Top.Mail.Ru
АРХИВ
01.03.2010
«Я ВСЕГДА ДЕЛАЛ ТО, ЧТО МНЕ НРАВИЛОСЬ»

Аккордеон фирмы «Скандалли», на котором играет наш герой, стал его псевдонимом. Московский музыкант Влад Скандалли – талантливый и популярный 26-летний артист, концертант-виртуоз, композитор, импровизатор. Его и созданный им ансамбль «MUZZ» (аккордеон, гитара, контрабас, ударные, вибрафон) можно услышать и в России, и за рубежом. Известнейший французский исполнитель и композитор, аккордеонист Ришар Гальяно после выступления с Владом Скандалли публично с восторгом высказался о том, что молодого артиста из России ждет большое будущее.

Важнейшие на сегодня в творческой биографии Влада Скандалли концерты и проекты таковы:

- Серия сольных концертов в Оружейной палате Московского Кремля;

- Совместный проект с оркестром «Kremlin» в КЗЧ им. П.А.Чайковского;

- Авторский фестиваль "Celebrity-Jazz";

- Сольный концерт «Легран на бис» в Московском международном доме Музыки;

- Концертный тур по Индонезии, Кубе и Никарагуа;

В активе артиста - создание оригинальной музыки к кинофильмам: «Час пик» (реж. О. Фисенко), «Александровский сад», «Галина Брежнева» (реж. Д. Пиманов), мультновелла «Буатель» (реж. А.Демин), «Невеста любой ценой» (реж. Д. Грачев) и др.

- Влад, каким был ваш старт?

- Мне повезло - я всегда делал то, что мне нравилось. Например, директор музыкальной школы, в которой я учился, разрешал мне оставаться одному в школьном концертном зале, и я мог в любое время там играть, импровизировать. Это позволяло мне ощутить, что такое звук в пространстве зала. В этом пространстве я искал интересные созвучия, аккордовые сочетания - в нем родились мои первые сочинения. Дома родители следили за моими музыкальными занятиями, но стоило им отойти от меня, как я сразу же начинал играть вместо заданной программы что-то свое. Сначала они возмущались, а потом решили, что это даже хорошо. Сейчас импровизация занимает в моих концертах более пятидесяти процентов программы. Я считаю, что если музыкант не может импровизировать, это большой минус.

После школы, в училище имени Гнесиных, я снова делал то, что хотел: все свое свободное время посвящал самообразованию. Я буквально не вылезал из академических концертных залов, у меня была также большая программа посещения художественных музеев - я постоянно искал перекличку между разными искусствами, между музыкальными направлениями. Я сразу сблизился с ребятами с фортепианного и теоретического факультетов. Моим педагогом по специальности был Николай Михайлович Комиссаров, но не менее признателен я и преподавателю по теории – это Валентин Павлович Середа. Решая гармонические задачи, я позволял себе смелость, и на этот выход за рамки канона он закрывал глаза. Потом были стилизации, сочинение в заданной форме, и Валентин Павлович понял, что мне близка композиция, он поддержал, даже обнадежил меня, сказав: то, что я делаю сейчас, это не предел моих возможностей, а потенциал, который должен расти. Ближе к концу обучения я познакомился с композитором Татьяной Алексеевной Чудовой, и мы начали взаимодействовать.

Параллельно я продолжал свое собственное изучение разной музыки, просиживал в библиотеке над Прокофьевым, изучал Люлли, музыку XX века, переиграл на фортепиано все сонаты Скрябина – и все это мне потом пригодилось, когда я перекладывал для аккордеона «неаккордеонную» музыку или оценивал собственные гармонические находки в сочинении. Долгое время на мои сочинения влиял Шостакович – я обожаю все его симфонии, особенно Шестую. А еще в школе я так же «болел» Шопеном, и тогда вся сочиненная мной музыка была «посвящением Шопену» и, шире, композиторам-романтикам.

В училище и в институте я всегда много слушал пианистов, ходил на концерты симфонических оркестров, на Конкурс Чайковского. Я жил абсолютно счастливо в студенческой среде, где было много диспутов, где можно было позволить себе думать только об искусстве и погружаться только в творческие вопросы. У меня очень много друзей-консерваторцев, я постоянно отслеживаю, что происходит, что обсуждается в этой среде. Вспоминая это и сравнивая с тем, что я сейчас делаю, я, конечно, иногда жалею о том, насколько далеко разошлись взгляды академического и неакадемического сообщества. А сейчас я усиливаю свое образование тем, что, опять же, слушаю очень много музыки - не только академической: освоил колоссальный джазовый пласт, изучаю современные течения, включая электронную музыку.

- «Ваши университеты» продолжаются на сцене?

- На сцене и за кулисами. Самое главное «образование», которое дает сцена, я бы сформулировал так: забудь все, что было до сих пор. Забудь про ноты, которых больше никогда перед тобой не будет, забудь про статичность позы – этого осо?бенно требует жанр, в котором я существую. Главное – свобода; прежде всего – свобода владения инструментом. Когда я стою лицом к зрителю, я не должен думать о технике, о том, в правильном ли положении находится моя рука, верно ли ее движение - я просто должен мгновенно все осуществлять и помнить о конечном художественном результате, но не о техническом его воплощении, которое должно дойти до автоматизма.

- Все это относится и к академическим музыкантам. В чем все-таки разница между ними и вами как эстрадным исполнителем?

- По-настоящему, разницы не должно быть. Всегда важна личность музыканта, его личностное отношение к тому, что он делает. Где есть личность, там есть зритель. Слушателям не нужны инструкторы на сцене, не нужны ремесленники. Им нужны люди, которые умеют думать и чувствовать так, как они хотели бы думать и чувствовать, которые умеют говорить о том, о чем они мечтают, на понятном для них языке.

Что касается меня, то, имея за плечами хорошую школу, я не могу себе позволить опускаться до откровенно дешевого способа завоевания публики, я постоянно внедряю достижения современных технологий. Мой аккордеон (фирмы «Скандалли») – это инструмент, напичканный электроникой, и при этом он – один из лучших аккордеонов в России, мне с ним просто повезло, он звучит фантастически!

- Некоторых из зарубежных музыкантов, насколько я знаю, вы склонны считать своими учителями, а себя – их единомышленниками?

- Из них отмечу, прежде всего, Ришара Гальяно. Его я ценю за отношение к звуку: это некий музыкальный импрессионизм, где инструмент играет всеми своими красками. Гальяно дает эталон владения звуком. У него можно научиться филигранной штриховой культуре, фантастическому владению ритмом. Мне вдвойне приятно говорить об этом, потому что довелось играть вместе с Ришаром Гальяно. Он не педагог, но имеет очень много последователей. Я оцениваю роль подобных личностей как педагогическую потому, что, записав альбом, они могут изменить судьбы, исполнительскую манеру других музыкантов, которые будут слушать это и учиться на этом. Ко мне после концертов в регионах уже тоже часто подходят музыканты, которые, как оказывается, досконально изучили и «сняли» мои записи. Они их переигрывают и потом присылают мне свои варианты, чтобы узнать мое мнение.

- А чему вы научились у Людмилы Зыкиной, с которой тоже выступали, причем не раз?

- С Людмилой Зыкиной я проехал полстраны, видел на ее концертах тысячи людей в слезах, которые приветствовали легендарную артистку стоя. Я научился у Зыкиной бескорыстному отношению к своему делу. Я видел, насколько она жила этим делом и даже в чем-то жертвовала собой. Своим примером она учила тому, что в любом выступлении должно быть нравственное содержание. И теперь я понимаю, особенно когда нахожусь в других странах, насколько глубоко я укоренен в русской фольклорной культуре.

- Как, в таком случае, возникла любовь к Франции, которую вы тоже не скрываете?

- У большинства аккордеон ассоциируется с Францией, и я не исключение. В свое время мой дядя познакомил меня с записями первых французских аккордеонистов. Вначале я обомлел, я не представлял, что «мой инструмент» может так звучать! Столько лоска, столько шарма, легкости и - абсолютная свобода!..

- Что для вас означает игра в коллективе, в ансамбле?

- Это большое искусство и это область психологии: почувствовать локоть человека, с которым ты играешь, почувствовать, что вы - единое целое. Мои первые – замечательные - впечатления от такой работы связаны с совместными проектами с Мишей Рахлевским и его оркестром «Кремлин». Все сложилось буквально с одной репетиции, все очень хорошо получилось. И поскольку «Кремлин» это академический коллектив, наш опыт стал новым доказательством того, что все направления музыки могут дружить между собой.

- Вы также говорили, что вам интересна этническая музыка.

- По-моему, рай для любителей этнической музыки - это Индонезия. Музыкальная культура индонезийцев близка австралийской, но, например, на острове Папуа – она одна, а в центре островов – совсем другая. Разные языки, разные музыкальные инструменты, и когда это все переплетается между собой, получается очень интересная смесь. Меня поразила индонезийская колокольность. Инструменты, напоминающие металлические кастрюли, настроенные на разной высоте, создают подобие нашего церковного звона, набата. И еще: вся их музыка медитативна. Мне кажется, я сумел схватить их музыкальную особость и, импровизируя на концерте в Индонезии, имел большой успех. Пентатоника здесь заводит публику просто фантастически. Но вот играть с ними тональную музыку весьма трудно.

- Что сегодня для вас является источником творческого вдохновения - композиторского и исполнительского?

- Часто новые идеи рождаются из общения со слушателями, чьи эмоции влияют на мою будущую музыку. После концерта я, как правило, не могу заснуть - начинаю сочинять музыку. Публика дает оценку тому, что я делаю, и часто - очень правильную оценку. Иногда я не могу решить, что лучше, это или то, и вдруг на каком-то одном концерте я понимаю, что публика отдает предпочтение этому, и на втором концерте – тому же. И, потом, записывая произведение в студии, я понимаю, что зритель был прав.

- Могли бы вы поделиться секретами сценического успеха?

- Универсальных советов нет, но я считаю, что успех – за харизматичным артистом, обладающим сценической свободой, может быть, еще и шармом и при этом, конечно, мощной образовательной базой. У всех разные дороги на эстраду. Кто-то сразу попадает в круг людей, которые уже давно в «системе», у которых налажены взаимоотношения со всеми ведущими ее «игроками». Кто-то это делает годами, постоянно наращивая опыт. Конечно, самый лучший путь – путь короткий, но случается, что он приводит и к короткому успеху.

- Если бы вы стали министром «музыкальных дел России», что бы вы изменили?

- Для того чтобы давать оценку ситуации, надо досконально знать все процессы, приведшие к ней. Не обладая такими знаниями, могу, тем не менее, сослаться на свой личный опыт. Я часто общаюсь с людьми, работающими в сфере музыкального образования, с учащимися музыкальных школ и их родителями, которые дают мне, что называется, информацию с мест. Мне кажется, что система музыкального образования у нас все еще очень мощная. Она позволяет по максимуму сделать из человека музыканта. Однако многие на каком-то этапе понимают, что такая «ломка» слишком жесткая для них, и тут важно понять – кому что нужно. Есть люди, которым важно просто остаться другом музыки. Среди моих знакомых много бизнесменов, которые достигли фантастических успехов в своей профессии. И благодаря тому, что они продолжают любить музыку, они поддерживают разнообразные проекты - «инвестируют» свой профессиональный успех в искусство. По-моему, для России сейчас очень важно, чтобы человек, каких бы результатов он не достиг в музыкальном образовании, оставался другом музыки. Если у него когда-то что-то не получается во время обучения в школе или в училище, думаю, неправильно его клеймить - «неудачник»: он может впоследствии стать другом и союзником музыкантов.

Поделиться:

Наверх