С 1 января вступили в силу измененные положения о Высшей аттестационной комиссии, о порядке присуждения ученых степеней и о диссертационном совете. Комментарий этих документов – в беседе с проректором по научной работе Московской консерватории, профессором, доктором искусствоведения К.В. Зенкиным.
– Константин Владимирович, что повлекло за собой принятие положений и какие новшества они содержат?
– В настоящее время происходит реорганизация всего, что связано с защитой диссертаций. Это касается и собственно защиты, и состава экспертных советов, и требований к организациям, где создаются аспирантура и диссертационный совет, и журналов так называемого ВАКовского списка – весь этот комплекс подвергнут пересмотру. Положительный момент заключается в том, что Министерство образования и науки РФ решило прислушаться к мнению научной общественности. Было создано несколько рабочих групп, я входил в две из них, мы регулярно встречались и вырабатывали различные рекомендации. Другое дело, что какие-то наши рекомендации министерство приняло во внимание, какие-то нет, а по некоторым еще нет окончательного решения.
Говоря об изменениях, следует отметить, прежде всего, новшество, которое, думаю, пойдет на пользу всем: на сайтах организаций, где производится защита, отныне будет выкладываться полный текст диссертации в открытом доступе. Еще одно новшество, неплохое, на мой взгляд: оппонентами не могут быть члены того диссертационного совета, в котором происходит защита. Кроме того, если раньше рецензенты предварительно рассматривали диссертацию на соответствие теме и тематике совета, то теперь этот момент усилен: будут создаваться комиссии минимум из трех человек, которые должны дать свое заключение. Также диссертационным советам вменено в обязанность проверять диссертации на наличие плагиата.
Есть моменты, которые усложнят положение защищающихся: это касается количества необходимых публикаций. Когда мы обсуждали этот вопрос на рабочей группе, председатель выступил с предложением уйти от четко зафиксированного количества и предоставить экспертным советам самим решать в каждом индивидуальном случае, каким оно будет, ориентируясь на рекомендованное число работ и публикаций. Но в итоге все же прописано 3 необходимые работы для кандидатских и 15 для докторских диссертаций — последнее, конечно, чрезмерно. Более того, не было учтено наше предложение приравнивать монографию к нескольким публикациям. А то, что наша рабочая группа отвергла – учитывать как публикации патентные изобретения (так как они могут и не иметь научной значимости), было, напротив, утверждено. Критерии, предъявляемые к членам диссертационных и экспертных советов: количество публикаций, индекс цитирования и т.п., – никак не связаны с качеством оценочной работы, требуемым от научных арбитров. Вывод ясен: ситуация, когда само ученое сообщество, а не министерство, будет решать, что и как делать, еще далеко не достигнута.
– Каково сейчас положение исполнителей, а также композиторов, желающих получить степень? Обязаны ли они писать диссертацию?
– У нас с прошлого года восстановлена ассистентура-стажировка для исполнителей и композиторов. До этого большой отрезок времени ее заменяла аспирантура по творческим специальностям. Но даже в этой аспирантуре исполнители не обязаны были писать диссертацию – они писали только реферат, который и по масштабу, и по предъявляемым требованиям не являлся диссертацией, не обязан был обладать качествами новизны и актуальности и, самое главное, не должен был защищаться публично. Нам удалось добиться в Минобрнауки РФ такого права, и это большой плюс российской системы.
Ассистентура-стажировка полностью приравнена к аспирантуре в юридическом отношении. То есть это такой же третий уровень высшего образования, как аспирантура. Как вы знаете, у нас с 1 сентября отменен термин «послевузовское образование», которым раньше считалась аспирантура. Теперь высшее образование имеет три уровня: первый уровень – бакалавриат, второй – магистратура либо же привычный всем пятилетний специалитет, который соответствует двум первым уровням сразу. И третий уровень – это аспирантура или ассистентура-стажировка для артистов или адъюнктура для военных. Но адъюнкты и аспиранты должны защищать диссертацию, а ассистенты-стажеры — нет. У них будет выпускная аттестационная работа – прежде всего, исполнение программы. И после этого они получат квалификацию артиста (композитора) и преподавателя специальной творческой дисциплины высшей школы. Поскольку они готовятся не только к артистической, но и преподавательской деятельности, то будут писать работы, связанные с методикой обучения студентов. Другое дело, если исполнитель захочет написать диссертацию. Раньше было так: если аспирант хотел довести свой реферат до диссертации, ему давали дополнительный четвертый год, и многие этим пользовались. Теперь ассистент-стажер имеет право поступить в аспирантуру или писать диссертацию вне аспирантуры, как это предусмотрено новым законом.
– На ваш взгляд, с какими главными проблемами сталкиваются студенты, желающие поступить в аспирантуру?
– Я скажу так: на любом курсе есть люди, для которых поступление в аспирантуру – это не проблема, а нечто само собой разумеющееся. Но есть и большое количество студентов, которые в течение пяти лет учебы еще не вполне сумели осознать, что такое научная работа. И вот это для большинства из них действительно является серьезной преградой. Например, у нас в аспирантуре традиционно довольно большое количество мест для музыковедов, порядка десяти, а выпускников историко-теоретического факультета обычно пятнадцать. Но мы не берем всех желающих — почти всегда остаются свободные места, и мы объявляем дополнительный набор. Почему такое происходит? В современной программе обучения музыковедов много устаревшего и рутинного, акцент делается больше на получение информации, причем самой разнородной, не всегда нужной для будущей специализации, чем на развитие творческого потенциала и креативного мышления. Но это проблема не только студентов, но и педагогов.
– 2 декабря прошлого года в Московской консерватории прошла Всероссийская научно-творческая студенческая конференция «Рихард Вагнер и мировой оперный театр», в которой приняли участие студенты Ростовской, Казанской, Нижегородской консерваторий, а также МГУ и РАТИ. Что показал этот срез научной мысли среди молодежи? Отличался ли профессиональный уровень студентов других консерваторий?
– У нас, к сожалению, пока не столь интенсивная студенческая научная жизнь, как хотелось бы: эта конференция была первой чисто студенческой и аспирантской за многие годы. На мой взгляд, опыт оказался удачным – прошла она довольно живо, и многие участники уже интересуются, когда будет следующая.
Во всех вузах есть разные студенты – как одаренные, так и послабее. Вот эта конференция как раз показала, что везде есть хороший потенциал. Другое дело, что нередко встречается неправильная установка – и у нас тоже, но особенно она свойственна студентам и аспирантам из других городов. Вместо того чтобы изучить реально существующее явление, понять его суть и внутреннюю логику, человек берет некое заранее сформулированное понятие, свое или введенное кем-то из ученых, и пытается приложить его к данному явлению. Я заметил такую тенденцию на этой конференции и, конечно, с ней стоит бороться.
– Что это – следствие недостатка знаний или узость мышления?
– Я бы сказал, это не совсем верное отношение к науке. Научные понятия – это только инструмент. А тут получается, что их возводят в ранг истины в последней инстанции, чего не может быть по определению, потому что все понятия в гуманитарных науках постоянно пересматриваются и подвергаются критике. Когда же они берутся за исходную точку, к которой «притягивается» реальная музыка, реальная культура, реальное явление, это неправильная методология.
– В чем цель музыкальной науки?
– Интересный вопрос и очень непростой. Я бы ответил на него двояко. С одной стороны, цель любой науки – познание. Соответственно, цель музыкальной науки – познание музыки. Познание может являться самоцелью, то есть можно познавать ради самого знания. Так, фундаментальная наука существует не ради каких-то практических целей – она существует ради самого познания. А вот прикладная наука – это уже, так сказать, следствие, побочный результат. Это с одной стороны.
С другой, очень важно понять, что современная музыкальная культура, в отличие, например, от XIX, ХVIII, XVII веков, находится в таком состоянии, что без интенсивного развития музыкальной науки она в целом развиваться не может. Аутентичное исполнение барочной музыки, как и современной, невозможно без солидных научных знаний, изучения первоисточников, исторического контекста. Более того, сейчас и музыка XIX века от нас отдаляется во времени. Раньше, даже еще когда я учился, была жива естественная традиция домашнего музицирования, и эта музыка для причастных к культуре людей была как бы их собственной, той музыкой, которой они постоянно жили. Сейчас ситуация другая. Я затрудняюсь сказать, какой музыкой живут современные, даже образованные и культурные, молодые люди в России и какую музыку они могли бы назвать своей собственной. Думаю, что в большинстве случаев точно не Баха и не Бетховена. Между этой музыкой и нашим временем возникло слишком много посредствующих звеньев, и исполнять ее, не зная исторической традиции, в которую она погружена, ныне уже вряд ли возможно. Я несколько отклонился в одну из множества сторон, чтобы прокомментировать тезис о значении музыкальной науки. Но на самом деле это значение еще глубже.
– Оно возрастает?
– Да, как и значение любой науки в обществе возрастает в связи с техническим прогрессом. В музыке он тоже существует, но дело не только в этом. Очень усложнились связи музыки с человеческим сознанием, с сознанием разных социальных групп. Изменилось в целом отношение к музыке и к искусству – оно стало в чем-то более интеллектуальным, отстраненным. Это новые реалии, с которыми приходиться соотносить свою деятельность. Кстати, напоследок могу сказать, что недавно мы создали Общество теории музыки, куда приглашаем не только теоретиков, но и любых музыкантов, потому что сейчас трудно представить себе исполнителя, который несведущ в музыкальной науке. Это уже ущербный исполнитель. И если раньше можно было, что называется, «выехать» на стихийной эмоциональности и эффектной умопомрачительной виртуозности, сейчас это время прошло: если такие исполнители и встречаются, то они чаще всего оставляют не самое лучшее впечатление. Идеал современного исполнителя — музыкант-мыслитель, аналитик типа Михаила Плетнева.
Я начал с того, что исполнителям писать диссертации не нужно – это действительно так, но быть причастными к научной мысли, находиться в ее пространстве, конечно, необходимо. Точно так же, как музыковедам нужно быть ближе к музыкальной практике, и к современной музыкальной практике особенно.
Поделиться: