300-летие со дня рождения великого реформатора оперного театра Кристофа Виллибальда Глюка, случившееся в 2014 году, из российских оперных театров почтил лишь один, но зато сразу двумя премьерами: в начале года в Театре им. Станиславского и Немировича-Данченко был дан гротескный диптих камерных миниатюр («Исправившийся пьяница» и «Китаянки»), а в его конце – «Орфей и Эвридика», самое известное оперное творение композитора, за что театру честь и хвала.

«Орфей» – шедевр бесспорный и абсолютный. Подобно операм Моцарта, он всецело принадлежит своей эпохе, своему времени, но до сих пор слушается и воспринимается свежо, на нем нет и тени устаревания, тем более – невыносимой архаики, как, например, на многих произведениях Вивальди и даже Генделя, не говоря уже о менее одаренных композиторах XVIII века. В «Орфее» все декларируемое, вся глюковская теория находит прямое и естественное воплощение на практике, в гениальной, очень искренней, очень живой музыке. Ее классицистский пафос, строгость и возвышенность не кажутся выспренними, нарочитыми, вычурными. Поэтому всякого рода претенциозные интерпретации всегда выглядят очень комично и неумно. Но именно такова постановка Ирины Лычагиной. 

Не довольствуясь музыкой Глюка, мифом об Орфее, режиссер вплетает в оперу чужеродный элемент – параллельно аркадской драме перед глазами зрителей проносятся «будни и праздники» двора королевы Марии-Антуанетты (королеву и ее фрейлин изображают танцовщицы, а король даже получает арию «не из той оперы»), кошмарный сон августейшей особы, в котором она видит свое незавидное будущее с гильотиновым концом, где служители преисподней являются в образах брутальных полуголых санкюлотов, и пр. Именно эта линия – основная в постановке: античные мотивы выражены очень слабо, скорее, мы присутствуем на празднике позднебарочной оперы (с которой Глюк как раз и боролся), в подтверждение чему – костюмы Карины Автандиловой с растрепанными рококошными прическами, а визуальный образ короля – явная реплика на знаменитый фильм Корбьо «Фаринелли». Зеркальная декорация во всю сцену – очевидная аллюзия на Версаль: да, действительно, так нередко сегодня ставят оперы эпохи барокко, помещая их во времена их создания, реконструируя барочный театр. Но, кажется, именно Глюку такой подход категорически противопоказан – театр великого реформатора бежит всякой искусственности и ненатуральности, его музыка гораздо выше поделок подобного рода, чудачества современной режиссуры наиболее нелепы именно в потугах «придать дополнительные смыслы» искренней и сердечной музыке композитора.

Главный позитив новой постановки – ее музыкальная часть. Как и большинство спектаклей, идущих на малой сцене театра, «Орфей» – плод трудов молодежи, почти студенческий спектакль. Но в отличие от многих прежних опытов на этой сцене, его качество приятно удивляет. Наибольшее удовлетворение приносят главные солисты – Екатерина Лукаш (Орфей) и Инна Клочко (Эвридика). У первой красивое, глубокое меццо, не сладкое, не медовое – скорее, пряное и с металлом, но очень выразительное. Кроме того, артистка отлично пользуется своим инструментом, но самое главное – ее голос, это не просто красивый и искусный инструмент, но медиум, способный передавать тонкие градации эмоционального состояния героя, разнообразный в нюансировке. Медитативно-меланхолическая манера пения Лукаш идеально подошла к партии, позволив создать образ глубоко страдающего, отрешенного от мирских радостей, готового к самопожертвованию героя. Инна Клочко зарекомендовала себя еще в июньской премьере «Дон Жуана», великолепно спев партию Церлины. Ее Эвридика не менее зрела и интересна: ясный и чистый голос солистки звучит безупречно, что же касается образа, то Клочко исключительно естественно удался переход от сомнамбулически застывшей обитательницы подземного Элизиума к полной жизни и надежд воскресающей героине, живой и непосредственной. 

Дарья Захарова (Амур) понравилась меньше: образ вездесущего ангелочка сыгран артисткой убедительно, но вот собственно пение несколько выбивается из общей стилистики постановки – недостаточно округлый звук, нарочито «детские» интонации, не всегда кристально чистое звуковедение, все это, конечно, плохо вяжется с античной гармоничностью глюковской партитуры. Волей постановщиков в опере, где, как всем известно, всего три солиста, появляется еще один – Король, который исполняет ближе к финалу вставную «арию мести» авторства лондонского Баха: ее весьма брутально, но в характере персонажа поет импозантный Денис Велев. Порадовала работа юного маэстро Тимура Зангиева: под его управлением хор и оркестр театра звучат изысканно, мягко, музыкально, предельно точно, что сразу возводит новую работу театра на высокий качественный уровень истинно европейского по своему акустическому контексту спектакля.

Мария-Антуанетта – Анастасия Першенкова