Финны ценят качественные продукты. И потому пригласили на постановку оперы чешского композитора одного из лучших молодых дирижеров – 32-летнего чеха Якуба Хрушу. Журнал Gramophone щедро написал о сыне архитектора Петра Хруши Якубе как об артисте, находящемся в зените славы. Музыкальный руководитель и главный дирижер Пражской филармонии Хруша также является руководителем гастрольной программы Глайндборнского фестиваля и главным приглашенным дирижером Токийского симфонического оркестра. Ученик знаменитого Иржи Белохлавека Якуб Хруша продемонстрировал в «Енуфе» способности дирижера-драматурга, умеющего одновременно держать в поле своего внимания ближайший такт и думать о том, во что выльется тот или иной мотив в финале оперы. О таких дирижерах мечтают композиторы.

«Енуфу» Якуб Хруша фактически живописует в звуках. На спектакле в Финской национальной опере периодически вспоминалась «Енуфа» Мариинского театра, пару лет назад поставленная Василием Бархатовым. После суховатой, графичной, колючей, болезненной и холодной, какой она всякий раз получалась в Мариинском под управлением не только Валерия Гергиева, но и его молодых коллег, «Енуфу» было трудно узнать, когда она оказалась «в руках» Якуба Хруши. Сколько тепла, глубины, объемности, славянской нежности чувствовалось в опере на премьере в Хельсинки! Музыка Леоша Яначека везде очень красноречива в том смысле, что в ней всегда слышна подлинная, правдивая жизнь души как она есть, без рисовки, во всем естестве. (В этом пункте Яначек очень близок Бриттену – они оба писали так, словно улавливали, стенографируя в нотах, самые тонкие и неуловимые вибрации тайной жизни души.) В этом абсолютно незаменимой исполнительницей оказалась Карита Маттила. Енуфа для нее – одно из идеальных воплощений. Такое случается в истории мировой оперы, когда, скажем, русская певица становится идеальной Виолеттой Валери или афроамериканская дива – неподражаемой леди Макбет (хотя опера, по большому счету, не ведает национальных границ). У финки Кариты Маттилы огромная, мировая душа, она уникальная певица, для которой опера в самую последнюю очередь работа. Опера, сцена – это ее жизнь, может быть, даже более настоящая, чем реальная. И за это ее боготворят слушатели, агенты и директора оперных театров. Ей удалось так выучить свой тембрально богатый голос, что в нем сохранилась правда и простота ее человеческой речи, поэтому она не поет – она говорит со слушателем, изливая самые потаенные страсти, словно на исповеди. В ее голосе слышны одновременно и плач, и радость, и ликование, и любовная лихорадка, и материнское тепло. А какие лучистые у нее глаза! Для партии Енуфы такая певица, кажется, единственно возможна.

Яначек написал оперу о земных страстях, в которой главная героиня вплотную приближается к тому, чтобы считать ее святой. В этой страшной опере, заставляющей сердце биться так, словно в предсмертный час, Енуфа прощает всех обидчиков, прощает и убийцу своего ребенка. Финал в каком-то смысле оказывается за рамками человеческого понимания. Енуфа еще недавно билась в истерике по поводу исчезнувшего сына – истерике, которая у Кариты Маттилы получилась невероятно, угрожающе правдоподобной, и вдруг ее словно что-то отпустило: она забыла и про гнев, и про бешеную страсть к разбивателю женских сердец Штеве (Йирки Анттила) и смиренно готова сочетаться браком с нелюбимым, но надежным увальнем Лацей (Йорма Сильвасти).

Режиссер постановки – урожденный парижанин Оливье Тамбози, прежде многократно ставивший «Енуфу», создал очень чистый и честный спектакль, от которых мы в России почти отвыкли, увлекшись новомодными течениями. Вместе с художником-постановщиком Франком Филиппом Шлёсманном Тамбози нашел ключ к «Енуфе» не только через психологический гиперреализм, но и через морализующий символизм. Герои в спектакле добротно проживают жизни тех самых моравских крестьян, о которых написано в либретто. Образ Енуфы виден в развитии – от простодушной девицы с душой ребенка, не ведающего, что творит, через страдание матери до смиренной христианки, принимающей несовершенство мира. Сложнейшую, напряженную работу проделала и Пяйви Нисула в партии Костельнички, от которой, кажется, можно сойти с ума, и в опере есть эпизоды, где эту героиню словно раздирают демоны, устраивая ей ад на земле. А рядом, будто в параллельной реальности, зритель видит, как из земли вырастает камень, – метафора, несколько плакатно, зато крайне выразительно выражающая тяжкий грех. Сначала камень лишь на пятую часть вспарывает середину сцены, затем целиком оказывается на поверхности, и Енуфа, разрешившаяся от бремени, потерявшая много сил, опирается на него. В финальном третьем действии гигантский камень расколот на великое множество камней, усеявших сцену, символизируя неизбежность греха и такую же неизбежность его искупления.