Восприятие и оценка спектакля, как и любого произведения искусства, во многом зависят от контекста. И если предшествующие оперные премьеры театра этого года получились мертворожденными, то даже малейшие признаки жизни в новой работе способны настроить на позитивный лад. Особенно когда за пультом – харизматичный Эван Роджистер, а на сцене – сравнительно неплохой певческий ансамбль и впечатляющая временами сценография.

То, что мы видим, почти ни в чем не противоречит привычным представлениям об опере Пуччини. Время действия сдвинуто на полвека вперед? Но Пуччини и не настаивал на 40-х годах XIX века, как в романе Мюрже. В отличие от «Сцен из жизни богемы», где под именем Родольфа писатель вывел самого себя, для композитора парижская богема была чем-то абстрактным. А учитывая, что в процессе работы он сам вместе с друзьями и соавторами не раз принимался играть в богему, перенос действия оперы в эпоху ее создания выглядит вполне логично.

В спектакле молодого французского режиссера Жан-Романа Весперини и сценографа Бруно де Лавенера ничто не вызывает раздражения или отторжения. Не вызывает, правда, и других сильных эмоций. Режиссер заведомо не претендует на концептуальность, пытаясь в то же время прикрыть отсутствие оригинальных идей разглагольствованиями в буклете. Среди прочего у него не раз мелькает слово «импрессионизм». Заметим сразу, что импрессионизм (без кавычек) есть и в оркестре, и в сценографии, но только не в режиссуре. Если, конечно, не трактовать это понятие, подобно некоторым критикам времен возникновения соответствующего направления, как синоним недоделанности…

Между тем, решение, предложенное сценографом для первой и четвертой картин, подталкивало режиссера совсем в другую сторону. Дом в разрезе, с несколькими этажами, почти один в один, настраивает на реалистический лад. Так в основном и строится действие спектакля. Вот только ощутимо не хватает проработки психологических нюансов поведения героев, не говоря уже о мотивированности их бесконечных перемещений по лестницам с этажа на этаж – вплоть до почти анекдотического: «потеряли здесь, а ищем выше», или умирающей Мими, вдруг ни с того ни с сего взбегающей на второй этаж, а потом возвращающейся умирать на ту же кровать. При сугубо реалистическом подходе все это выглядит явным режиссерским проколом, а других «правил игры» нам здесь и не предлагают…

Наиболее слабой оказалась у режиссера вторая картина, где он не смог придумать ничего, чтобы оживить толпу в Латинском квартале, которая просто стоит и поет, как в концерте (и предложенные Седриком Тирадо индивидуальные костюмы для каждого хориста при таком подходе, увы, не работают). При этом основных героев на фоне этой пестроты не всегда и различишь. Лишь Мюзетта, напоминающая диву мюзик-холла, да ее живой пудель по кличке Леди хоть как-то выдают режиссерское присутствие…

На протяжении спектакля не покидает ощущение, что режиссер вообще работал «вполноги», особо себя не утруждая. Благо, сценический облик здесь диктует художник. Но он же создает и определенные проблемы. Потому что многоярусная конструкция в первой и четвертой картинах предполагает периодическое присутствие персонажей на одном из верхних уровней, откуда не видно дирижера, и нередко возникает рассинхронизация между вокалом и оркестровым звучанием. Отчасти, впрочем, в ней повинен и дирижер, больше внимания уделяющий оркестру, нежели певцам.

Зато бесспорной удачей стала третья картина. Этот зимний парижский пейзаж – и вправду импрессионистический – не просто выглядит впечатляюще, но и создает атмосферу, в полной мере отвечающую музыке и помогающую артистам найти верное сценическое самочувствие. И режиссер им в этом не мешает.

Составы нынешней «Богемы» не назовешь совсем уж безупречными, но у каждого из исполнителей есть свои достоинства. Динара Алиева давно считается одной из лучших Мими, хотя сегодня ей больше бы пошли не юные девочки, а героини в расцвете женских чар, вроде Флории Тоски. Пела она превосходно, но в сугубо молодежный спектакль не слишком-то вписалась. В этом смысле более уместной оказалась 24-летняя Мария Мудряк. Она и актерски была очень органична. Вот только ее легкое сопрано скорее подходит для Мюзетты, тогда как для Мими в нем недостает лирической теплоты и драматических красок, а попытки певицы укрупнить звук (на что провоцировал и слишком плотный оркестр) делали его подчас излишне напряженным, обедняя темброво…

Раме Лахай – прекрасный лирический тенор (год назад в Савонлинне он производил наилучшее впечатление в партии Герцога), однако для Рудольфа его голос недостаточно звонок и не всегда пробивает оркестр. Второй Рудольф, Давиде Джусти, обладает голосом совсем уж скромным и лишь где-то к середине оперы начинает звучать более или менее уверенно. Зато в его исполнении гораздо больше подкупающей искренности.

Хороши обе Мюзеты – Ольга Селиверстова и Дамиана Мицци. Отлично поет Марселя Андрей Жилиховский, хотя подчас несколько злоупотребляет звучанием forte.

…Лучше ли новая «Богема», чем прежняя? Во всяком случае, свежее. Но все же художественные достоинства постановки не настолько очевидны, чтобы не вызывать вопроса относительно целесообразности повторного обращения к опере, лишь год назад покинувшей эти стены – и вдобавок представленной еще на трех столичных подмостках. Четыре «Богемы» – не многовато ли на одну Москву?

На снимке: М. Мудряк – Мими и Д. Джусти – Рудольф

Фото Дамира Юсупова /Большой театр