Еще в марте пуччиниевская героиня Магда, воплощенная Д. Алиевой на сцене Немецкой оперы Берлина, из душного и надменного Парижа, словно свободная и гордая ласточка, всего лишь ради мига счастья устремлялась к морю, чтобы в безысходности вернуться назад. То была премьера новой постановки «Ласточки» Пуччини. А уже в апреле из гипотетической «холодной и унылой страны ласточки улетали к весне и фиалкам в поисках гнезд любви и счастья». И это была известная неаполитанская песня Куртиса «Мне не забыть тебя», исполненная певицей на концерте в Москве. Канцона предстала отзвуком необычайно сильного романтического чувства, вызванного грустью о потерянной кем-то когда-то любви. Но куда бы и как бы надолго ни улетала отечественная «ласточка», она непременно возвращается к дому, к своей публике, которая следит за ее музыкальными полетами и успехами и всегда рада этим возвращениям.

Новый - московский - полет Алиевой стартовал с классических «стоянок» немецкого и норвежского романтизма, и эти два определенно родственных направления не замедлили явить немало общего и по стилю, и по чувственной экспрессии. Пара миниатюр принадлежала Шуберту («Ты мой покой» на слова Рюккерта и знаменитая «Серенада» на слова Рельштаба из цикла «Лебединая песня»). Пара других – Шуману («Посвящение» на слова Рюккерта из цикла «Мирты» и «В сияньи теплых майских дней» на слова Гейне из цикла «Любовь поэта»). Парой «немецких» опусов норвежца Грига стали миниатюра «Люблю тебя» на слова Андерсена из цикла «Мелодии сердца» и «Сон» на стихи Боденштедта из цикла «6 песен». «Сон» изначально уже был положен на немецкий текст, а вместо датского оригинала Андерсена мы услышали узаконенную еще в XIX веке немецкую версию Гольштейна, сегодня, как правило, и звучащую.

Интерпретации певицы с множеством восхитительных оттенков чувств и настроений то погружали в меланхолическое томление, то пронзали сознание порывистой страстностью. К более заостренным и акцентированным эмоциям расположило исполнение позднеромантических опусов Р. Штрауса. Из его цикла «8 стихотворений» («Последние листья») на слова Гильма Д. Алиева представила первый номер («Посвящение»), а Т. Дубовицкий – последний («День поминовения»). И эта не только вербальная, но и психологически- чувственная «перекличка» глубокого и нежного сопрано Д. Алиевой с подчеркнуто драматическим, тембрально матовым, отчасти даже баритеноровым звучанием Т. Дубовицкого создала неожиданный и весьма интересный контраст. В финале первого отделения после волн и отливов по-немецки рациональных страстей певица подарила нам умиротворяющую релаксацию по-французски иррациональной, но чрезвычайно сочной мелодики. Ее тонкую чарующую пульсацию мы смогли ощутить в двух разноплановых миниатюрах – Форе и Пуленка. Первая – «Пробуждение» на слова Бюссина из цикла «3 мелодии». Вторая – вальс «Дороги любви» на слова Ануя.

Структура второго отделения напомнила холм, на вершине которого расположилась пара опусов Куртиса в исполнении Д. Алиевой (один уже был назван, другой – «Я хочу быть с тобой»). Склоны холма на подъеме и спуске приютили еще по паре неаполитанских песен в исполнении Т. Дубовицкого («Молчи, певец» Ламы – Бовио и «Хочу целовать тебя» Капуа – Руссо, а также «Говори мне о любви» Биксио – Нери и «Скажите, девушки» Фальво – Фуско). Классические хиты Америки, представленные хозяйкой вечера Д. Алиевой, чинно обжили подножие музыкального холма. Впечатляюще живописное и плавное восхождение на него певица начала с изящно-акварельного «Ириса» Д. Вольфа и проверенной временем «Колыбельной Клары» из оперы «Порги и Бесс» Гершвина.

С популярной киномузыкой мы встретились в финале вечера, снова оказавшись у подножия. Песни «Я знаю, почему» Миллера из «Серенады солнечной долины», «Где-то над радугой» Арлена из «Волшебника страны Оз» и «Моя любовь» Бродского из «Любимца Нового Орлеана» стали празднично ярким завершением программы. Апофеозом кинотематики явилась прозвучавшая на бис композиция «Лунная река» Манчини из «Завтрака у Тиффани». Но самым эффектным и неожиданным бисом певицы следует признать знаменитую «Гранаду» Лары, которую мы слышим, как правило, в исполнении драматических теноров, но которую удалось тонко расцветить драматическому сопрано.

Фото Вадима Шульца