Когда выяснилось, что у этого проекта есть режиссер-постановщик, подумалось, что мы, скорее всего, имеем дело с semi-stage вариантом. Но постановочно-сценографические решения режиссера Михаила Панджавидзе выходят за рамки полусценичности. Речь о вполне состоятельной и самодостаточной театральной постановке с весьма действенными мизансценами, костюмами и даже минимальным наполнением по части сценографии и реквизита.

В проекте принял участие Российский национальный оркестр – место за дирижерским пультом занял итальянский маэстро с мировым именем Пьер Джорджо Моранди. В главных партиях – Чио-Чио-сан и Пинкертона – выступили сопрано Амалия Гогешвили (Россия) и тенор Тьяго Аранкам (Бразилия). Меццо-сопрано Наталья Евстафьева (Мариинский театр) исполнила партию Сузуки. В других ролях были заняты солисты МАМТ им. Станиславского и Немировича-Данченко – баритон Евгений Поликанин (Шарплес) и бас Феликс Кудрявцев (бонза), а также солист Камерного музыкального театра им. Б.А. Покровского баритон Александр Полковников (принц Ямадори). Вокальный ансамбль, в целом, сложился довольно обнадеживающим.

Лишь при погружении в проект в качестве зрителя понимаешь, что за основу визуального ряда взята постановка «Мадам Баттерфляй» М. Панджавидзе в Казани на сцене ТАГТОиБ им. М. Джалиля, и в Москве используется тот же принцип асимметрично перемещаемых по сцене больших вертикальных панелей-экранов. Их комбинации вкупе с проецируемым на них символически-иллюстративным видеорядом, изящно и, главное, зрелищно локализуя пространства действия, создают необходимое театральное настроение.

Сюжетная основа оперы нетороплива, эпична, даже в какой-то степени статична. В силу этого погружение в экзотику природы и восточную церемониальность уклада социальных отношений (того места и той страны, в которой и разворачивается трагедия обманутой Пинкертоном Чио-Чио-сан) происходит естественно и даже захватывает при предложенном минимуме визуально-театральной абстракции. В наивно-хрупкий мир бывшей японской гейши вторгаются агрессивность и прагматичный цинизм западной цивилизации, которые олицетворяет собой американский лейтенант Бенджамин Франклин Пинкертон. Контрастом к сюжетной линии жертвы и хищника-завоевателя, поначалу возникающей из светлой любовной идиллии, служит сказочно-добрая линия отношений Чио-Чио-сан с Шарплесом (американским консулом в Нагасаки).

Проекционные панели-экраны как основной сценографический элемент образуют несплошную разделительную полосу-завесу: за ней на заднем плане располагается оркестр, а довольно большой полукруг сцены перед ней отдан действию. Над полосой постоянно перемещаемых вертикальных панелей в качестве верхнего яруса возвышается большой горизонтальный экран – на него проецируются картинки-настроения экзотических видов восточноазиатской природы.

Каждый персонаж проекта – от главных героев до второстепенных – в живых и увлекательных мизансценах предстает неотъемлемым сюжетным звеном: все артисты лицедействует увлеченно, даже самозабвенно. По сравнению с постановкой в театре эта «облегченная версия» производит, как ни странно, впечатление большей цельности, так как спектакль в Казани перегружен ассоциативной символикой параллельных смыслов. Ее след в виде страшных кадров последствий ядерной катастрофы Хиросимы и Нагасаки остался и в московском видеоряде, но на сей раз атмосфера трагической мелодрамы не заслоняется ничем. Именно поэтому постановка в Москве точно бьет в цель.

Ее равноправным «действующим лицом» с полным основанием выступил Российский национальный оркестр – на великолепную симфоническую основу благодатно легли и голоса исполнителей главных партий. Однако в плане соответствия стилю Пуччини обворожительная А. Гогешвили впечатляет меньше, хоть и подкупает артистизмом и женственностью, природными вокальными данными и технической оснащенностью. Ее сопрано не хватает плотности (и потому – драматической выразительности) звучания на mezza voce, а ведь вся партия Чио-Чио-сан с первого момента первого появления героини до ее смерти в финале должна восприниматься неким непрерывно пульсирующим – то едва заметно, то явно – вокальным нервом, проступающим именно на mezza voce. Одним лишь контрастом piano и forte не убедишь, и в манере певицы это выглядит довольно нарочито.

Артистически-темпераментный Т. Аранкам вокальным драматизмом поразил не так сильно, как пять с лишним лет назад, когда Москва впервые услышала его в партии Хозе на Новой сцене Большого театра. Он вокализирует намного ровнее, но его звучание вдруг обнаруживает неакадемическую открытость, хотя в верхнем регистре голос певца парит сегодня намного свободнее и раскрепощеннее.