Ежегодный фестиваль, посвященный величайшему композитору всех времен и народов, длился одиннадцать дней, не меньше трех концертов ежедневно. Среди его участников были пианисты Пьер-Лоран Эмар, Андраш Шифф, Мицуко Утида и Фазиль Сай, скрипачка Изабель Фауст, виолончелисты Готье Капюсон и Мари-Элизабет Хекер, дирижеры Николаус Арнонкур, Джованни Антонини, Томас Хенгельброк и Марк Минковский. На фестиваль регулярно приезжают также Пьер Булез, Даниэль Баренбойм, Хайнц Холлигер, Ларс Фогт, Кристиан Тецлафф, Томас Цеэтмайр, Жанин Янсен, Рене Якобс и многие другие – лучшие из лучших.

Блестящий исполнительский состав – не единственное, чем привлекает публику «Неделя Моцарта». На протяжении нескольких сезонов фестиваль отличала изобретательно составленная афиша, полная интригующих нестандартных программ. Одна из серенад Моцарта в окружении серенад Берио и Шёнберга, духовные сочинения Моцарта и Мессиана, песни Моцарта и Веберна в окружении симфоний периода «бури и натиска» Гайдна и опять же Моцарта: в столь многомерном контексте даже хорошо знакомая классика звучала особенно свежо. В этом заслуга художественного руководителя фестиваля Штефана Паули; после того, как отгремело 250-летие Моцарта, он задумался об обновлении зальцбургского культурного пространства и во многом добился цели. И музыканты, и публика были рады программам, в которых время Моцарта встречалось с нашим.

Три год назад Паули сменил Зальцбург на Франкфурт, где руководит концертным залом «Альте опер». Худруком «Недели Моцарта» стал дирижер Марк Минковский, один из наиболее преданных фестивалю музыкантов. Маэстро не скрывал того, что новая должность привлекает его в первую очередь возможностью ежегодных оперных постановок. В зоне его ответственности также подготовка двух, максимум трех концертов, в остальном же программой занимается директор фестиваля Матиас Шульц. Как и Паули, Шульц говорит о верности новой музыке, однако на деле она появляется в афише форума «по остаточному принципу»: год назад часть программ посвящалась Арво Пярту, в нынешнем году – Эллиоту Картеру.

Сама идея приношения одному из современных классиков вызывает уважение, однако ее воплощение выглядит, скорее, как спецпроект фестиваля, нежели как неотъемлемая его составляющая. Да и Минковский с Шульцем придают куда большее значение оперным проектам вроде «Луция Суллы» Моцарта с Роландо Вильясоном в заглавной партии или «Орфея и Эвридики» Глюка, поставленной к его 300-летию. И все же летний Зальцбургский фестиваль на поле оперы зимнему не переиграть ни при какой погоде, тогда как в области изысканных камерных программ, составлявшихся при Паули, это было вполне возможно. Вероятно, над этим задумалось и руководство зимнего форума, решив предложить на сей раз что-нибудь пооригинальнее обычной оперной постановки.

Год назад был объявлен «золотой гвоздь программы»: сценическая версия кантаты Моцарта «Кающийся Давид» с участием Бартабаса и знаменитого театра «Зингаро», объединяющего в своих спектаклях конный цирк и элементы балета. «Мы с Марком давно обсуждали, что нового можно сделать с Моцартом в рамках спектакля, но не оперного, – рассказывает Матиас Шульц. – Стали думать о сцене Школы верховой езды, а это подсказало идею пригласить Бартабаса. Соединить с его театром фактически концертную программу музыки Моцарта – это не цирк, не кич, это что-то особенное. И мы решили рискнуть». «Кающийся Давид» исполняется и записывается нечасто, тем более что наибольшую часть музыки Моцарт позаимствовал из собственной же Мессы до минор; теперь же раритетную кантату Минковский решил положить в основу спектакля, дополнив ее еще двумя сочинениями Моцарта.

Знаменитый оркестр Минковского «Музыканты Лувра – Гренобля» играл в непривычных условиях: рассаженные по аркам Школы верховой езды, вдалеке от дирижера, оркестранты не видели и, судя по всему, не очень хорошо слышали друг друга. Под «Адажио и Фугу», звучавшие без присущих «Музыкантам Лувра» блеска и идеальной синхронности, появлялись наездники на лошадях, ходивших по кругу медленно и печально. Ускорившись перед «Масонской траурной музыкой», они покинули сцену, уступив ее самому Бартабасу. В образе одинокого героя из неких рыцарских времен он исполнил сольный номер и оставался на сцене до конца. С верхнего яруса, словно с неба, грянул Баховский хор Зальцбурга, солисты пели один лучше другого, по сцене продолжали ездить девушки на лошадях; какое отношение это имело к музыке, продолжало оставаться большим вопросом.

Перелом наступил в середине спектакля благодаря нехитрому, но эффектному приему. Во время одной из кульминационных сцен к хору присоединились наездницы – не для вида, а по-настоящему; по крайней мере из партера их пение было хорошо слышно, и это слияние голосов земных и небесных производило сильнейшее впечатление. После этого музыка и происходившее на сцене уже не воспринимались в отрыве друг от друга, особенно в финале, где была сделана чуть ли не единственная попытка увязать движения лошадей и их хозяев с партиями солистов. В целом «Кающийся Давид» оказался безусловно интереснее очередной оперной постановки, и все же авторы идеи предпочли оригинальность подлинному художественному результату. Иное дело – программы, посвященные Эллиоту Картеру: этот американский композитор умер два года назад в возрасте ста трех лет, однако по живости ума и дерзости идей давал фору большинству молодых коллег.

В концертах фестиваля прозвучало 6 миниатюр и 3 песни Картера плюс 9 относительно крупных его сочинений: от ранней Первой симфонии, отмеченной влиянием Барбера и Копланда, до предсмертных «Эпиграмм» для фортепианного трио – дюжины миниатюр, где 103-летний Картер показывает себя образцовым учеником пуантилиста Веберна. Между ними – самые разные произведения, в том числе написанный на пороге столетия Флейтовый концерт и вокальный цикл «What Are Years» («Что такое годы» – неплохое название для опуса 101-летнего автора), дирижировал Пабло Эрас-Касадо. Флейтовый концерт в блестящем исполнении Эммануэля Паю поразил виртуозной и в то же время нежной, лиричной партией солиста, которого, вопреки традициям Картера, почти не перебивал оркестр. А «What Are Years» с участием сопрано Керстин Авемо и российской арфистки Анны Верхоланцевой попросту показались лучшей вокальной музыкой нашего времени, которую немедленно хотелось послушать опять.

Еще два концерта, где звучали сочинения Картера и Моцарта, дали солисты Камерного оркестра Европы во главе с Пьером-Лораном Эмаром. В «Instances», одном из последних сочинений Картера, Эмар стал за пульт: в этом амплуа он пробует себя уже около десяти лет, хотя и не считает себя дирижером. «Иногда дирижирую из-за рояля, исполняя не требующие дирижера концерты, или становлюсь за пульт, когда сочинение и его автор слишком уж хорошо мне знакомы». В данном случае маэстро поскромничал: в «Instances» дирижер очевидно требовался, и в этой непростой пьесе Эмар чувствовал себя как рыба в воде, позволяя группам оркестра перекрикивать друг друга в нужное время. А несколько минут спустя он уже играл последний концерт Моцарта, где звучал не менее уверенно.

Еще в одной программе Эмар предложил квинтеты Картера и Моцарта для фортепиано и духовых. Их едва ли объединяло что-либо, кроме состава, и тем интереснее было сравнить трактовку ансамбля у Моцарта, где духовые звучат единым хором, и у Картера, где валторна противостоит деревянным. Несомненно, это были ярчайшие концерты фестиваля, однако и их можно было составить интереснее, не ограничиваясь сопоставлением Картера с Моцартом. Неслучайно в одной из бесед после концерта Эмар давал понять, что также не слишком доволен нынешней программой, хотя и рад осуществить свои картеровские проекты в ее контексте. «И если на таком концерте зал заполнен на 70%, это неплохой результат, двадцать лет назад публика могла бы просто не прийти», – уточнял маэстро. Но в эпоху Штефана Паули подобные смешанные программы привлекали больше публики, притом что для консервативной ее части концерты типа «Only Mozart» также имелись, но не доминировали, как сейчас.

Правда, в ответ на это легко сказать, что фестиваль все же посвящен Моцарту, а не Моцарту и современности. Но возразить еще легче: во-первых, практически любое сочинение – в том числе Моцарта – воспринимается острее, свежее в контрастном окружении; скажем, великая Двадцать пятая симфония производила вдвойне грандиозное впечатление в финале программы, где звучали также Хартман, Веберн и Гайдн. Во-вторых, в каждой музыке – Моцарт: говоря «Моцарт», мы подразумеваем «музыка», пусть даже и не желая того; и программы прежних фестивалей, где компанию Моцарту составляли Мессиан или Губайдулина, лишь обогащали пространство Моцарта, а не наоборот. В-третьих, для воспроизведения духа эпохи Моцарта необязательно эксплуатировать его музыку так интенсивно.

Если уж Шульц настолько одержим циклами – в первую очередь, конечно, моцартовскими: все струнные квинтеты, квартеты, фортепианные сонаты, – то можно предложить ему неплохую идею исполнения всех симфоний Гайдна, например. Это частично решило бы проблему составления афиши на несколько лет вперед и помогло бы сохранить в программе фестиваля дух эпохи и музыки Моцарта, не повторяя из года в год одних и тех же его сочинений. Афиша следующего форума впервые за несколько лет обойдется без сценической постановки; компанию Моцарту составит Мендельсон, а наше время представит Анри Дютийё. Настоящим же репертуарным прорывом для Зальцбурга станет Симфониетта № 2 Мечислава Вайнберга; на закрытии фестиваля ее исполнит камерный оркестр «Кремерата Балтика». Жаль только, что замечательный композитор, едва ли исполнявшийся в Зальцбурге прежде, дебютирует здесь не лучшим своим сочинением.