Михайловский театр стал четвертым после Мариинского, Большого и Новосибирского театров обладателем спектакля, поставленного Дмитрием Черняковым. Как и в случае с подавляющим большинством своих проектов, с таким «Трубадуром» этот театр снова попал в десятку, уловив стратегически важный сигнал культуры. Скептически настроенные критики не без оснований решили, что после скандальной премьеры «Руслана и Людмилы» Глинки в постановке Чернякова в Большом театре этому режиссеру места в российских театрах не видать. А директор Михайловского театра Владимир Кехман взял да и перечеркнул такие прогнозы, вплоть до того, что после блестяще исполненной и с энтузиазмом принятой публикой премьеры «Трубадура» поползли слухи, уж не собирается ли он пригласить этого режиссера на место Василия Бархатова, так стремительно его покинувшего. Но слухи эти, скорее всего, не подтвердятся, ибо у Дмитрия Феликсовича на ближайшее время работы невпроворот в самых лучших европейских и заокеанских театрах. В конце марта он станет героем передовиц в Германии, где поставит «Парсифаля» Вагнера и войдет в историю как первый русский режиссер, которому было позволено прикоснуться к опере этого композитора на его родине. Так или иначе, но с Михайловским театром Дмитрию Чернякову еще предстоит посотрудничать, если верить словам Владимира Кехмана, сказавшего о том, что сделал этому режиссеру заманчивое предложение. Для начала хорошо уже и то, что «Трубадура» в Михайловском снова покажут в июле вопреки опасениям, будто после пяти премьерных показов со спектаклем можно будет проститься.

«Трубадур» в Михайловском стал переносом в чистом виде, вплоть до того, что даже декорации транспортировали из Брюсселя, где в 2012 году в Королевском театре «Ла Монне» состоялась мировая премьера постановки. Однако существенная разница с брюссельским оригиналом все же была и заключалась в изменениях в составе солистов, да и оркестр был не зарубежный, а Михайловского театра под управлением Михаила Татарникова. Сам же режиссер и вовсе говорил о том, что его очень обрадовали габариты сцены петербургского театра, в которые его спектакль вписался как влитой. В Михайловском театре поменялась самая важная героиня – Азучена: ее исполнила венгерская певица Ильдико Комлоши, меццо-сопрано с давней международной репутацией. И эта женщина сыграла едва ли не главную роль в том, чтобы сдержанная петербургская публика приняла премьеру на ура. Второй фигурой стал тенор: в «Ла Монне» это был украинец Михаил Дидык, а в Петербурге Манрико стал поляк Арнольд Рутковски со своим звонким, упругим и износостойким голосом, взявшим слушателей с первых нот. Впрочем, с энтузиазмом здесь приняли и переехавшего из Брюсселя в Петербург Графа ди Луна в исполнении американского баритона Скотта Хендрикса, который играл с редким азартом. В «Ла Монне» писаной красавицей Леонорой была Марина Поплавская, молодая певица с мировой известностью. Здесь ею стала Татьяна Рягузова, героически спевшая премьерную серию спектаклей без дублеров, мужественно сопротивляясь последствиям простуды. Радикальный метод режиссера Чернякова заключается в том, что не предполагает дублеров, требуя солистов, способных принять дерзкий режиссерский вызов. Словом, при всех правилах и формальных дотошностях переноса декораций в Петербурге получился, скорее, другой спектакль с точки зрения вокального ансамбля и эмоционального наполнения.

Теперь о самом главном – о режиссерской концепции. В отличие от многих других опер, где причинно-следственная цепочка находится в более логичном порядке, в «Трубадуре» Верди она пребывает, как известно, в состоянии детективного условно исторического ребуса: пересказать сюжет внятно, без запинки никто не в силах. Поэтому решение Чернякова, выступившего и здесь, как во всех своих спектаклях в ипостаси режиссера и художника, оказалось под стать архимедову выкрику «эврика». Режиссер решил посадить всех… в мышеловку, чтобы удобно было проводить расследование, за которое его должны благодарить не только поклонники, но и противники. Конечно, пришлось пожертвовать парой хоров, которых нет на сцене – есть изредка лишь в оркестровой яме, а то и вовсе хоровые реплики отданы исполнителям главных партий. Зато идея мести Азучены явилась в этой постановке во всей своей устрашающей очевидности и прямоте. Азучена и пригласила всех участников трагедии в свой (вариант – не свой) полузаброшенный загородный дом, чтобы в процессе опасной ролевой игры наподобие «мафии» выяснить, кто прав, кто виноват. Ильдико Комлоши с ее невероятной харизмой и способностью драматически насыщать каждый интонационный жест стала сердцем спектакля. А потрошителем этого сердца – истеричный ди Луна, каким его по просьбе режиссера сделал Скотт Хендрикс. Леонора же, девушка себе на уме, в конце концов, даже согрешила с этим одичавшим от неразделенной страсти «графом» во имя своей любви к Манрико. В финале, безусловно, умерли все, зато какой удовлетворенный ушел со спектакля слушатель, получивший, наконец, ответы на сложнейшую вердиевскую психологическую задачку.

Фото Стас Левшин