«Рождественский концерт» состоялся в рамках проекта «Платформа», руководимого Кириллом Серебренниковым. В новом году «Платформа» меняет творческую ориентацию: сменились кураторы и, соответственно, произошел эстетический и в целом стилистический поворот (более или менее принципиальный). То, что руководители направлений «Театр», «Музыка», «Танец» и «Медиа» будут регулярно меняться, было оговорено с самого начала, когда создавалась небольшая площадка в Цехе Белого на Винзаводе, чтобы «Платформа» показывала зрителю/слушателю разные векторы развития современного искусства. Теперь направление «Театр» курирует театральный критик Марина Давыдова, за «Танец» отвечает хореограф Анна Абалихина, а областью «Медиа» по-прежнему управляет Анна Беляева. Что касается музыкальной части, то принципиальная авангардная направленность программ предыдущего куратора композитора Сергея Невского сменилась на всеядность Александра Маноцкова – он и пригласил Гайворонского на «Платформу».

Вячеслав Гайворонский сегодня известен и почитаем больше в новоджазовой среде, чем в академической. Среди прочих своих коллабораций он играет в джазовом трио Вячеслав Гайворонский – Владимир Волков – Андрей Кондаков, с которым записал несколько альбомов и не раз приезжал в Москву. Выступал он и со струнниками-академистами Владиславом Песиным и Дмитрием Якубовским, с этно-певцом Нилоем Ахсаном, таблистом Денисом Кучеровым и аккордеонисткой Эвелиной Петровой, а также в качестве автора симфонических обработок песен Бориса Гребенщикова. В свое время Гайворонский окончил Ленинградскую консерваторию по классу трубы, брал уроки композиции у Ореста Евлахова и Бориса Тищенко, но потом ушел в медицину (несколько лет проработал хирургом) и композиторского диплома не получил. Тем не менее в программе 12 января (повторенной 13-го) звучали в основном его академические опусы (на сайте «Платформы» можно было даже скачать партитуру Концерта для альта с ансамблем и следить по ней за исполнением). Кроме концерта – арии из «Рождественской оратории» (дело ведь происходило на рождественской неделе), «BACH», «Баллада», Фуга Соль мажор, «Фуга с проглоченной темой», «Трудоголик», «Моцарт на рыбалке», «Болеро» и на бис «Сольфеджио по-тибетски». Эклектичный набор, где главное в каждом случае – своя идея. К примеру, вот комментарий автора к «Фуге с проглоченной темой» (его эксцентричная манера поведения на сцене, кажется, являлась частью концепции всей программы): «Тему забыл, потерял, проглотил, остались противосложения». Другая фуга, с замшело-заакадемизированным указанием на Соль мажор в названии – ироничная имитация барочной ученой серьезности (за роялем – Михаил Дубов), причем фуга эта формально одноголосная – все ее атрибуты реализуются в скрытой полифонии.

Рассказывая об идее цикла пьес, иллюстрирующей основные периоды человеческой жизни от рождения до смерти (кстати, точно такая же идея – в «Бирюльках» Виктора Екимовского), Гайворонский говорит о пьесе «Трудоголик» как о воплощении «зрелости». Это инструментальный театр, где трудоголик (альтист Дмитрий Якубовский) играет, а точнее сказать – как раз трудится, стоя на коленях перед публикой. В «Болеро» основной ритм задает гавайская мини-гитара укулеле (Александр Маноцков), а в общем и целом пьеса слушается как пародия на Равеля. «Сольфеджио по-тибетски» – мистификация, где ничего специфически тибетского, кроме, может быть, финального низкого тона трубы, нет. Скорее это вторая (быстрая) часть индийской раги – с пластиковой тарой из-под питьевой воды в роли табла. Нельзя сказать, что вся звучавшая музыка была принципиально записанной – были и моменты импровизации. Особенно в дуэте «BACH» для трубы и скрипки (сам Гайворонский и Владислав Песин), где от прямой подачи баховской монограммы (в том числе и в транспонированном варианте) музыканты переходили к импровизируемой сонористике и фирменным спонтанным «вокализам» Гайворонского в трубу (соответственно менялась и градация серьезности/несерьезности).

В новоджазовых проектах Гайворонского ирония и юмор очевидны практически всегда; что же касается академических, то здесь не всегда ясно, есть ли двойное (тройное) дно, всерьез ли это или нет, вера ли это в красоту или сплошной стеб. А может быть, и то, и другое вместе? А может быть, просто наивность или игра в нее? Так или иначе, Гайворонский нередко балансирует на грани восприятия всерьез-не всерьез. И еще одно несомненное качество его академических опусов: такое впечатление, что композитор абсолютно не стесняется пользоваться чужими приемами и средствами выражения, – барокко так барокко, романтизм так романтизм. Главное – в особом угле зрения, своего рода диалоге композитора/трубача с той или иной эпохой или стилем (стилями). Впрочем, есть у главного действующего лица рождественского проекта и принципиально другие опусы, написанные в духе поставангардной сложности без тени иронии и какого-либо заигрывания с прошлым музыкальной культуры – вроде «Капричос» по серии офортов Франсиско Гойи. Но рождественское настроение включению их в программу не способствовало.

Казалось бы, постмодернистская стилистика – не совсем в духе Московского ансамбля современной музыки, дополненного замечательными солистами из обеих столиц (из неназванных – сопрано Екатерина Кичигина, самая востребованная российская вокалистка в области новой музыки). Все-таки мы привыкли слышать МАСМ в более радикальном ключе. Но подобная программа дала понять, что масмовцы как настоящие профессионалы могут играть любую музыку, в том числе и ту, где не спрячешься за переусложненность и непонятность текста и где не скроешь технической несостоятельности.

В среде музыкантов Вячеслав Гайворонский известен и своей систематизацией ладов, внеисторически объединяющей их свойства. На следующий день после концертов, 14 января, он провел мастер-класс «Ладовые структуры и принципы работы с ними» по своей книге «У врат храма». Для желающих поучаствовать в обсуждении текст этого музыкального трактата на сайте «Платформы» был доступен бесплатно.

Книга Гайворонского «У врат храма» – с одной стороны, произведение литературно-философское (в первой своей части), с другой, музыковедческо-теоретическое (во второй). Тексты интровертные и порой сложные для восприятия, нуждающиеся в комментариях. Вместе с тем по большей части это авторская, оригинальная интерпретация, в общем-то, известных вещей. В отличие от музыки здесь все абсолютно всерьез.

Мастер-класс состоял в основном из авторского пересказа книги, и его участники так бы ничего (или почти ничего) и не поняли, если бы не куратор проекта и по совместительству ведущий концертов Александр Маноцков (кстати, ученик Вячеслава Гайворонского), который переводил на более доступный язык, комментировал и даже иллюстрировал на рояле все выкладки мэтра. А в завершение встречи присутствовавшие на ней музыканты решили поимпровизировать, что, впрочем, не было серьезной иллюстрацией сказанного. Более того, в случае с консерваторским композитором-концептуалистом Сергеем Загнием, пытавшимся изобразить на рояле один из показанных ладов, это было скорее пародией на сказанное, что изрядно повеселило автора книги…

– Вячеслав, как вам работалось с Московским ансамблем современной музыки? Ваши впечатления от исполнения?

– Насчет исполнения я был спокоен, потому что сотрудничать с ансамблем взялся скрипач Владислав Песин (он же выступил в качестве дирижера). С Владиславом я неоднократно сотрудничал в Питере и знаю его уровень работы с ансамблем, насколько он придирается к штрихам, фразировке, насколько он требователен к деталям и вообще качеству исполнения. Так что когда я приехал на репетиции, почва уже была подготовлена. Но что касается Московского ансамбля современной музыки, я его слышал и раньше и сразу понял, что для этого коллектива нет никаких преград в прочтении любой музыки.

– Был ли какой-то критерий в отборе произведений для «Рождественского концерта»?

– Я хотел показать простую узнаваемую музыку. Все сочинения вечера пронизаны иронией – иногда до гротеска и даже абсурда (хотя это присутствует не во всех моих опусах).

– Возможно, это мое субъективное мнение, но, кажется, вы стали меньше играть в новоджазовых проектах. С чем это связано?

– Здесь несколько причин. Если вы имеете в виду Санкт-Петербургский оркестр импровизации, то для меня это пройденный этап, когда-то я этим переболел, и сейчас мне это уже неинтересно. Если бы мне было лет 18-20, тогда другое дело. Вероятно, все проходят через этот этап, когда спонтанность импровизации приносит много находок, но такое музыкальное времяпрепровождение интересно до определенного возраста. Что касается меня, то кристаллизация моего творческого кредо уже произошла.

– А как же ваше трио с Владимиром Волковым – Андреем Кондаковым?

– Вот-вот выйдет наш альбом «Романсы Даргомыжского» на лейбле «Art Beat». Это та программа, которую мы последний раз играли в «Доме». К сожалению, сейчас работы для трио почти нет. Даже в Питере. Возможно, мы мало играем еще и потому, что и у Волкова, и у Кондакова куча других проектов, между которыми они разрываются.

– Иначе сейчас не выживешь…

– Это да. Но для меня более привлекателен и понятен другой подход, когда музыканты занимаются исключительно основным своим проектом, верят друг в друга, верят в ту историю, которую они создают, даже если это не приносит славы и денег, даже если приходится потуже затягивать пояс.

– Есть такие музыканты в России?

– Нет, никого.

– Вы перестали играть в дуэте с Владимиром Волковым, а между тем ваши дуэтные программы, как мне кажется, были особенно ценны тем, что в них присутствовала обнаженность идей.

– Я тоже наш дуэт ценю больше, чем трио. Но дело в том, что дуэт – это не только другая музыка, но и другое взаимодействие – человеческое, психологическое. Со временем и у меня, и у Волкова возникли свои приоритеты, которые нас разобщили. Кондаков – это тот буфер, который мешает взорваться двум электрическим зарядам высокого напряжения.

– Жаль все-таки, что теперь вы меньше играете новый джаз. Мне всегда были любопытны проекты с вашим участием и в Московском культурном центре «Дом», и в Государственном центре современного искусства.

– В «Доме» была своя аура, которую наработал его покойный основатель и арт-директор Николай Дмитриев; сейчас же все это разрушилось. Раньше Дмитриев приглашал перспективных исполнителей из-за рубежа, которые, может быть, и не имели там большого резонанса, но потом добирали очки. Интуиция продюсера у него работала прекрасно. А сейчас в «Доме» играют только проверенные исполнители, гарантированно собирающие залы, причем они довольно часто повторяются.

– Насколько две сферы вашего творчества – новый джаз и новая академическая музыка – пересекаются и взаимодействуют?

– Я считаю, что между ними все-таки должен быть водораздел. Но на альбоме «Interventions into Bach & Mozart» эти две сферы внедряются друг в друга, и в этом – концептуальная фишка, дающая возможность поиздеваться над собой и над миром.