назад, на первом фестивале «Виртуозы гитары». Я играл тогда «На грани мечты» Такемицу – великолепный гитарный концерт, который почти не исполняют. На мой вкус, один из лучших концертов. Теперь меня пригласили опять – Артема Дервоеда (художественного руководителя фестиваля. – И.О.) я знаю много лет, мы познакомились в Испании, где он участвовал в конкурсе. Мне очень приятно, что спустя столько лет он вспомнил про меня, рад сказать ему спасибо. То, что нашему инструменту посвящается такой масштабный фестиваль с участниками из разных стран, – потрясающе. Особенно важно, что звучит много музыки для гитары с оркестром, большинство знает гитару только как сольный инструмент.

– Всегда ли вы думали о себе как о гитаристе? В каком возрасте начали играть на гитаре?

– В четыре года. Я вырос в музыкальной среде, мой отец был музыкантом-любителем, играл на гитаре, аккордеоне, мандолине. У него была фолк-группа, мне в детстве тоже довелось в ней поиграть. Да, я начал с гитары, но в десять лет поступил в консерваторию и целый год занимался только фортепиано. Мне очень нравилось, но у нас не было возможности купить инструмент, пришлось прекратить. Это было для меня большим расстройством, и я по-прежнему люблю подходить к роялю, в том числе когда преподаю гитару. Бывало, я задумывался о том, чтобы стать пианистом, или композитором, или дирижером. Очень люблю музыку, в любом виде, гитара для меня лишь инструмент, к тому же ее возможности все-таки ограниченны. С другой стороны, ее можно легко перестроить, можно пользоваться вибрато, что невозможно на рояле. На ней возможна полифония, практически невозможная на смычковых инструментах.

– У дирижеров сегодня есть интерес к сотрудничеству с гитаристами?

– Не так чтобы очень. А если и да, они предпочитают исполнять «Аранхуэс» или какой-либо другой из популярных концертов, которых не так много. Хороших много, но их знаем только мы, гитаристы. Широкая публика знает «Аранхуэс» и «Фантазию для джентльмена» Родриго плюс еще пару-тройку и всё.

– Тем не менее на фестивале вы играли именно «Аранхуэс». Не устали от него еще?

– Нет, это всегда приятно, каждое исполнение чем-либо непохоже на предыдущее. Может быть, я бы и предпочел сыграть какой-нибудь другой концерт, ведь появляются новые композиторы, которые пишут для гитары, но эти концерты часто предъявляют большие требования к оркестру. Например, я очень люблю Toronto concerto Брауэра, в котором задействованы рояль, две батареи ударных, но это мало какому оркестру предложишь. Я играл этот концерт несколько лет назад на конкурсе и уверен, что публика бы его оценила, у Брауэра он один из самых мелодичных. Однако «Аранхуэс» для оркестров куда проще и «практичнее», в чем и беда – они выбирают то, что проще, а не то, что интереснее. А дирижеры новых концертов не знают и не стремятся их учить, у них же столько других программ!.. Я бы хотел сыграть и концерт 1996 года кубинского композитора Карлоса Фариньяса, продолжавшего русские симфонические традиции: оркестровка его концерта может напомнить Римского-Корсакова, и она действительно прекрасна. Но это сочинение исполнялось считаные разы – собрать полный оркестровый состав для этой цели не так просто.

– Расскажите о сотрудничестве с Лео Брауэром, знаменитым кубинским композитором.

– Моя любовь к его музыке началась, когда мне было около восемнадцати: я впервые услышал запись его Второй сюиты для гитары. Нот найти не смог, записал ее на слух и выучил. Много лет спустя, года в 33-34, я начал учиться в зальцбургском Моцартеуме у Хоакина Клерча. Хоакин нас познакомил, у меня был урок с Лео, я играл ему его сонату… – сотрудничество началось позже, когда я победил на конкурсе в Гаване в 2002 году. Он пригласил меня на свой фестиваль, позже еще на один, мы стали делать все больше совместных акций, в 2008-м он предложил исполнить Concerto de Requiem – In memoriam Takemitsu (Концерт для гитары № 11). Я сыграл его в Мадриде, затем в Картахене. Много лет мечтал заказать ему сочинение, но смущался – кто он и кто я?

Однажды мы обедали, и он обмолвился, что уже написал две части «моей» сонаты. Я не принял его слова всерьез (не поверил своим ушам), но через пару дней он вновь сказал об этом, и его жена подтвердила, что он пишет сонату для меня. Я был так взволнован, что даже расплакался! Через несколько месяцев он закончил сочинение – ту самую сонату «Мыслитель», которую я играл в Москве. Лео знает, что я люблю обдумывать, анализировать музыку, он много всего спрятал в своей сонате, и некоторые ребусы я разгадал. Играя ему сонату впервые, я задавал много вопросов о том, что имелось в виду там и сям, и он ответил – видишь, почему я так ее назвал. Он предложил мне исполнить премьеру его уже двенадцатого концерта для гитары и струнных, это будет в августе в Австралии. Недавно я получил новое издание его «Трех танцев», и оказалось, что третий он посвятил мне. Это стало сюрпризом, о посвящении я ничего не знал. Теперь ноты опубликованы, и на них стоит мое имя.

– Важна ли композитору фигура солиста, для которого он пишет (вспомним Джулиана Брима, которому Бриттен и Уолтон подарили свои единственные сочинения для гитары соло)?

– Думаю, и да и нет. Скажем, Лео Брауэр – отличный композитор и старается написать сочинение так, чтобы гитарист, которому оно посвящено, показал себя с лучшей стороны. Силен ли гитарист в первую очередь по части техники или по части глубины – он всё это учитывает. Но мне не кажется таким уж обязательным знать, кто сыграет твое сочинение, – куда важнее просто выпустить его в мир. Лео Брауэр говорит: с того момента, как пьеса закончена, она уже не принадлежит автору. И если вспомнить «Багатели» Уолтона, то Джулиан Брим серьезно приложил руку к их последней версии, и Уолтон это принял. Были, например, такие строгие композиторы, как Лучано Берио, который хотел слышать свою Секвенцию № 11 – для гитары – всегда одинаково точно, ни шага в сторону! Если ты пытался что-то привнести, он очень сердился. (Лично знакомы мы не были, он проводил семинар в Моцартеуме, когда я там учился.) Всё зависит от композитора и его отношений с гитаристом. Идеальный случай – когда исполнитель сотрудничает с автором в процессе сочинения, и тот может по его советам поменять что-либо. Такое сотрудничество мне по душе.

– Много ли сегодня сочиняют для гитары?

– Да, хотя не всегда удачно. Часто композитор не владеет гитарой и пишет будто для скрипки, не учитывая возможностей гитары как полифонического инструмента. Также композиторы часто увлекаются трактовкой гитары как ударного инструмента – да, у нее есть и такие свойства, но зачем перебарщивать? Она сильна не этим. А когда композиторы владеют гитарой, они слишком часто оказываются в плену типичных гитарных клише, например, если гитара – то обязательно испанская. Но это лишь одна из сторон гитары. Для многих «испанская музыка» значит «фламенко», но фламенко – очень маленькая часть нашей культуры! Однако она лучше продается, увы.

– Плотное ли сейчас у вас расписание?

– Достаточно. После московского фестиваля еду на Кубу, в мае играю в Испании, помимо этого я преподаю в Веймарской высшей школе музыки им. Листа. В свое время я стал самым молодым ее профессором, мне было лет 38, но традиции преподавания гитары там давние. Более того, в музыкальных школах Германии сейчас на гитару большой спрос, чуть ли не больше, чем на фортепиано, заявок очень много!

– Есть ли сегодня композиторы, которые существенно расширяют возможности гитары?

– Их немало. Например, Сержиу Ассад. Он потрясающий, его музыка внесла в наш мир много новых гармоний, много свежего воздуха. У вас в России есть Никита Кошкин, в мире его хорошо знают, он тоже создает чудесные сочинения, мы встречались не раз, у нас хорошие отношения, его жена Ася Селютина сейчас учится в Веймаре, я нередко ее встречаю.

– Действительно ли гитаристы – замкнутое сообщество?

– Да, это очень закрытый мир. Гитарных фестивалей много, но денег у них, как правило, мало, поэтому речь в основном о малых залах. Есть гитарные общества, которым удается достать денег для больших залов, но это редкость, – в мире совсем немного фестивалей, подобных московскому. И лучшее, что они могут нам предложить, -– это играть с оркестром и представить публике новые сочинения.

– Что можно сделать для изменения роли гитары в современном музыкальном мире? Каждому возделывать свой сад или не только?

– Честно говоря, не знаю. Это своего рода политический вопрос. Если политикам вдруг понравится гитара, они будут ее поддерживать. Как правило, публика радуется, видя и слыша гитару! Но для этого надо прийти к публике, а нам редко хватает средств на пропаганду нашего дела. Тем нужнее нам поддержка политиков. Без них нам не попасть в СМИ, которые обязательно напишут, если политик придет на рок-концерт или встретится с рокерами и пообещает помочь. После того, как Стинг записал альбом песен Дауленда под аккомпанемент лютниста, он сам освоил лютню и на каждом концерте исполняет под нее номер-другой, благодаря чему его публика узнаёт об этом инструменте. Так это работает, сегодня без этого никак.

Про гитару до сих пор часто думают, что это инструмент лишь для аккомпанемента, для поп-музыки, для домашнего пения. Люди бывают удивлены, когда ты показываешь им все ее возможности. Это инструмент с огромным потенциалом. Но пока от недооценки гитары никуда не деться. И хотя Андрес Сеговия пытался привести гитару в большие залы, от общего музыкального процесса мы все еще отделены. Тем важнее такие фестивали, как «Виртуозы гитары», где мы можем выступить и с оркестром, и соло, и соприкоснуться с музыкантами и слушателями, живущими за рамками нашего тесного гитарного мира.