«Пять ангелов» – заказ существующего в Петербурге уже пятый год международного фестиваля «Академия православной музыки». В исполнении оратории приняли участие Хор оперного театра Петербургской филармонии, Молодежный камерный хор п/у Юлии Хуторецкой и камерный коллектив The one orchestra п/р Владислава Песина. В своем новом – в общем-то, мемориальном – сочинении Павел Карманов сконцентрировал внимание не на произошедшей в 1918 г. в подвале Ипатьевского дома трагедии, а на светлом облике детей последнего царя. Несмотря на присутствие и сумрачных красок (мальчик-дискант, читающий покаянную молитву в эпилоге сочинения), в памяти остались прекрасные мелодии средних частей, каждая из которых была посвящена конкретному ребенку. Ну а накануне премьеры корреспондент «Играем с начала» побеседовал с композитором.

– Павел, как возник замысел оратории «Пять ангелов»?

– Оратория – результат моей многолетней дружбы с фестивалем «Академия православной музыки» и лично с генеральным продюсером Натальей Орловой. В разговорах с Натальей Ильиничной и ее помощниками во время традиционной фестивальной поездки на остров Валаам в прошлом году и родился замысел многочастного произведения, посвященного памяти пяти невинно убиенных детей Николая II, чтобы каждая часть была посвящена конкретному ребенку. Я добавил пролог и эпилог – получилось семь частей.

– Какие тексты вы использовали?

– С текстами была сложная ситуация. Мне сказали, что дети царя писали стихи, и я был уверен, что возьму их и положу на музыку. Однако выяснилось, что чуть ли не единственным дошедшим до нас сочинением является стихотворение цесаревны Ольги «Перед иконой Богоматери». В конечном итоге на различных поэтических сайтах я нашел посвященные царским детям подходящие проникновенные строки. Стихи подобрались очень симпатичные, писать на них было легко. Куплетная структура сразу определила форму, что отчасти упростило мне задачу.

– Была ли какая-то литература, повлиявшая на создание оратории?

– Конечно. Я прочитал много воспоминаний о Николае II и его детях, на которых, в общем-то, был сконцентрирован. В итоге получился собирательный и очень светлый образ. Я не задумывал реквием, оплакивающий погибших. Моя оратория – об ангелах в раю, это ангельское пение. Музыка большинства частей жизнерадостная, лирическая и, быть может, несколько наивная – по-детски наивная.

– Создавая светлую жизнерадостную музыку, вы в определенной степени стоите в оппозиции к музыке XX века, явившей огромное количество трагических образов.

– Я, действительно, уже много лет отличаюсь от своих коллег тем, что пишу довольно много жизнерадостной музыки. Но не вся моя музыка оптимистическая, у меня

есть и трагические произведения. Например, пролог и эпилог новой оратории довольно сумрачны. Однако все же мое кредо заключается в том, что в наше время не обязательно предлагать публике слушать что-то депрессивное. Ведь негатив и без того проникает в нашу жизнь на каждом шагу. Достаточно включить телевизор, радио, открыть газеты или выйти на улицу в неудачный момент, как на тебя наваливается такая волна отрицательных эмоций, что хочется прыгнуть в самолет и улететь куда угодно. Мне никогда не была близка тематика болезненности и тлена. Вообще, я – человек, живущий в современном обществе и в ритме этого общества, по его законам. Не чураюсь прикладной музыки, пишу саундреки к кинофильмам, телевизионным программам, рекламе.

– Расскажите о вашей работе в кино.

– Для меня киномузыка – это совершенно особый вид музыки. Эта работа не является свободным творчеством, поскольку над тобой стоят как минимум два начальника, а бывает и больше. Но я люблю писать музыку для кино, это достаточно интересное занятие, потому что всегда интересно работать с «картинкой». Правда, бывает так, что степень вмешательства режиссера в процесс написания музыки настолько велика, что хочется заплатить деньги самому, только бы закончился этот кошмар. Я не знаю ни одного кинокомпозитора, у которого вся его музыка с первого раза была принята режиссером. По-моему, так попросту не бывает. Режиссер обязательно должен внести свою лепту в любой процесс, в том числе и в музыкальный, несмотря на то, что порой не понимает в музыке настолько, насколько понимает в ней композитор. А ведь есть еще и продюсер, который является самым большим начальником, поскольку почти все фильмы у нас сегодня продюсерские. Их вмешательство отнимает много времени, сил и нервных клеток, потому что иногда дело доходит просто до абсурда. Но в итоге часто получается неожиданно интересный результат.

– Бывает, что идеи, которые родились в кино, переходят потом в серьезную музыку?

– А вот это у всех композиторов бывает: у Альфреда Шнитке, Гии Канчели, Владимира Мартынова, Дмитрия Шостаковича – перечислять можно очень долго. Кино – это как кузница, где композиторы что-то пробуют, экспериментируют и потом выносят в свои симфонии или другие серьезные произведения. То же самое происходит у меня. Зачастую я использую вне кино фрагменты киномузыки, которые по разным причинам не попали в фильм. Но бывает и так, что музыкальный материал, невостребованный в одном фильме, хорошо подходит к другому.

– Вы являетесь членом жюри конкурса духовной музыки, который проводит «Академия православной музыки». Насколько плодотворна сейчас сама идея создания литургической или паралитургической музыки?

– Существует два подхода к написанию духовной музыки. Один из них предполагает ее исполнение в церкви, а другой – в концертном зале. На первом конкурсе этих градаций не было, и мне кажется, что это не совсем правильно. Есть музыка, которая может быть православно-религиозной, но петь ее в церкви невозможно в силу разных причин. Православная церковь имеет свои устоявшиеся традиции. Во-первых, во время православной службы нельзя использовать музыкальные инструменты, во-вторых, ограничены сами музыкальные средства выразительности, в том числе гармонические: невозможно применять сложные аккорды и созвучия, которые отвлекают от литургического текста. А в религиозной музыке, исполняемой в концертном зале, композитор может себе позволить большее. Но лично я против использования в духовной музыке остро диссонансных созвучий, которые могут оценить и понять лишь профессионалы. И какое это имеет отношение к духовному просветлению человека, его преображению, я не знаю. Мне кажется, в данном случае задача сделать человека лучше не выполняется. Я же в своей музыке стараюсь эту задачу выполнить, стараюсь сделать людей лучше и добрее, пробуждая в них нормальные человеческие чувства. Поэтому для меня важно, чтобы на мои концерты собирались не только члены Союза композиторов, включая адептов бескомпромиссного авангарда (многие из них прекрасные люди и профессионалы, которых я безмерно люблю и уважаю), но и люди без музыкального образования, просто любящие музыку. Неважно, кто они, студенты или водители трамваев.

– Отзывы от водителей получали?

– Отзывы постоянно появляются, но я часто не знаю, от кого. Люди обычно почему-то не пишут, какая у них профессия. Ну, например, полтора года назад в московском Малом Манеже на выставке, организованной Музеем А.Н. Скрябина, была представлена видео-аудиоинсталляция на тему моего произведения, которое называется странным немецким словом &laquoInnerlichkeit». Это слово, уже вышедшее из обихода, я знаю от своего друга – известного брамсоведа Сергея Рогового. Он мне сказал, что Иоганнес Брамс очень любил использовать это слово применительно к своей музыке, говоря о чем-то тонком, что находится внутри души: «ВнутреннЕсть». И вот в Малом Манеже целый месяц с утра до вечера крутилась инсталляция: на фоне моей музыки на трех стенах проецировались разные изображения – разрушенные деревни, сфотографированные моим другом иеромонахом Дамианом из-под Мурманска, фотографии Земли из космоса, сделанные космонавтом Александром Скворцовым, и другие. На выставке была книга отзывов, и люди могли оставить свои впечатления. Отзывы очень тронули меня: их оказалось много, и почти все – положительные, даже очень.

– То есть вы творите, ощущая поддержку народа?

– Поддержку от народа я получаю почти ежедневно в виде интернет-писем. Меня благодарят, часто просят ноты, и я по первой же просьбе рассылаю их заинтересованным исполнителям как в России, так и в других странах. Например, недавно итальянский ансамбль PADS (Piccola Accademia degli Specchi) исполнял на фестивале в Словении мое сочинение. Это фортепианный квартет «Кембриджская музыка», который я переложил для их ансамбля с участием саксофона и флейты. Так что жизнь продолжается, хотя не могу сказать, что в ней все легко и просто.

– Оратория «Пять ангелов» прозвучит еще где-то помимо Петербурга?

– Я хотел бы, конечно, чтобы это произведение прозвучало в Москве, в других городах страны, может быть, в Европе, США, однако организовать его исполнение очень сложно. Хорошо, что в Петербурге существует такой прекрасный фестиваль, который может себе позволить собрать хор, оркестр, отрепетировать и представить в нужном виде новое сочинение. Спасибо «Академии православной музыки»!