«ГЛАВНАЯ ЦЕЛЬ – ПОДКОРМИТЬ СВОЕ ЛЮБОПЫТСТВО»

— Вы возглавили «Моцартеум». У вас были совместные концерты до вступления в должность?

— Да, полтора года назад меня пригласили сыграть «Времена года». Я спросил, почему именно Вивальди? Мне ответили: потому что природа – тема нашего сезона. Тогда, не думая и секунды о том, чтобы когда-либо возглавить оркестр, я предложил другую программу, тоже на тему природы, где оркестр мог бы себя показать. И был такой странный концерт: вначале Arbos Пярта, без перерыва – первая сюита из «Музыки на воде» Генделя, затем увертюра «Гелиос» Карла Нильсена, «Триптих Боттичелли» Респиги, фрагмент балета из «Сицилийской вечерни» Верди, «Морская буря» Сальери и Les Élémens Ребеля. Обошлись без Вивальди, хотя два барочных сочинения в программе все же были, и после нее мне предложили стать главным дирижером!

— Каковы ваши цели в работе с оркестром?

— У меня с оркестром от 15 до 20 концертов в сезоне. Нас ждут репертуарные открытия, тот же Иоганн Кристиан Бах. Кроме того, есть музыка, которую оркестр знает наизусть и играл раз сто, та же «Хаффнер»-симфония Моцарта. Моя цель – освежить подход музыкантов к ней, побудить их сыграть ее как в первый раз, что очень вдохновляет. Меня ведь выбрал оркестр. Вероятно, музыканты увидели: у нас есть что-то общее и нам есть над чем поработать. А главная цель – подкормить свое любопытство, мне всегда нужна новая игрушка!

— «Моцартеум» с равным блеском исполняет Баха, Моцарта, Веберна, Лигети... А уж когда играет симфонии Гайдна, трудно представить оркестр лучше. Его можно назвать и камерным, и симфоническим – не в этом ли главный его плюс?

— Конечно. У этого оркестра не одна душа, а несколько. Для меня знакомство с ним стало большим открытием. Он великолепен во всем, люди приучены работать много и достигать наилучшего результата. И в камерном, и в симфоническом репертуаре, не говоря уже о том, что в оркестре замечательные солисты. У нас полноценный сезон в Зальцбурге плюс гастроли. Моцарт и венские классики в наших программах, конечно, занимают важное место. Но не главное. Треть. В течение сезона нас ждут, например, «Весна священная», Пятая Малера и другие позднеромантические полотна, как и современная музыка. Мы ведь и полноценный симфонический оркестр в том числе.

— Ваша фигура ассоциируется в первую очередь с барочной музыкой, тем удивительнее, что вы работаете и в крупных оперных театрах, зачастую совсем не с барочным репертуаром (даже «Кармен» дирижировали), и с симфоническими оркестрами. Какая из этих работ вам наиболее по душе?

— Все. За пультом большого оркестра мне тоже хорошо, если и оркестру так же хорошо со мной. Программ с «Моцартеумом» пока у нас было восемь. Среди того, что мы уже сыграли, Пятая Чайковского, «Моя Родина» Сметаны, сцены из «Фальстафа» Верди, «Итальянская» симфония Мендельсона, «Из Италии» Рихарда Штрауса, Скрипичный концерт Бруха, «Прелюды» Листа, Моцарт и Гайдн были тоже. Разумеется, любой музыкант на моем месте старался бы быть одинаково открытым и честным по отношению к любому репертуару, относясь с уважением в первую очередь к тому, что написано в нотах, будь это Кавалли или Стравинский.

— В ваших планах с «Моцартеумом» также американская музыка ХХ века. Труден ли такой прыжок: Гендель, Зеленка, Перголези, Вивальди и вдруг Райх, Бернстайн, Копланд и Антейл?

— Я все-таки не родился участником Il Giardino Armonico и состою не только из этого. Да, это два разных мира, и все же что-то общее между ними есть. Посмотрим, что получится. Этот репертуар я всегда любил, Бернстайн один из моих кумиров, я всю жизнь мечтал исполнить его музыку. В этом году отмечается его столетие, а он на протяжении многих лет был близко связан с летним фестивалем и с Зальцбургом вообще. И на будущий сезон мы планируем большой сюрприз – крупное его сочинение. Всегда я любил также и Копланда, и Антейла.

— «Моцартеум» – коллектив международного класса, но за пределами Зальцбурга его не слишком знают. Вы намереваетесь изменить это?

— Да, оркестр слишком хорош, чтобы оставаться известным в масштабах города. Зальцбург не Нью-Йорк, это маленький город во всем, что не касается музыки; зато по части музыки это одна из мировых столиц. И оркестр заслуживает известности соответствующего уровня, у него есть все, чтобы сиять гораздо ярче. И я надеюсь приложить к этому руку. У нас запланированы турне в Азии, Германии, США.

«НО Я ДАЖЕ НЕ ПОПРОБОВАЛ!»

— Как вам удалось создать такую большую дискографию, когда делать новые записи все труднее и диски уже почти не покупают?

— Это всегда непросто, и в то же время это не только бизнес, но и моя потребность как исполнителя. Я действительно испытываю чувство глубокой необходимости делать записи. Как минимум одну в год, это уж непременно. Не только зафиксировать что-то, но и глубже постичь. Для меня процесс записи – главный урок музыки, именно тогда ты лучше всего слышишь себя и понимаешь, что именно можно сделать еще лучше. Ты должен искать возможности здесь, там, искать людей, которые были бы такими же фанатиками, как ты; каждый раз это требует от тебя многого... – и в итоге срабатывает.

— Найти команду – условие важное, но наверняка не единственное? У вас в дискографии более 50 альбомов, из них 22 – с вашим именем на обложке...

— 22, надо же, никогда не считал! Не единственное, но в одиночку ты не сделаешь почти ничего. Мне очень повезло найти звукорежиссеров высочайшего уровня, у которых многому можно научиться. Один из них, которого я считаю одним из главных своих учителей, – Жан-Даниэль Нуар, швейцарский звукорежиссер, истинный гений. Мне посчастливилось его встретить несколько лет назад в Сарагосе на записи программы испанского барокко Al Ayre Español. С тех пор мы много записывались вместе, и сколькому он меня научил! Он не просто звукорежиссер и продюсер, он настоящий музыкант.

— ...и еще три десятка – без вашего имени, с ансамблями Джованни Антонини, Жорди Саваля, Оттавио Дантоне и не только. Там вы выступаете как скрипач?

— Да, у Антонини в Il Giardino Armonico я играл почти десять лет как штатный скрипач. Мы начали сотрудничать около 1997 года, через год меня приняли окончательно, там я был года до 2005-го. С Савалем мы впервые встретились в 1994-м, мне было 16 лет, я играл в студенческом оркестре. Во второй половине девяностых впервые выступил в составе его ансамбля Le Concert des Nations и играл лет шесть. У него я тоже научился многому.

— Таким образом, вы попали к Антонини, когда вам было приблизительно двадцать. И вам уже хватало квалификации для ансамбля такого уровня?

— Это лучше их спросить, они же меня пригласили после первого совместного выступления. Переоценивать себя нехорошо, но постоянно опасаться того, что ты недостаточно хорош, не лучше. Как раз по этой причине я не сыграл с несколькими музыкантами, с которыми мечтал сыграть всю жизнь. «Сейчас не время, лучше подождать, вдруг я сегодня не в форме», – думал я и упускал время. Их было несколько, назову одного: это Николаус Арнонкур. Concentus Musicus Wien приглашал меня на одну программу, тогда я был занят в другом проекте и отказался, о чем буду жалеть всю оставшуюся жизнь как мало о чем! Притом что с участниками этого ансамбля мы играли вместе не раз, и они постоянно звали меня на прослушивание. А я отвечал, что надо готовиться еще, и в итоге упустил эту возможность навсегда. Хотя, конечно, и прослушивание могло оказаться неудачным. Но я даже не попробовал!

«ТОЛЬКО ТАК В НАШЕМ ДЕЛЕ И МОЖНО»

— Как началось ваше сотрудничество с российским дирижером и пианистом Максимом Емельянычевым?

— Впервые мы встретились в Московской консерватории, у меня был концерт с ансамблем старинной музыки... – не помню, с каким. Точно помню, что Дмитрий Синьковский привел меня в консерваторию, мы с Максимом столкнулись в коридоре, он был с корнетом. Совсем молодой, лет шестнадцати. И трудно было не заметить энтузиазма в его глазах. Затем он пришел к нам на репетицию, немного играл в этой программе на клавесине. И я был заворожен, буквально рот открыл и не мог поверить ушам. А потом он между прочим сказал, что клавесин это не основная его специальность. «Что?!» – переспросил я. Он объяснил, что учится дирижированию, и я тем более заинтересовался.

Я предложил ему сыграть со мной Концерт для скрипки и клавесина с оркестром Гайдна в Риме, в университете «Сапиенца». Он приехал и сыграл просто чудесно. Вскоре я пригласил его в ансамбль Il Pomo d’Oro своим ассистентом. Мы сделали несколько совместных проектов, затем работы в Il Pomo d’Oro стало слишком много, и часть программ я передал Максиму. Мы записали вместе несколько скрипичных сонат Моцарта, концертов и трио Гайдна. Он прекрасный музыкант и чудесный человек. Я его обожаю, скоро выйдет еще одна наша запись – итальянские скрипичные сонаты.

— Как вы делили обязанности с Максимом в Il Pomo d’Oro?

— С Il Pomo d’Oro я закончил сотрудничество два года назад. Это был мой ансамбль, я его основал, но в январе 2016-го ушел. И не знаю, что там происходит. Максим сейчас главный дирижер, они часто приглашают и других, но мы больше не контактируем. Вероятно, я требовал слишком многого. У меня как у исполнителя были и есть определенные цели, определенные требования к уровню. Вероятно, моей ошибкой было подобрать для этого не совсем подходящие кадры. Не каждый в ансамбле был таким же перфекционистом. И часто получалось, что за качество сражался главным образом один я. Проблема исторически информированного исполнительства в том, что оно стало мейнстримом; музыканты перестали заниматься, изучать источники, думать о том, как они вместе звучат, перестали заниматься с интересом. Часто впервые встречаются за день до концерта, три часа репетируют и выступают. Мне это неинтересно.

Когда я еще был студентом, мне посчастливилось учиться в Риме у музыкантов, игравших в ансамбле I Musici, существующем до сих пор. В 1960–70-х ансамбль был невероятно популярен, и его участники рассказывали, сколько занимались, сколько учились... Позже мне также довелось познакомиться с Пьеро Фарулли, альтистом Quartetto Italiano, и он говорил о том же. Сегодня людей, готовых столько же заниматься, с такой же отдачей, не найдешь. Постепенно это случилось и с Il Pomo d’Oro. Я стремился идти дальше, глубже, но единственный из коллективов, с которыми я сотрудничал и который не жалел времени на работу, – это Il Giardino Armonico. Когда я туда пришел, это была экспериментальная лаборатория. Мы начали играть вместе в 1997 году, и я был совершенно счастлив: каждый был фанатиком своего дела, я столькому у них научился! А главное – работа, работа, тяжелая работа. В начале 2000-х было сделано несколько записей с моим участием – например, симфонии Карла Филиппа Эмануила Баха, и я помню, каким перфекционистом был каждый. Мы добивались идеальности во всем, только так в нашем деле и можно.

— Максим, как и вы, универсал: дирижирует, выступает как солист, аккомпанирует речитативам в операх Моцарта. Верно ли, что сегодня особенно востребован подобный тип музыканта, или речь скорее об исключениях?

— Не знаю, нас ведь таких не слишком мало. Хотя Максим, конечно, особенный – вы слышали, как он играет на корнете? Мы недавно сделали с ним запись, где он играет на корнете, это диск в комплекте с книгой «Гондола» Донны Леон, на нем звучит музыка венецианских гондольеров. Как там Максим играет на корнете – это невероятно.

«УЖЕ ДАЖЕ И НЕ ЗНАЮ, КТО Я»

— Вы также были советником по историческому исполнительству в Симфоническом оркестре Монреаля. В чем состояли ваши обязанности?

— Это было, когда Кент Нагано готовил «Норму» Беллини. Незадолго до того я участвовал в исполнении «Нормы» как приглашенный концертмейстер с Оркестром Академии Санта-Чечилия в Риме. Нагано пригласил меня как консультанта в области исторической исполнительской практики первой половины XIX века в Италии. А я в то время изучал автографы «Нормы» в библиотеке академии, откуда почти не вылезал. Обнаружилась огромная разница между рукописью и современным изданием, доступным на рынке в тот момент. И в 2008 году мы подготовили исполнение в Монреале, где я много работал над балансом, фразировкой и многим другим. Там я не играл, только советы давал, в том числе самому Нагано. Через год он пригласил меня концертмейстером на фестиваль Bel Canto в Ноултоне, неподалеку от Монреаля, «Норма» тоже исполнялась там. Мы сделали «Сомнамбулу», «Капулети и Монтекки», сцены из «Евгения Онегина», многое из симфонического репертуара.

— В 2013 году ревизионистское исполнение «Нормы» предпринял также Джованни Антонини, у которого она звучала скорее на барочный манер. Собираетесь ли вы продолжить подготовку критических изданий?

— Говорить по этому поводу «на барочный манер» не совсем точно. Но его запись «Нормы» сделана именно по тому изданию, которое подготовил я, оно выпущено издательством Bärenreiter. По нему уже ставят «Норму» Ковент-Гарден, Метрополитен-опера, многие другие театры. И ноты, сверенные с рукописью, говорят много о том, как играть, об оригинальной оркестровке, где вместо обычной флейты должна быть флейта-пикколо, а у скрипок в некоторых местах указано вообще не то, что игралось годами. «Норма» начиналась как хобби, затем я близко подружился с Маурицио Бьонди, у него опыт подобной деятельности уже был, и мы продолжили ее вместе.

Хобби незаметно стало работой. Но подготовка полноценного критического издания отнимает столько времени, что мне остается лишь признаться – да, я работаю над еще одним! Это крупная французская опера. И это еще на несколько лет.

— Вы преподаете?

— Нет, в 2011 году закончил. Я шесть лет преподавал в консерватории Палермо, проводил мастер-классы в Джульярдской школе, в Академии Сибелиуса, Высшей школе музыки в Ганновере. До сих пор иногда провожу. Но для настоящего преподавания я едва ли гожусь, этому надо посвятить себя целиком. Мне не хватает терпения, меня слишком увлекает множество других вещей: дирижирование, игра на скрипке, критические издания, наконец, семья, – надо выбирать приоритеты. (Смеется.) Уже даже и не знаю, кто я. И поэтому стараюсь все делать на одинаково высоком уровне.

— Вы сказали, что вам всегда нужна новая игрушка. Что в ближайшее время станет ею для вас, чего вы особенно ждете?

— Каждая вещь приходит к тебе в свое время. В моей жизни так было всегда, все происходило как будто спонтанно. Верьте или нет, но я никогда не хотел быть дирижером. Я неоднократно руководил из-за первого пульта трио, квартетом, квинтетом, камерным оркестром, но дирижировать не собирался. Потом мне предложили сыграть как дирижирующему солисту с большим оркестром, и это было непросто: у тебя скрипка в руке, а тебе надо давать указания медным, деревянным. Так, шаг за шагом, я дошел до жизни, в которой дирижирую «Весну священную» и «Фейерверк» Стравинского. В конце этого года меня ждет также «Аполлон Мусагет» в Гамбурге. Скоро «Моцартеум» объявит программу следующего сезона; она обещает быть еще более «психоделической» и, думаю, удивит вас еще сильнее.