Разгадать загадку Markus-Passion стремилось немало композиторов ХХ века. Реконструкцией по фрагментам «Траурной оды на смерть королевы Христианы Эбергардины» и «Кётенской траурной музыки», положенных в основу «Страстей по Марку», занимались ведущие европейские специалисты в области аутентичного искусства. Автором последней и, по оценкам специалистов, наиболее удачной реконструкции стал голландский композитор и дирижер Йорн Бойзен, посетивший Новосибирск в качестве специального гостя «Сибирских сезонов».

– Йорн, когда музыкант (в данном случае вы) делает седьмую (во всяком случае, так гласят анонсы) реконструкцию сочинения, это значит, что предыдущие шесть его не устроили. Что не удовлетворило вас в опыте предшественников?

– Реконструкций «Страстей по Марку» гораздо больше, чем семь. И то, что было до сих пор, не всегда верно стилистически. Никто из предыдущих композиторов-реконструкторов не писал так, как писали во времена Баха, – все так или иначе чередовали старое с новым, не предлагая единства стиля и, в общем-то, не умея писать в барочном стиле.

– Почему «Страсти по Марку» захватывают такое количество «реконструкторов» – что в них такого удивительного?

– Это Бах – в этом все причины! Если ты делаешь «Страсти» Баха, то имеешь массу денег. Чаще всего это просто коммерческая выгода, потому что Бах – известное имя и всегда хорошо продается.

Моя причина с деньгами не связана. Люди из концертной организации, которая попросила меня сделать реконструкцию, сказали: «В наших циклах есть «Страсти по Матфею» и «Страсти по Иоанну», теперь мы хотим «Страсти по Марку». Ты же пишешь барочную музыку – почему бы тебе не написать новую версию и не продирижировать исполнением?» Сначала я отказывался, объясняя это тем, что на меня накинутся все теоретики (все, кто думает, что они знают Баха). Но когда у меня появилось время, я все же сел и сделал.

– Что бы вы назвали главным отличием вашей реконструкции от всех прежних?

– Никто до меня не писал речитативов в барочном стиле. За полгода до моей реконструкции вышла другая, где речитативы просто взяты из «Страстей по Матфею». Но это неправильный путь: барочные композиторы написали бы новые речитативы, а не брали бы откуда-то (потому что – как минимум – там не всегда совпадает текст). Я же написал все речитативы сам, и именно в барочном стиле.

На самом деле никто не знает, как писать барочные речитативы. Я много прочитал по методике их сочинения, и особенно ценными для меня оказались крупные трактаты Шайбе, Марпурга, Штольцеля и других авторов того времени, в которых прописаны правила композиции. Эти тексты непросто читать в оригинале, но это необходимо делать. Я читал книги и по риторике, по философии и эстетике, и даже книга рецептов XVIII века может очень помочь! Важно проникнуть внутрь эпохи, говорить и мыслить, как человек барокко, чтобы стать «барочным композитором».

Кроме того, мне повезло вовремя встретиться с доктором Мартином Кюстером, который тогда как раз писал диссертацию на тему «Влияние поэзии на музыкальную теорию во время Баха» и взялся помочь. Так что в один год он закончил свою диссертацию, а я «Страсти по Марку». И главным подарком для меня было увидеть, что эта музыка «работает», так же как «работают» Johannes-Passion или Matthäus-Passion: она меняет людей! Но чем больше дистанция, чем больше я отхожу от своей реконструкции, тем больше вижу того, что можно изменить. Пять лет прошло с премьеры в 2011 году, и очевидно, что какие-то вещи можно сделать интереснее. И все же в целом я горд этой работой.

– Прежде у вас был опыт реконструкций?

– Нет. Я лишь всегда сочинял и сейчас сочиняю в барочном стиле – я его понимаю. Особенно люблю стиль Телемана. Люди не очень знают, как его играть, но это великий композитор. Бах, кстати, любил Телемана и кое-что заимствовал у него. Однако Бах – совершенно отдельная фигура, не похожая ни на кого. Он делал специфические вещи со своими оригинальными характеристиками, для своего времени делал многое неправильно, с «ошибками», но это его не волновало – он творил так, как считал нужным. И чтобы сочинять «в духе Баха», нужно знать много таких его «приёмчиков» (а для этого – много его играть).

– Испытываете ли вы пиетет к Баху? В России большинство людей воспринимает Баха очень почтительно: Бах – как бог, каждая его нота – истина. А, например, в органных школах Германии выдают ноты Баха и просят выправить ошибки, что для нас немыслимо…

– В прошлом, копируя ноты, капельмейстеры довольно часто что-то там подправляли (были и просто ошибки при переписывании). Я всегда играю по автографу, по уртексту, а не по редакциям, и мне никогда не хочется поправить Баха. Он считал себя ремесленником Господа, писал музыку для службы и вместе с тем для своего века был очень революционным композитором, далеко опережающим эпоху. Во времена Баха все знали, как он необычайно одарен, понимали и то, что он не идет за модой и имеет странный вкус. Но в силу этого Бах как большой художник и бескомпромиссная личность имел огромные проблемы с работой. Он не делал того, что было против его творческой воли. Сейчас в Нидерландах стараются приблизить Баха к современности, к молодежи (важно быть молодым, красивым) – делать этакого «диско-Баха». Бах никогда бы не пошел на подобную «популяризацию» своего творчества, хотя его шаги были очень велики. Он открыл многие «двери» – по большому счету, он начал романтизм, и сыновья Баха очень многое черпали из его работ. Не будь Баха, не было бы ни Гайдна, ни Вагнера, ни Малера, мне кажется, даже и Шёнберга не было бы!

– Как вы относитесь к современной музыке? Ваш учитель и предшественник по реконструкции «Страстей по Марку» Тон Копман сказал недавно, что музыка XIX века для него – «поездка в экзотические края»...

– Я понимаю, что для него XIX век это слишком современно, Тон решил, что не пойдет дальше музыки определенного периода. Но он, например, записал с Национальным оркестром Испании Шуберта и показывал мне записи еще до монтажа: было очень, очень здорово. Тон Копман отличный музыкант.

А я, например, люблю Вагнера. Я прочитал немало вагнеровских работ – их, кстати, довольно сложно найти, потому что в них много националистических идей, антисемитских в том числе, но если сфокусироваться в этих текстах только на том, как следует петь и играть в опере, – это потрясающая информация.

Музыка должна общаться с людьми на языке, который они понимают. Иногда композиторы думают больше о себе, чем о своем слушателе, а потом удивляются, почему на их концертах залы пусты. Я не трачу свое время на такую музыку! (смеется) Кстати, недавно мой барочный хор должен был спеть Шёнберга, еще не атонального – позднеромантического Шёнберга. Я отказался готовить эту вещь, а мой ассистент сделал ее, и хор пел в безбивратной манере: получилось очень красиво.

– Что такое для вас аутентичность и насколько она важна для массового слушателя? Лично я не верю ни в какую аутентичность…

– Я понимаю, почему вы не верите. Все эти старинные вещи откопал Николаус Арнонкур – «современная старинная музыка» началась с его «раскопок». Очень многие были вместе с ним этим заинтересованы. Но если вы услышите ранние записи Арнонкура – звучит не очень красиво, потому что как надо играть на старых инструментах, поначалу еще не знали. А следующие поколения стали просто копировать эти первые ошибки, клише предыдущих как бы барочных оркестров и даже заявляют: «Мы знаем, как играть барокко». На деле же почти никто не читает манускрипты, не интересуется правдой, и я очень зол на этих людей!..

Конечно, никакой аутентичности нет. В большинстве музыканты играют не барочной техникой, а современной, просто ставят на инструмент жильные струны, при этом имеют только один смычок, а не несколько, как полагалось когда-то, и называют это «барокко». Сейчас все универсально, глобализированно – ничего, по сути, настоящего нет. И в этих условиях гораздо важнее, чтобы музыканты просто хорошо понимали язык этой музыки. Если, например, у тебя нет каких-то подставок, ты должен к этому приспособиться и всё. Я предпочитаю иметь дело с современными оркестрами – это оркестры Гевандхауза или Берлинской филармонии, – в которых работают хорошие музыканты, желающие узнать что-то новое и в итоге получить хороший результат. С ними получается даже более аутентично, чем с теми коллективами, в которых каждый знает, как играть барокко, но на самом деле лишь подделывает стиль.

Недавно я был на Утрехтском фестивале старинной музыки. Там выступал русский коллектив: они играли очень музыкально, экспрессивно, поразив публику. Голландцы в этом смысле более хладнокровные. Русские слушались совершенно оригинально на фоне довольно скучных барочных команд. Многие, кто пришел на русский оркестр, потом говорили – всего «слишком много», это преувеличение. Но я прошу прощения, а кто они такие, чтобы так говорить? Самая главная вещь в музыке – экспрессивность. Даже если вы что-то делаете неправильно технически, но если это экспрессивно и дает верное состояние, настроение, передает идею музыки, – то это и есть аутентичность! Это интереснее, чем сидеть и слушать музейное «волузганье» скрипок, претендующее на барокко. А таких высокомерных снобов-знаек очень много! На самом деле они ничего не делают для барочной музыки, хотя твердят, что владеют ею.

К сожалению, сейчас направление стариной музыки умирает, находится в стагнации, все думают, что стиль освоен, все чего-то немножко знают, но это ошибочный подход! Нужны люди, которые возобновят направление, снова начнут смотреть в источники, серьезно изучать их и дадут новый толчок в развитии ранней музыки, интонации. Это нужно делать, если мы уважаем Баха. Если мы действительно его считаем богом, мы должны узнавать его снова и снова!

Фото Владимира Жукова. На фото Йорн Бойзен.