Испанское слово «сарсуэла» для русского уха все еще звучит загадочно: многие его слышали, но мало кто имеет представление, что это за экзотическая птица. Некоторые словари идентифицируют сарсуэлу с опереттой, что справедливо не в большей мере, чем утверждение, будто кино – это анимация.

На самом деле название «сарсуэла» объединяет целый пласт испанского национального музыкального театра, включающий в себя произведения разных стилей и жанров. Одни сочинения по своему характеру ближе к опере, другие, действительно, к оперетте, третьи к водевилю, четвертые к мюзиклу. А само слово «сарсуэла» произошло от названия королевского дворца, что и сегодня служит официальной резиденцией испанских монархов. Именно здесь еще в середине XVII столетия состоялись первые представления сарсуэл. Да, барочная сарсуэла, как и барочная опера, прежде всего, была лакомством для знати. И также находилась в забвении долгое время, пока уже в нынешнем столетии не начался процесс ее возрождения. Московской публике недавно был представлен один из самых ранних образцов барочной сарсуэлы («Любовь убивает» Хуана Идальго в Театре Сац). «Ифигения во Фракии» Хосе де Небры, впервые представленная в 1747 году, – это уже барокко позднее.

Имя Хосе де Небры впервые встретилось мне около десяти лет назад, когда, открыв для себя terra incognita под названием «сарсуэла», я начал скупать в испанских магазинах все, маркированное этим словом. В числе первых приобретений оказался и диск с ариями из барочных сарсуэл, записанный Марией Байо вместе с Кристофом Руссе. Была там и ария Ифигении. Она сразу же произвела ошеломляющее впечатление: музыка, не уступающая творениям Генделя, но обладающая собственным, неповторимым и ярко выраженным лицом, покоряла и захватывала. Вскоре удалось раздобыть и полную запись «Ифигении во Фракии». И наконец, долгожданная премьера на сцене мадридского Театра сарсуэлы – все с той же Марией Байо.

Для читателей, сбитых с толку названием, сразу поясню, что речь на самом деле, конечно же, о Тавриде, которую незадачливый либреттист умудрился перепутать с Фракией, находившейся на другом конце Эллады. Эта ошибка была очевидна и современникам, но исправлять ее не стали – ни тогда, ни сейчас. Может, и правильно: так уже по названию понятно, что речь идет не о Глюке, Траетте или ком-то еще из авторов оперных версий данного сюжета. А сюжет в основе своей все тот же: Ифигению, приносимую в жертву своим отцом, микенским царем Агамемноном, богиня Диана переносит во Фракию, где та становится жрицей. Ее брат Орест, занесенный судьбой или богами в эти края, едва не оказывается принесенным в жертву своей же сестрой, не узнавшей его поначалу, но все кончается благополучно.

Если слушать музыкальные номера этой «Ифигении» в записи, то поначалу кажется, что она мало чем отличается от барочной оперы своей эпохи, а некоторые номера едва ли не впрямую «рифмуются» с Генделем. Но при более внимательном вслушивании обращаешь внимание на то, что музыка многих номеров пронизана ритмами сегидильи и других сугубо испанских танцев. Далее обнаруживается еще одно серьезное различие: в барочной опере того времени закрепилось четкое разделение на seria и buffa, и смешение «высокого» и «низкого» жанров, как правило, не допускалось. А в сарсуэле они прекрасно сосуществуют. И наконец, еще одно, едва ли не наиглавнейшее отличие: в сарсуэле вообще и в «Ифигении» в частности обильно присутствуют разговорные диалоги – даже в большей степени, чем в австро-немецком зингшпиле (появившемся, впрочем, существенно позднее сарсуэлы): они во многом и двигают действие.

Между тем в нынешней постановке от диалогов решили отказаться. Вместо этого в спектакле задействована драматическая актриса, произносящая монологи Ифигении из трагедий Еврипида и Гете в современных прозаических переводах. Все бы хорошо, но прозаический текст и сама современная лексика несколько дисгармонируют с текстом стихотворным, поющимся, да и с музыкой в целом.

Режиссер Пабло Виар не пытался ни «актуализировать» античную историю, ни стилизовать Древнюю Грецию, избрав решение предельно условное и отдав основную инициативу на откуп знаменитому каталонцу Фредерику Амату – художнику и архитектору. Его визуальные инсталляции вступают в своеобразный диалог с костюмами Габриэлы Салаверри, являющими собой нечто вроде современной версии барочных, и все это вполне органично сочетается с музыкой. «Картинка», подчас весьма напоминающая о спектаклях Уилсона, по-своему завораживает (в чем не последнюю роль играет и свет от Альберта Фауры), но при этом собственно действие практически лишено какого-либо развития.

Впрочем, если к сценическому решению можно отнестись по-разному, то музыкальное качество практически безупречно. В отличие от прошлого раза, когда здесь ставили другую сарсуэлу Небры, на «Ифигению» не стали приглашать специальный барочный оркестр. Да и дирижер Франсеск Прат (по совместительству, кстати, еще и композитор) не специализируется именно на барокко, однако прекрасно чувствует его стилистику, умеет добиваться истинно барочного драйва, что сполна и продемонстрировал в работе с оркестром Театра сарсуэлы. В заглавной партии ожидаемо царила бесподобная Мария Байо. Однако и для остальных партий нашлись весьма достойные исполнители.

На фото А. Толедано – Орест, М. Байо – Ифигения

Фото Хавьера дель Реаля