«Слишком медленно или слишком быстро»

Как почти всегда у Рождественского, программы состояли из редкостей и сопровождались увлекательными комментариями, а оркестр Государственной академической симфонической капеллы России звучал существенно живее обычного. Зал заполняли в основном преданные поклонники дирижера, посещающие его концерты десятилетиями. Куда меньше публики помоложе, хотя ее могло бы привлечь то, что среди ассистентов маэстро при подготовке программ – Филипп Чижевский, один из лучших молодых российских дирижеров. Почти не было и прессы, хотя именно к ней Рождественский обратился в последний вечер, отданный опере Чарльза Вильерса Стэнфорда «Критик, или Репетиция одной оперы».

Своей речи маэстро придавал важное значение: в интервью каналу «Культура» накануне открытия абонемента он обещал выйти за рамки либретто оперы и поразмышлять о музыкальной критике в России. Странно – отношения с критикой, казалось, Рождественский выяснил уже давно. Впору было предположить невозможное: неужели маэстро скажет о бедственном положении отрасли, о том, что наша музыкальная жизнь осталась практически без зеркала? Впрочем, вряд ли: критику Рождественский не жаловал никогда. В книге «Треугольники» маэстро вспоминает ситуацию с участием Шостаковича, когда молодые Рождественский и Ростропович листали газеты в поисках рецензий. Увидев это, Шостакович попросил: «Геннадий Николаевич, Слава... Дайте мне слово, что вы никогда впредь не будете интересоваться грязными листками бумаги, на которых некто пишет, что вы играли слишком медленно или слишком быстро, понимаете ли, слишком быстро...»

Сохранив для истории бесценный эпизод, Рождественский не внял совету Шостаковича: напротив, возглавив в 2000 году Большой театр, маэстро стал как будто нарочно обострять отношения с прессой. Апогея обострение достигло к апрелю 2001 года. Когда одна из столичных газет написала о двойной отмене дирижером одной и той же программы, он посвятил разбору ситуации пространное вступительное слово к очередному концерту. В рецензии на этот концерт, в свою очередь, была допущена ошибка, и Рождественский бросил все силы на борьбу с рецензентом. Об этом курьезе маэстро вспоминал еще много лет, но кто бы мог подумать, что он вспомнит о нем и 13 лет спустя, будто обидная рецензия вышла только вчера?

Называя задевшего его автора «невеждою зело бездарною и злобною», Рождественский упускает то, что автор давно ушел из музыкальной критики. Воюя с прошлым, маэстро молчит о том, что из газет, писавших об академической музыке регулярно, одни закрыты, в других эта тема не приветствуется, а третьи оценивают материалы о классике количеством так называемых лайков. Обращаясь к тысячной аудитории, Рождественский разворачивает веер цитат из Пушкина, Достоевского, Прокофьева, называя критиков то подлецами, то ослами, призывая «не шлепнуться личиком в лужу». Вот чем запомнилось незаурядное на самом деле исполнение оперы «Критик», к которому было приложено столько труда. Планировал ли Рождественский такой эффект? Хотел ли наказать критиков за то, что они мало пишут о нем, хотя и не пропускают концертов Владимира Юровского – прямого наследника Рождественского? Получилось, что именно этой обидной тирадой завершились титанические трехлетние усилия маэстро. Между тем в концертах «Туманного Альбиона» было что послушать.

«Темза, сэр!»

Первый год абонемента напомнил, что 20 столетие стало настоящим прорывом для британской музыки. Элгар, Бриттен, Уолтон и Воан-Уильямс – каждому маэстро посвятил по программе. Через год Рождественский исполнил симфонии Майкла Типпета, окружив их сочинениями Холста, Айрленда, Блисса, Ламберта, Бриджа, Бакса. На полпути между вторым и третьим годами цикла Рождественский представил в концертном исполнении российскую премьеру оперы «Смерть в Венеции» Бриттена.

Третий год цикла посвящался композиторам второго и третьего уровня известности – этим обусловлена неровность программ, где половина сочинений служила фоном для более ярких. И если имя Питера Максвелла Дэвиса более или менее на слуху, вряд ли это можно сказать о Хьюберте Пэрри, с которого и начался первый вечер. Основательно-старомодное звучание неулыбчивого оркестра вполне соответствовало Третьей симфонии Пэрри, даты создания которой – 1889/1895 гг. – побуждали к сомнениям: всерьез или с улыбкой в конце XIX века писал автор образцовую романтическую симфонию в четырех частях? Запомнилось Moderato – нетипичный медленный финал, настолько красивый, что композитор, казалось, никак не хотел его закончить.

Откровением программы – если не всех четырех вечеров – оказалась «Stabat Mater» Леннокса Беркли для шести солистов и камерного оркестра. Кантата не случайно напоминает Бриттена: Беркли был близко знаком с младшим коллегой (10 лет разницы) и посвятил «Stabat Mater» Бриттену, дирижировавшему ее британской премьерой. Впрочем, речь, скорее, о косвенном сходстве, хорошо известном на примере Шостаковича и Вайнберга, когда обладающий самобытным почерком композитор не может не испытывать влияния гения. Несмотря на досадную слабость певцов, сорокаминутная кантата поразила задумчивой красотой и парадоксальными созвучиями, возможными только у Бриттена или мастера его круга. Соло деревянных духовых, медитирующая арфа, неожиданная барабанная дробь: все это хотелось скорее услышать еще раз, и каково же было узнать, что «Stabat Mater» никогда не записывалась (не считая видеосъемки данного концерта)! Пока можно рассчитывать лишь на обещание Общества Беркли, объявившего запись кантаты приоритетным проектом. Программу завершила сюита «Еврейская гора» («Монжуик») – совместное творение Беркли и Бриттена – с великолепным соло саксофона.

Следующий вечер открыли пятиминутные «Вариации на одну ноту» Перселла – Максвелла Дэвиса, запомнившиеся искрометными комментариями дирижера, затем Виктория Постникова исполнила Фортепианный концерт Фредерика Дилиуса. Второе отделение – более полутора часов – само по себе явилось концертом, безукоризненным по драматургии и воплощению. Одним из героев стал Эдмунд Раббра: в буклете Рождественский посвятил ему целый разворот, хоть в абонемент попала лишь его оркестровка брамсовских «Вариаций и фуги на тему Генделя». Брамса также сыграла Постникова; в середине симфонического вечера получасовое сочинение для фортепиано звучало не только уместно – это был маленький исполнительский шедевр, где рояль звучал подобно клавесину вначале и подобно оркестру в конце.

Кажется, Брамса не улучшить оркестровкой Раббры, однако Рождественский не ошибся и здесь: не только для публики, но и для музыкантов сочинение Брамса – Раббры оказалось настоящим праздником. Оркестр раскрепостился и повеселел – музыка отскакивала от смычков, каждое соло радовало отточенностью, а медь звучала просто фантастически. На этом закончил бы почти любой дирижер, но Рождественский – чуть ли не единственный, кому публика охотно прощает трехчасовые программы. «На закуску» почти в десять вечера маэстро представил фокстрот Максвелла Дэвиса «Пробуждение Святого Фомы» (вновь насмешив зал рассказом о том, как «плевался из-за сложности партитуры») – отличную постмодернистскую шутку, где группы оркестра перебивают друг друга в попытке сыграть фокстрот. Этой осенью с программой, посвященной 80-летию Максвелла Дэвиса, выступит Большой симфонический оркестр, которым когда-то руководил Геннадий Рождественский, – бывают странные сближения...

Третий концерт оказался лишен изюминки: ноты «Китайской» симфонии Бернарда ван Дирена не прибыли вовремя. Скрипичный концерт Сирила Скотта в исполнении Александра Рождественского едва ли претендовал на событие вечера, хотя и был интересен сходством с Первым концертом Шимановского. Вначале прозвучали пять пьес Скрябина в исполнении Постниковой и они же – в оркестровке Оливера Нассена. Странно, что, отдав половину вечера второстепенным опусам, маэстро не сыграл собственно музыки Нассена – одного из лучших композиторов и дирижеров современной Англии. Впору довольствоваться тем, что имя Нассена вообще прозвучало в Большом зале, и надеяться на то, что его сыграют у нас до того, как композитору исполнится 80.

В опере «Критик», завершившей цикл, высмеиваются не столько критики, сколько закулисье. Историю постановки вымышленной оперы «Испанская Армада» разыграли солисты Камерного музыкального театра им. Б. Покровского при поддержке режиссера Михаила Кислярова, дирижера и оркестра. Здесь есть и суфлер, некстати подающий реплики и уходящий на обед в разгар работы, и тенор с неизбежной героической арией, и «музыкальный критик влиятельной сельскохозяйственной газеты», невпопад комментирующий происходящее, и самовлюбленный композитор, так гордящийся явлением Темзы. Все это под музыку, в которой остроумно смешаны Бетховен, Чайковский, Верди, Бизе и не только. Для оркестра финальный концерт был, возможно, лучшим: спасибо ассистентам дирижера Филиппу Чижевскому и Дмитрию Крюкову. «Критик» стал эффектным и лаконичным финалом абонемента.