Одним из важных пунктов своей карьеры Диниэле Рустиони считает работу в петербургском Михайловском театре в 2008-2009 годах на посту главного приглашенного дирижера. И недавно он по счастливой случайности снова оказался за пультом Михайловского театра, где дирижировал оперой Верди «Бал-маскарад».

– Даниэле, вы так внезапно вернулись в Петербург и так ненадолго – продирижировать всего одним спектаклем. В ближайшее время сохраните такой же принцип спонтанности или будет более стабильный алгоритм ваших появлений в Михайловском театре?

– Начну с того, что мне очень не хватало Михайловского театра с тех пор, как я уехал из Петербурга четыре года назад. Я говорю об этом не ради красного словца, потому что для меня этот театр много значит. Я очень благодарен директору театра Владимиру Кехману за то, что он в свое время пригласил меня работать, доверив музыкальное руководство в постановке «Сельской чести» Масканьи, а затем премьеры «Паяцев» Леонкавалло и «Любовного напитка» Доницетти. Сейчас я вернулся благодаря приглашению главного дирижера театра Михаила Татарникова, моего друга. Для того чтобы приехать на три дня, я даже отменил работу в моем театре в Бари. Мне рассказали, что постановка «Бал-маскарада» в Михайловском очень интересная, а поскольку в июле я должен дирижировать этой оперой в «Ла Скала», то и решился на приезд. И очень счастлив, что выкроил три дня. Что касается «алгоритма возвращений», то до конца 2014 года у меня все расписано так, что нет почти ни одного свободного дня. Ну а дальше – как получится. Надеюсь, что хотя бы в 2015-м мне удастся снова приехать в Петербург.

– Каким вы нашли уровень оркестра Михайловского театра сегодня?

– Уровень очень вырос, в том числе с точки зрения дисциплины. Я почувствовал, какая серьезная музыкальная работа была проведена. Все это вызывает во мне желание вернуться сюда, чтобы осуществить новые проекты.

– Насколько русские певцы соответствуют европейским стандартам?

– В большинстве случаев русские певцы поют от mezzo forte и громче. Их очень трудно заставить петь piano, чтобы добиться больше красок и динамических оттенков в звучании. У меня складывается впечатление, что в России до сих пор существует идея: чем больше демонстрируешь силу своего огромного голоса, тем больше обрадуешь публику. Когда я прошу русских певцов петь piano, они взглядом, выражающим недоумение, как будто спрашивают: «Зачем? Кто меня тогда услышит? Кто будет аплодировать?». Но русские голоса очень красивые, среди певцов встречается много талантливых.

– Я знаю, что у вас за плечами уже большой опыт работы с певцами. Как надо петь итальянскую оперу?

– Начинать надо с Беллини, Россини, Доницетти, чтобы научиться чувствовать красоту мелодической линии, уметь ощутить внутри этой линии однородность, соединять гласные, избегать неправильных акцентов. В то же время это не должно бить на эффект. Но и Верди, в особенности ранний – тоже бельканто. Он сумел соединить красоту музыки со значимостью слова. Благородства в произнесении фразы нужно требовать от певцов и в поздних операх Верди – в «Фальстафе» и «Отелло».

Многие певцы, начинающие петь Верди, думают, что для красоты момента нужно делать как можно больше portamento, чего нигде не указано в партитуре, открыть все гласные, чтобы эффектней звучало. Когда они начинают заниматься самодеятельным «речитативным пением», возникают ошибки. Еще больше ошибок многие даже опытные певцы делают, когда хотят изобразить веристские страсти Пуччини. А Пуччини нужно петь очень просто и очень точно, строго следуя всем указаниям в партитуре. У этого композитора всего ровно столько, сколько нужно, никакого своевольничания его музыка не терпит. Пуччини выписал все ремарки, его партитуры буквально нафаршированы информацией, поэтому петь нужно строго «по рецепту». Для того чтобы петь и играть Пуччини, надо быть математиком: только от точнейшего следования тому, что написано, наступает внутренняя свобода. Часто Пуччини исполняют «любительски» – как хотят, так и поют. Впрочем, музыка Пуччини, как и музыка Вагнера, такова, что как ни порти ее, она все равно будет красиво звучать, потому что гениально написана.

– За последние годы вы стали дирижером-философом.

– Станешь тут философом. Все мы меняемся. Я заметил еще одну странную вещь: чем больше я дирижирую, тем противнее мне становятся молодые дирижеры. Чем больше я набираюсь опыта, тем яснее понимаю, что ничего не знаю. И начинаю ценить стариков.

– Вы можете поделиться секретом успеха – как становятся главными дирижерами в вашем, таком «юном» с точки зрения «нормы» дирижерской профессии, возрасте?

– Как я уже сказал, мне повезло оказаться в Михайловском театре, а дальше все зависело от моих усилий. Никаких рекомендаций не было, и покровительства никто не оказывал. Когда я дирижировал в «Ла Скала», будучи учеником академии этого театра, то подготовил там оперу с молодым составом, и многим понравился. Затем были концерты, турне с молодежным оркестром академии, после которого меня пригласили сотрудничать уже с «взрослым» оркестром. А потом художественное руководство «Ла Скала» решило доверить мне серьезную постановку. Так же было и в «Ковент-Гардене», где я учился у Антонио Паппано, являющегося, на мой взгляд, самым лучшим дирижером в мире, который мне очень многое дал. Словом, если ты постепенно, без резких рывков начинаешь подниматься наверх, то завоевываешь основательную репутацию. Ну а когда ты уже оказался в «Ла Скала», остальные театры начинают тебя приглашать почти автоматически. И агент должен только отвечать на звонки, чтобы говорить, свободен Рустиони или нет. У музыканта, конечно, может оказаться покровитель, готовый его продвигать, и с его помощью, наверное, можно начать делать карьеру. Но время и обстоятельства все равно поставят этого музыканта на то место, которого он заслуживает.

– Как в Италии отмечают 200-летие со дня рождения Верди?

– Очень активно отмечают, может быть, даже слишком. Во всех театрах ничего кроме Верди и не услышишь. В «Ла Скала» осуществили великолепный проект премьерных постановок семи опер с участием лучших певцов и дирижеров, среди которых имена Гергиева, Хардинга, Маэстри, Луизотти, Нозеды, Луизи. Это, заметьте, я говорю только о «Ла Скала». В театре в Бари, которым я руковожу, выпустили премьеру «Фальстафа» в постановке великого режиссера Луки Ронкони. В «Ла Фениче» поставили «Разбойников». В «Театро Реджио» в Турине поставили отличного «Дон Карлоса» с участием Ильдара Абдразакова, Барбары Фриттоли под управлением Дж. Нозеды. Сильнешее впечатление на меня произвел Риккардо Мути, продирижировавший «Симоном Бокканегра» в Римской опере.

– После ухода Паваротти мир пока не получил ему замены, но желание публики так велико, что некоторые западные критики и слушатели готовы признать «новым Паваротти» молодого тенора Витторио Григоло. Что вы думаете об этом певце?

– Витторио Григоло, конечно, певец в своем роде исключительный, но, на мой взгляд, никакого отношения к Паваротти не имеет. Безусловно, он делает блестящую карьеру. У него великолепный вокальный аппарат, он музыкален. Он может петь как на три forte, так и на четыре piano. Мне кажется, его не стоит сравнивать с Паваротти. Впрочем, если вы имели в виду, что он станет «новым Паваротти» с точки зрения известности, тогда на 80% я отвечу «да». Он в принципе даже похож на popstar и иногда выходит на территорию поп-музыки. Но Григоло – певец с очень серьезными намерениями, всегда основательно готовится к выступлениям, работает как представитель старой школы.

– «Ла Скала» сохраняет прежние позиции главного театра Италии?

– «Ла Скала» занимает особое положение в стране благодаря очень хорошему финансированию. Судите сами: если в первом составе «Богемы» Анжела Георгиу с Петром Бечалой, а во втором – Анна Нетребко с Витторио Григоло, это о многом говорит. Хотя есть еще Римская опера во главе с маэстро «номер один» – Риккардо Мути. На самом деле, в Италии много театров, которые хорошо работают, фактически в каждом театре выходит 8-9 премьер в сезон.

– Опера – это политика?

К сожалению, да. Театры не в состоянии заработать самостоятельно, работая независимо. Но политика бывает умной и глупой. Есть одухотворенные политики, которые в состоянии понять, что культура – это источник жизни, и продвигают социальные инвестиции. Но есть и другие деятели, которые не столь благоразумно используют деньги, вкладывающиеся в театр. За счет этих денег создаются места для родственников, друзей-знакомых, финансовый поток направляется не на то, на что надо. И это, безусловно, свидетельство кризиса административно-хозяйственной системы в театре. Вы можете наблюдать, входя в итальянский театр, что одну дверь для вас открывают пять человек. Или, к примеру, в Палермском театре в саду стоят две пальмы, а по бумаге числятся двенадцать садовников.

– С какой политикой вам чаще приходится сталкиваться?

– В Италии управление осуществляется на местах, поэтому везде все по-разному. И этот процесс не контролируется государством на самом высоком уровне. Но поскольку политика в Италии все время меняется – на смену друг другу приходят красные, белые, левые, правые, то меняются и администрации в театрах. Моя философия жизни заключается в том, что я верю в силу людей – не в силу учреждений.

– А должен ли оперный театр быть проводником какой-либо идеологии, влиять на общество?

– Театр должен влиять, но это в идеале. В этом направлении многое зависит от режиссуры, которая должна быть понятна и талантлива. Модернизм в оперном театре привнес много ненужного и негативного.

– Вы ретроград и консерватор?

– Я считаю себя консерватором, но открытым, готовым к диалогу. К счастью или несчастью, я жил и воспитывался в Милане до 21 года, когда Риккардо Мути был «у руля» в «Ла Скала». Поэтому у меня классическое, традиционное воспитание, и понятие оперного спектакля для меня связано с той эпохой. Но я помню, как в 1997 году Мути ставил «Макбета» Верди с режиссером Грэмом Виком, где на сцене был только куб. Но это была единственная модернистски поставленная опера за 19 лет руководства Мути. Модернизм в опере – это очень опасные игры, которые лучше бы держать на контроле, потому что вместе с хорошими вещами частенько проскальзывает и полная ерунда.

– Расскажите о географии ваших выступлений?

– Каждый год меня приглашают работать над постановкой в «Ла Скала», в нынешнем году будет уже четвертая. До этого были «Луиза Миллер» Верди, «Случай делает вором» Россини и «Богема» Пуччини. После «Бал-маскарада» «Трубадур», а затем, возможно, и новая современная опера. В «Ковент-Гардене» тоже будет четвертая постановка – «Любовный напиток» Доницетти. Есть еще контракты в Турине и Венеции. Плюс к этому я являюсь музыкальным руководителем оперного театра в Бари, где ежегодно дирижирую тремя операми и тремя концертами. В парижской «Опера Бастий» и нью-йоркской «Метрополитен-опера» у меня будут выступления в 2016 году. Есть Цюрих, Амстердам, работа во Флоренции с Тосканским филармоническим оркестром. Концерты симфонической музыки запланированы в Америке и Англии. Также в будущем меня ожидает дебют в Баварской опере в Мюнхене, а Даниэль Баренбойм пригласил меня выступить в Берлине.

Благодарность за перевод Д. Митрофановой
Photo Cofano