Мое знакомство с Екатеринбургским оперным театром состоялось относительно поздно: я не застал его грандиозного взлета 1980-х, ассоциировавшегося с работавшими тогда там Колобовым и Тителем, тем более только из рассказов знаю о легендарных временах, когда на его сцене блистали знаменитости – Козловский, Лемешев, Архипова. Первая встреча произошла на рубеже веков, когда театр номинировался на «Золотую маску» с «Мазепой», и, честно говоря, от того спектакля (кроме впечатляющего вокала Натальи Дацко в партии Марии) в памяти мало что осталось – большого впечатления он не произвел.

Спустя десятилетие театр вновь стал появляться с завидной регулярностью в столице, и вновь на «Маске» – сначала со «Свадьбой Фигаро», потом с «Любовью к трем апельсинам», о нем вновь начали говорить как о сильном игроке на оперной карте России, вспоминать о золотых временах Свердловской оперы и высказывать предположения о новом подъеме. Параллельно стал демонстрировать успехи и екатеринбургский балет – с приходом Вячеслава Самодурова на пост художественного руководителя балетной труппы. Что же такого произошло в театре, что дало ему новый импульс?

В 2006-м на пост директора пришел Андрей Шишкин, до того возглавлявший Башкирскую оперу и ряд драматических театров, – театральный менеджер с колоссальным опытом и пониманием специфики управления творческими коллективами. И жизнь в Екатеринбургской опере закрутилась совсем в ином темпе – премьеры, проекты, фестивали, гастролеры на его сцене и гастроли самого театра за рубежом. Сегодня оперная труппа берется за самые сложные, смелые, амбициозные задачи – «Граф Ори» Россини, «Отелло» Верди, «Летучий голландец» Вагнера, «Сатьяграха» Гласса – немного мест в России, где можно найти подобную репертуарную подборку, причем интересны не только сами названия, но и качественный уровень спектаклей, каждый из которых оказывался впечатляющим художественным высказыванием.

На нынешнюю «Золотую маску» екатеринбуржцы привезли одну из самых своих удачных работ – «Летучего голландца» в постановке шотландца Пола Каррана. Мир этого «Голландца» сумрачен и суров (сценограф Гэри Маккенн), как, впрочем, и сама музыка в этой опере, бушующая, словно морская стихия. Раскрывается занавес, и на сцене виден высокий жестяной короб, рифленые грани которого резки и строги: это пресловутый корабль – символ всей оперы, рожденной впечатлениями от бурного плавания композитора по северным неуютным и негостеприимным морям. Потом появится такой же второй – словно копия, словно зеркальное отражение – корабль-призрак моряка-скитальца; это же рифленое железо, развернувшись во всю сцену и выстроившись углом, во второй картине образует «индустриальную» картину швейного производства, где работают девушки – подруги романтичной Сенты. Благодаря такому решению пространство мира Сенты тесно, душно и несвободно, сразу становится понятно, что героине здесь плохо. Замкнутое минималистичное бытие раскроется только дважды, показав красивейшую и манящую морскую перспективу: при первом появлении Голландца – рыцаря-мечты перед впечатлительной девушкой – и в трагическом финале, навеки соединяющем верную возлюбленную и ее избранника. Огромна роль световой партитуры в этих простых, но впечатляющих своей грандиозной красотой решениях (художник по свету Евгений Виноградов).

Одноцветный колорит, клубы дыма, будто хлопья морской пены, мрак ночи, почти постоянно окутывающий сцену, простые, но выразительные костюмы героев – все в масть и в совокупности создает атмосферу угрюмого северного мира, в котором тем не менее есть место настоящей любви и подвигу во имя любви. Первое явление Голландца не может оставить равнодушным: ниоткуда, как по мановению волшебной палочки вдруг из глубины сцены возникает мощный силуэт – это он, горе-герой, неумолимый, словно судьба. Столь же эффектен и финал оперы: открывшийся морской горизонт необыкновенной красоты, куда уходит герой, неся на руках бездыханное тело Сенты, однозначно читается как исход, прощение и торжество любви – просто, ёмко и убедительно.

Гастрольный прокат спектакля в Москве в музыкальном плане оставил противоречивое впечатление. То, что в «домашних» условиях поражало больше всего – оркестр и интерпретация Михаэля Гюттлера, в столице «не выстрелило»: было много киксов, пробуксовок и общей вялости в звуке. Зато солисты понравились даже больше, чем те, что пели премьеру на родной сцене полтора года назад. Тогда ставку по обыкновению последних лет делали на столичных звезд, но оказалось, что уральские певцы даже интереснее. Мощен главный герой Александра Краснова, демонстрирующего своим сумрачным, но звучным голосом настоящий вагнеровский стиль. У Ирины Риндзунер (Сента) – подлинное вагнеровское сопрано: сильное, холодное, пронзительное, она совсем не знает трудностей в партии, которой боялась сама Биргит Нильсон. Ярки и колоритны Гарри Агаджанян (Даланд), Ильгам Валиев (Эрик), Татьяна Никанорова (Мари), слаженностью и экспрессивностью звучания радует хор.