– Журнал «Граммофон» пять лет назад назвал лучшей вашу запись Баха, сравнив ее с записями как великих скрипачей прошлого – Хейфеца, Мильштейна, Шеринга, так и наших современников: Кремера, Тецлаффа, Цеэтмайра. Что значит для вас эта оценка? В отличие от призов на конкурсах, мотивы присуждения которых часто субъективны, она была дана вполне аргументированно.

– Мне она непонятна, если честно. Во-первых, любая запись – это вчерашний день. Записывая диск, я делаю лучшее, что могу, но когда он выходит – это уже не то, что я из себя представляю сегодня. Кусочек этой записи я слышала недавно – мне она не нравится, не то, сейчас бы я уже сделала по-другому. Поэтому меня удивляет, когда говорят, что это лучшая запись, хотя быть объективной тут я не могу.

– «В большей степени, чем любого нынешнего скрипача, Алину Ибрагимову занимал вопрос: как сыграть Баха, максимально используя возможности современного инструмента и держа в поле зрения все, что известно нам об игре на струнных в XVIII веке». Насколько справедлив комплимент?

– Я училась в том числе и на барочной скрипке, много ею занимаюсь, и, конечно, это у меня всегда в сознании, даже когда я играю на современной скрипке. Хотя в первую очередь я ищу определенное звучание, не слишком думая о том, как играли раньше и как держали смычок. Я иду от того, как это, по моему ощущению, должно звучать. На барочной скрипке этого часто достичь легче.

– «Для большинства скрипачей Шесть сонат и партит Баха – задача на всю жизнь c точки зрения как техники, так и глубины» – так начинается цитируемый мною обзор. Если это верно, к чему стремиться после того, как высота взята?

– Сколько бы ни было в музыке разных направлений и красот, цикл Баха настолько глобален и настолько обо всем, что превзойти его трудно. Когда играешь его, всегда чувствуешь, как ты мал по сравнению с ним. Это не о скрипке, не о тебе, не о ком-то одном, это обо всем. Я периодически играю этот цикл на концертах, недавно целиком играла его на BBC Proms, а иногда играю половину и после часового перерыва – вторую. Это тяжело, в том числе физически, спина болит. Но я люблю циклы; если за короткое время играешь их целиком, язык композитора сразу становится более очевиден, начинаешь на нем «говорить». Когда я начала учить Баха, было тяжело, мучилась очень: надо думать и о деталях, и о стиле, и о том, чтобы каждый голос был слышен, я просто разрывалась. Дойти до того уровня, чтобы я была более или менее довольна концертами с Бахом, – это много времени заняло. А записи меня не так волнуют.

– Хотя вы и часто делаете их. Для многих исполнителей записи не менее важны, чем концерты, они считают важным сохранить такой документ: вот как я играл сегодня.

– Я рада, что людям записи нравятся. Но сказать, что какой-то записью горжусь, что в ней достигла того, чего хотела, не могу. Мне не нужен документ, фиксирующий, как я играю сегодня. Я люблю процесс, люблю работать со своим постоянным продюсером Эндрю Кинером, люблю доводить запись до конечного результата. А когда уже выходит диск, мне все равно, что с ним будет.

– Как вы занялись игрой на барочной скрипке?

– Еще в школе я занималась Бахом и искала звук, который мне по душе, пытаясь сделать это на современной скрипке. У меня не получалось. Затем уже в колледже я начала учиться играть на барочной скрипке. Пока я не попробовала, я не знала, что это за ощущение – играть на жильных струнах. Оказалось, что это как открытый нерв, они на все реагируют сразу. И оказывается, что красок у тебя не так много, каждая мелочь сразу всплывает и слышна. Кроме того, смычок: вначале, когда ты убираешь вибрацию, непонятно, что делать. Затем понимаешь, что многое можно сделать смычком, но меня этому не учили, объясняли, что краски – это результат вибрации, с ней все получится красиво. А от смычка зависит столь же многое. Одни только длинные ноты – как их начинать, как заканчивать, как им звучать в середине... У меня есть квартет Chiaroscuro, мы тоже играем на жильных струнах и старых инструментах.

– С другой стороны, вы играете много музыки ХХ века: среди ваших записей есть сочинения Хартмана, Рославца, Шимановского. Чем они вам интересны? Есть ли шанс, играя их больше, сделать их репертуарными?

– Мне многое интересно, современной музыки я хочу играть намного больше. Просто пока не успеваю. Но скоро я будут играть Скрипичный концерт Йорга Видмана, который он для Тецлаффа написал. Концерт Лигети очень люблю, хочу играть его больше. Концерт Хартмана сейчас стали играть чаще, очень хороший Скрипичный концерт у Томаса Адеса, и эти концерты, думаю, в репертуаре останутся, как остался Лигети, его сейчас вполне играют, но это началось не так давно.

– Есть ли сочинения, написанные специально для вас?

– Хью Уоткинс написал для меня очень хороший концерт и Партиту для скрипки соло, Иэн Уилсон недавно написал сольную пьесу Sonáid béaloidis. Пока все, но еще хочу над этим поработать, мне этого в жизни не хватает. (Смеется.) Надеюсь, это отчасти в моих руках.

– Вы дважды участвовали в московском фестивале «Возвращение». Сопоставим ли его исполнительский уровень с уровнем фестивалей вроде той же «Недели Моцарта»?

– Очень люблю «Возвращение»! С «Неделей Моцарта» они, конечно, совсем разные. Здесь в центре все же Моцарт, а программы «Возвращения» всегда разнообразны, с интересными темами, всегда есть открытия композиторов и сочинений. Но исполнительский уровень, думаю, вполне сравним, там всегда очень хорошая команда, все – друзья, очень друг друга любят, и публике это тоже видно.

– Вы нередко играете на крупных фестивалях, насколько они сегодня жизнеспособны? Как вы помните, несколько лет назад Гидон Кремер написал, что они себя изжили, и отказался от приезда в Вербье.

– Фестивали бывают разные, есть Вербье, а есть Локенхаус, организованный Гидоном, это очень хороший фестиваль. Я там не была давно, но при Гидоне ездила часто и многому научилась. Когда собирается столько людей и все горят желанием играть вместе, а программы создаются за день до концерта или даже в день концерта, это чудесно.

– В вашем расписании много выступлений с камерными оркестрами без дирижера. Вы смотрите в сторону дирижирования или так просто удобнее?

– У меня нет дирижерских амбиций, абсолютно. Программы бывают разные, иногда дирижер не нужен. Хотя если за пультом замечательный дирижер, это дает коллективу положительную энергию, что всегда хорошо. Но для меня любое сочинение – камерная музыка, даже если играет огромный оркестр: главное, чтобы люди реагировали друг на друга, а не просто шли за дирижером.

– Это видно и по вашему графику, где выступлений с симфоническими оркестрами меньше, чем с камерными или с пианистами и в квартете.

– Мне все это в равной степени важно. Квартет для меня – это семья. Мы вместе уже почти 11 лет, вместе начали играть, когда учились в колледже. У нас около 30 концертов в год, мы встречаемся на неделю каждый месяц. Время найти непросто, психологически тоже тяжело бывает, но когда мы вместе, мы вместе с утра до ночи. Вместе живем, постоянно играем, проводим время очень целенаправленно, только так это возможно.

– Вы упомянули имя Кристиана Тецлаффа, вашего учителя. Как и чему он вас учил?

– У него для каждого произведения в голове существует очень четкая карта: что и как работает, что и куда движется, в каком месте кого надо услышать, – это для меня главный его урок. Так совсем не у каждого преподавателя. Как человек играющий, он точно знает, в какой момент о чем надо подумать, где надо помочь солисту в оркестре или уступить, – вроде бы мелочи, но это очень помогает. Я многим ему обязана. Довольно долго к нему ездила, где бы он ни находился. Дома он преподавать не хотел, предпочитая быть с семьей, и если он мог заниматься со мной несколько дней подряд, я ездила за ним даже в Японию.

– С другой стороны, у вас есть и прививка русской школы – среди ваших учителей также Наталья Боярская. Что в свою очередь дала вам она?

– Дисциплину, технику, научила заниматься. Сначала я училась в Гнесинской школе у Валентины Петровны Корольковой – недолго, но эти годы очень важны. Связь со школой не теряю – когда я в Москве, захожу к Валентине Петровне обязательно. Потом мы переехали в Англию, мне было 10 лет, и я пошла к Боярской в Школу Иегуди Менухина, где училась 7 лет. А потом меня учили Кристиан Тецлафф и Гордан Николич, концертмейстер Лондонского симфонического оркестра и художественный руководитель Нидерландского камерного оркестра. С ним уроки могли продолжаться часов по восемь, мы разговаривали о чем угодно. Однажды мне надо было срочно выучить и впервые сыграть Концерт Бетховена, я очень боялась и попросила об уроке как можно скорее. Он согласился... и позвал меня в галерею «Тейт Модерн». Мы пошли смотреть Ротко, таким и был мой урок по Концерту Бетховена. И это помогло, как ни странно.

– Можно ли сказать, что появилось новое поколение солистов, которые стараются не эксплуатировать традиционный набор скрипичных концертов, но играть то, что им интересно? Я бы назвал Каролин Видман, Патрицию Копачинскую, Изабель Фауст, Дэниела Хоупа, вас…

– Не могу сказать, что ощущаю себя частью поколения, просто делаю то, что мне интересно, что я люблю, стараюсь работать с людьми, которых люблю. Хотя таких скрипачей все больше, и они очень интересны. Теперь нет стандарта, согласно которому ты обязательно должен играть, скажем, Концерт Брамса: все гораздо более открыто, можно делать что хочешь. Нет «полочек», как раньше, ты можешь играть и на барочной скрипке, и на современной.

– Не проявилось ли здесь влияние Тецлаффа? Он тоже, по-моему, скрипач такого типа.

– Да, наверное, хотя он всегда говорил, что мне надо играть и большие романтические концерты – Чайковского, Сибелиуса… Он и сам их играет, вероятно, чтобы играть не только классическое и современное, сейчас многие делают так, пропуская то, что «между». Музыка барокко и музыка нашего времени ближе друг другу, романтика почему-то мне кажется совсем другой. Но сейчас я начинаю находить и эту связь, в том числе благодаря квартету: мы начали с Моцарта, теперь играем Шуберта и Мендельсона, в планах Шуман и Брамс, и эта связь становится видна. Видишь, что Шуберта не надо играть совсем иначе, чем Моцарта. И что Чайковский не такой, каким мы привыкли его слышать. Это тоже должно звучать легко, это тоже танец…