Если точная дата рождения Россини выпадает, как известно, лишь раз в четыре года, то шансов вживую услышать «Графа Ори» в России, казалось бы, не было и вовсе. И на всем протяжении XX века и в начале XXI века эти шансы оценивались практически как нулевые. «Граф Ори», невероятно популярный в XIX веке, но затем забытый, своим полноценным возвращением на зарубежную сцену обязан лишь второй половине XX века. В России эта опера ставилась всего один раз в Санкт-Петербурге: было это в далеком 1838 году. И дело здесь не столько в известной консервативности русской оперной афиши, сколько в неимоверных трудностях, которые предъявляет к певцу главная партия в опере.

В который раз приходится сталкиваться с этой проблемой, ибо сегодня найти настоящего россиниевского тенора невероятно сложно не только в родном отечестве, но и вообще в мире. Екатеринбургский оперный театр сделал ставку на собственные силы и победил, несмотря на то, что вопросы к исполнителю главной партии Дмитрию Трунову, конечно же, остаются. Но в данном случае не это главное, ведь петь легко, изящно, динамично и подвижно, а также справляться с заоблачными высотами партии Графа Ори далеко непросто, ибо сие абсолютно чуждо традициям русского тенорового исполнительства (на ум приходит разве что «Жизнь за царя» Глинки с постоянно купируемой арией Собинина «Братцы, в метель…»). Главное на сей раз заключалось в том, что певец выкладывался по полной и – это нельзя было не почувствовать – сумел расположить к своему герою по целой совокупности актерских и музыкальных качеств (несмотря даже на то, что коварные acuti (высокие ноты) то и дело напоминали, что мы с вами все-таки в России). Как бы то ни было, но сей творческий подвиг исполнителя поистине дорогого стоит!

Вместе с Д.Труновым («лучшая мужская роль в опере») на «Золотую маску» в номинации «лучшая женская роль в опере» были выдвинуты сопрано Ирина Боженко (Графиня де Формутье) и меццо-сопрано Надежда Бабинцева (Изолье). С последней номинацией связана некая двусмысленность. Несомненно, эта роль женская (раз она исполняется женским голосом), но в то же время она и мужская, ибо партия Изолье – пажа Графа Ори – относится к галерее героев-травести. В других персональных номинациях, связанных с этой постановкой, выдвинуты Павел Клиничев («лучшая работа дирижера в опере»), Игорь Ушаков («лучшая работа режиссера в опере»), Алексей Кондратьев («лучшая работа художника-сценографа в музыкальном театре»), Ирэна Белоусова («лучшая работа художника по костюмам в музыкальном театре»). Кроме того, постановка в целом номинирована и как лучший спектакль в музыкальном театре по разделу «опера». Всего 8 номинаций, и, признаться, я давно не испытывал такого устойчивого и искреннего оптимизма, который вызвало именно это номинирование…

После премьеры на сцене Итальянского театра в Париже в 1825 году последней итальянской оперы Россини, оперы-кантаты «Путешествие в Реймс», маэстро, в конце 1824 года окончательно перебравшийся во Францию, опер на итальянские либретто уж более и не писал. И вот в 1828 году настает черед поразить Париж «Графом Ори» – произведением в лирикокомическом стиле, принципиально новом в творчестве Россини, но все же основанным на не успевшем еще забыться к тому моменту старом, ведь для этой оперы маэстро переработал лучшие страницы (примерно половину) своего «Путешествия в Реймс». Другая же половина«Графа Ори» в полной мере оригинальна.

Безусловно, кто-то взгрустнет, что французский вариант, созданный на либретто Эжена Скриба и Шарля Гаспара Делетр-Пуарсона, потерял ярко выраженный буффонный колорит, а являющаяся визитной карточкой «Путешествия в Реймс» большая концертная пьеса для 14-ти голосов трансформирована в «Графе Ори» в септет с хором. Зато благодаря французскому вокальному мелосу новая, более компактная по форме опера приобрела и более воздушную вокальную субстанцию, а изысканно-элегантный шарм и ажурный флер этой музыки проявились во всем блеске великолепной россиниевской оркестровки. Этот дивный музыкальный язык каждый меломан, несомненно, открывает для себя по-своему: мне же впервые довелось вживую встретиться с этим шедевром Россини на премьере фестивальной постановки в Пезаро в 2003 году. Тот спектакль предстал по сути большим и роскошным режиссерским концертом, сделанным очень тонко, на явной игре нюансов и полутонов, и главным в нем был несравненный перуанский соловей-тенор Хуан Диего Флорес в титульной партии, равного которому в россиниевском репертуаре в мире сейчас просто нет. И когда этот спектакль был повторен в 2009 году с другим составом, из него ушло то главное, что когда-то наполняло сердце безотчетной радостью музыкального парения, – постановка сохранила лишь очень добротный и качественный уровень.

Но единожды вкусив с золотого блюда музыки Россини и испив из хрусталя вокальных трелей Флореса явно алмазной огранки, я вовсе не хочу сказать, что музыкальная трапеза на серебре и фарфоре не может доставить удовольствия. Екатеринбургский «Граф Ори» именно такое удовольствие вокального пиршества – на серебре и фарфоре – однозначно доставляет! Хотя действие происходит во владениях и замке Графини Адели де Формутье в средневековую эпоху крестовых походов в исторической провинции Франции – Турени, режиссер И.Ушаков, сценограф А.Кондратьев и художник по костюмам И.Белоусова намеренно отказываются от документальности и бытовой созерцательности. Однако, выстраивая драматургическую линию своего спектакля в абстрактной, но весьма емкой и стильной сценографической оболочке, режиссер явно пытается рассказать нам историю Графа Ори в стиле россиниевского «Севильского цирюльника». Но гораздо ближе к истине звучат слова известного итальянского музыковеда Густаво Маркези о том, что в «Графе Ори» «поздний комизм Россини как бы скрыт под плотными слоями строгости, при том, что есть тут и комические моменты, все же не вызывающие смеха, который был бы неуместен». По его мнению, внешнюю игру «скрывают изощренность, вокальные и психологические ухищрения». И все это очень хорошо проступает в музыке.

Екатеринбургская постановка по-своему захватывает: она сочна и изысканна, непосредственна и свежа, невероятно искренна и светла, ибо режиссерские игровые кульбиты персонажей не переходят границу, за которой неминуемо наступило бы ощущение переигранности. Есть гротеск, но тонкий. Есть буффонада, но дозированная. Некая театральная утрированность присутствует уже в самом театральном гардеробе – откровенно маскарадном костюме отшельника (Графа Ори), белых «космических» одеяниях с белыми же головными тюрбанами Графини Адели и других обитательниц ее замка: во втором акте в огненно рыжих париках – со стрелами и копьями в руках – они ассоциируются с «девами-воительницами», отстаивающими свою честь в укрытии замка, пока их мужья и братья добывают славу на Святой земле, в Палестине. Крестьянские платья подданных кажутся даже более «нарядными», чем белизна господских одеяний, а «невсамделишный гротеск» ситуации подчеркивается тем, что в женские платья выряжены и крестьянки, и крестьяне.

Рыцари Графа Ори, его Гувернер (персонаж без имени), Рембо (бывалый друг Графа по кутежам и приключениям), а также некстати подвернувшийся Изолье (паж Графа и его соперник за руку Графини) одеты лишь в стилизованные «под эпоху» костюмы. Во втором акте, когда вся ватага рыцарей вместе с Графом, Рембо и Гувернером проникает в замок под видом весьма колоритных переодетых паломниц, якобы спасающихся от притеснений Графа Ори, начинаются главные комические кунштюки этой постановки, кульминация которых достигается в сцене винного возлияния «паломниц», а апофеоз – в финальном, очень здорово решенном пластически ночном терцете Графа, Графини и Изолье (тоже проникшего в замок, но иначе). Граф Ори – прямо-таки французский Дон Жуан: не имея своего характерного костюма, каждый раз он словно сбрасывает с себя личину (в финале первого акта – отшельника, в финале второго – «смиренной паломницы»), оставаясь почти в балетном трико, – малом «белом верхе» и большом, удлиняющим линии «черном низе».

В этой опере ничего как будто и не происходит, все персонажи только хотят что-то совершить: мнимый отшельник Граф Ори – соблазнить Графиню Адель де Формутье; Изолье, тайно влюбленный в Адель, – стать ей законным мужем; Гувернер Графа – удержать его от распутства. В итоге интрига Графа Ори против Изолье – расстроить планы женитьбы последнего на Графине – в финале оперы ударяет рикошетом по самому же Графу. Сначала Гувернер, а потом и Изолье срывают планы завоевать сердце Графини. Коварные козни расстроены, а брат Графини со своими рыцарями – скажите, как вовремя! – возвращается из крестового похода. Статичны и сценографические решения, практически одни и те же на два акта спектакля, но в контексте сюжета они воспринимаются чрезвычайно органично. Одним словом, спектакль по всем признакам хорош и добротен, а его персонажи ярки и многозначительны.

Свой несомненно позитивный вклад в общую канву постановки вносит дирижер П.Клиничев, выстраивая сквозную ансамблевую линию, слаженности которой, после изящно исполненной прелюдии, поражаешься уже с первых тактов развернутой интродукции: ее наивысшей точкой закономерно является выходная каватина Графа Ори. Нельзя не отметить и позитивную работу хормейстера Эльвиры Гайфуллиной. Но все же в целом звучание и оркестра, и хора, и ансамблей предстало слуху несколько тяжеловатым, ведь от такой музыки всегда ждешь полной акцентированной прозрачности. Думается, что сей слуховой эффект – из области акустических издержек, ведь зрительный зал «Новой оперы», конечно же, не такой большой, как в Екатеринбурге.

Вместе с совершенно очаровательным и вальяжно раскованным Д.Труновым в главной партии, обладающим недюжинным запасом актерского и музыкального куража, невероятно порадовала Ирина Боженко (Графиня де Формутье) – певица думающая, рассудительная, технически раскрепощенная, с прекрасными вокальными данными, покорившая чистотой музыкально-стилистической линии: ее виртуозная выходная ария сразу же пролила бальзам на сердца меломанов. Не отставала от нее и выразительная, экспрессивно яркая Надежда Бабинцева (Изолье), запомнившаяся благородно-теплым звучанием меццо-сопрано. Нашлись в труппе и замечательные низкие мужские голоса – бас Олег Бударацкий (Гувернер) и баритон Георгий Цветков (Рембо), эффектно блеснувшие в своих весьма непростых ариях-открытках. В малой, но сюжетно важной партии дамы Рагонды, распорядительницы в замке Графини, поразило мощное, сравнимое с контральтовым звучание Татьяны Никаноровой.

Запомнились образы, запомнились мизансцены, запомнились искрящиеся, как пузырьки в шампанском, по выражению Листа, мелодии. Запомнился сам дух россиниевской музыки, родившейся в Екатеринбурге и победно ворвавшейся на подмостки «Новой оперы».