«Эрик Сати, пожизненный предтеча» – так называется эссе петербургского композитора Юрия Ханона, кстати, не менее эксцентричного, чем сам объект его литературного текста. Сати было неинтересно последовательно развивать ту или иную идею, достаточно было ее просто сформулировать. Не будем рассказывать о его концепции меблировочной музыки, отозвавшейся позднее в эмбиенте, и о многих, многих других его прозрениях – их список все равно окажется неполным. В общем и целом Сати прежде всего был генератором идей, а их воплощение было не так уж важно. Реализация, воплощение у Сати – это нечто вроде скелета, каркаса, домысливать которые каждый волен по-своему. Еще одна принципиальная его черта, о которой говорил композитор и музыковед Федор Софронов на открытии фестиваля, – отстраненность всех элементов стиля.

К 150-летию вышла книга Эрика Сати «Заметки млекопитающего» – избранные литературные опыты: воспоминания и эстетические воззвания, афоризмы, письма и заметки, полные иронии и самоиронии. Вот характерный фрагмент. «Кто угодно вам скажет, что я не музыкант. Это правда. Еще в начале карьеры я сразу же записал себя в разряд фонометрографов. Все мои работы – чистейшей воды фонометрия. Если послушать «Звездного сына» или «Пьесы в форме груши», «В лошадиной шкуре» или «Сарабанды», сразу становится понятно, что при создании этих произведений я не руководствовался никакими музыкальными идеями. В них господствует только научная мысль. К тому же мне приятнее измерять звук, нежели в него вслушиваться. С фонометром в руке я работаю радостно и уверенно».

«Борода Сати» торчит отовсюду, как оказалось, его можно соотнести даже с именем Александра Скрябина, а ведь их музыка не имеет ничего общего. Тем не менее именно в Музее А.Н. Скрябина состоялось большинство концертов фестиваля, а также выставка, посвященная Сати, научные чтения «Эрик Сати и его время», лекция Екатерины Купровской. «Сати и Скрябин… Эти два имени редко сопоставляются, – заметил в своем вступительном слове директор Музея А.Н. Скрябина Александр Лазарев. – Они были современниками, но жили в разных странах и никогда не были знакомы. Их музыка исполнялась на «Русских сезонах» Сергея Дягилева, и, пожалуй, это была единственная их точка пересечения. Впрочем, нет. Сати общался с Борисом Шлецером – философом, другом Скрябина, братом его супруги…»

Смысл названия концерта-открытия – «Музицирк вельветового джентльмена» – расшифровала публике музыковед Елизавета Мирошникова. Страсть Сати к зонтикам известна: он покупал по одному зонтику с каждого гонорара, хотя был далеко не богатым человеком. А однажды купил 12 абсолютно одинаковых вельветовых костюмов… Что касается музицирка, то это вообще-то неологизм Джона Кейджа (был у нас даже такой фестиваль – «Musicircus Джона Кейджа»). Вероятно, имелся в виду прежде всего балет Сати «Парад», состоящий из ряда хореографически решенных цирковых номеров (в одном из концертов звучала музыка и к «Параду», и к другому его балету – «Отмена спектакля» в сопровождении видеоряда и фильма Рене Клера «Антракт»). А в первый вечер «под зонтиком Сати» собрались композиторы, так или иначе связанные с его идеями, хотя разделенные и временем, и пространством. Кроме камерной музыки самого Эрика Сати («Стрельчатые арки», «Что можно увидеть справа и слева (без очков)», «Спорт и развлечения», Cinema), звучали сочинения Игоря Стравинского («Весна священная» в авторском четырехручном переложении), Джона Кейджа («Музыка для Марселя Дюшана», «Комната» и «Музыка жилой комнаты» на текст Гертруды Стайн), Клода Дебюсси («Сиринкс»), Стива Райха (Clapping Music), Эдгара Вареза («Плотность 21,5»).

Как пояснил давний пропагандист новой и новейшей музыки пианист Алексей Любимов, концерт был выстроен так, чтобы в начале показать самое первое произведение Сати («Стрельчатые арки», 1886), а в конце – самое последнее (Cinema, симфонический антракт из балета «Отмена», 1924). Причем последний опус исполнялся в версии самого Любимова для препарированного фортепиано (и поэтому прозвучал совершенно по-кейджевски), а на экране среди прочих зрители могли лицезреть автора музыки – Эрика Сати (он участвует в «Антракте» Р. Клера наряду с другими культовыми фигурами своего времени – Франсисом Пикабиа, Марселем Дюшаном, Маном Рэем, Дариюсом Мийо). Общее впечатление несколько смазал изрядно расстроенный рояль (который подстроили к концу вечера), хотя отточенное туше и безукоризненное чувство стиля у Любимова как всегда присутствовали. Другие московские участники концерта – замечательные пианисты Михаил Дубов, Мона Хаба и Владимир Иванов, флейтист Иван Бушуев и скрипач Станислав Малышев, а также медиахудожник из Гамбурга Фалько Ристер (видеопроекция).

Вечер фортепианной музыки Эрика Сати представил пианист и композитор Иван Соколов. В хронологическом порядке были сыграны пьесы 1888–1919 годов: «Три гимнопедии», «Правдивые плоские прелюдии для собаки», «Автоматические описания», «Наброски и подтрунивания толстого деревянного человека», «Капитель, повернутая во все стороны», «Три благородных, противно-жеманных вальса», «Часы столетий и мгновений», «Бюрократическая сонатина», «Три ноктюрна»… Многие названия ироничные, как бы претенциозные, и этот длинный список здесь затем, чтобы понять путь к концептуализму. Названия нередко находили свое продолжение в не менее ироничных текстах, читаемых пианистом; музыкальное же наполнение было подчеркнуто иллюстративным, как бы третьестепенным, и именно в этой третьестепенности было невыразимое очарование. Тем более что Соколову всегда свойствен яркий артистизм. Кстати, играл он все эти очень небольшие (чтобы не сказать – минимальные) по размеру пьесы в духе своих ранних фортепианных пьес. После концерта сразу стало ясно, откуда произрастает творчество и Сергея Загния, и Юрия Ханона.

На концерте петербургского новоджазового трио Вячеслава Гайворонского, Владимира Волкова и Андрея Кондакова в числе прочего звучала импровизация на знаменитую тему Vexations («Раздражений») Сати, которую он предписывал исполнять 840 раз подряд. Первое публичное исполнение – в течение 19 часов – было осуществлено Джоном Кейджем с соратниками в 1963 году в Нью-Йорке (в Pocket Theatre), а у нас – Алексеем Любимовым с учениками в Москве (около памятника Чайковскому). Еще примечателен масштабный восьмичасовой проект Pianoless Vexations в нью-йоркском Sculpture Center (2006) с последовательным участием целой армии музыкантов, среди которых – хорошо известный в московских новоджазовых кругах по фестивалям «Альтернатива» гитарист Брюс Арнольд в составе Bruce Arnold Jazz Trio. Весь проект – это 24 принципиально нефортепианных эпизода, где тема Vexations подвергается значительным трансформациям. В задачи трио Гайворонского тоже не входило непременно и неизменно сыграть тему Сати 840 раз, и это тоже очень индивидуальное прочтение. Музыканты сразу объяснили, что Vexations написаны Сати по поводу его единственной кратковременной любовной связи с французской художницей и натурщицей Сюзанной Валадон, что заставило аудиторию слушать внимательнее. А затем Кондаков заявил: «Нам кажется, влияние Сати было столь велико, что он воздействовал не только на последователей, но и на предшественников». «Доказательством» тому стали импровизации на темы Satin Doll Дюка Эллингтона/Билли Стрейхорна и романса «Не судите, люди добрые» Александра Даргомыжского.

Тенденция к недовоплощенности, вообще свойственная Сати, органично проявилась в постановке его оперы для кукольного театра «Женевьева Брабантская». Российская премьера состоялась в «Мультимедиа Арт Музее» силами солистов суперпрофессионального вокального ансамбля «Эйдос», в том числе его руководителя и по совместительству чтеца Андрея Капланова, а также Андрея Бейча (танец) и Владимира Иванова (фортепиано). В главных ролях выступили Людмила Ерюткина (Женевьева, герцогиня Брабантская) и Никита Семенюк (Голо, интендант замка), постановщики обошлись без театра марионеток. Декораций не было никаких, кроме капсулы Юрия Гагарина, которая стоит в центре музейного зала (в качестве экспоната выставки о космосе). Практически все атрибуты и костюмы публика тоже должна была домысливать, воображать – даже цепи Женевьевы были невидимыми. Остроумное решение, позволяющее сэкономить, что сейчас более чем актуально, но одновременно это очень в стиле Сати. Минимальная проявленность постановки отвечала минимальному же музыкальному наполнению сюжетной схемы; воспринималось все это как легкая и изящная пародия на оперу. В программе вечера также исполнялись произведения современников и соотечественников Сати – Мориса Дюруфле, Франсиса Пуленка, Клода Дебюсси, Габриэля Форе, Оливье Мессиана.

Автор идеи проекта «Сати – первый минималист» – гитарист Дмитрий Илларионов. Специально для этого концерта его друзья-композиторы (Андрей Зеленский, Любовь Терская, Алексей Айги, Антон Танонов) сделали новые версии своих произведений, которые так или иначе с минимализмом пересекаются. Объединяли их интермедии, которые Илларионов назвал Satie-nade – по аналогии с Promenade («Прогулкой») М. Мусоргского из «Картинок с выставки», и видеоряд московского художника и музыканта Чоя.

Формально закрытие фестиваля состоялось 18 мая в Камерном зале филармонии, где сочинения Сати исполнялись в духе веселого перформанса. Но фестиваль оказался саморазвивающимся неофициальным проектом, который дополняется концертами по ходу действия. Еще одно – спонтанное – его завершение под названием «Послевкусие» можно посетить в Рахманиновском зале МГК 14 июня. Среди прочего в афише значатся «Предпоследние мысли», «Три поэмы о любви», симфоническая драма «Сократ» на тексты из «Диалогов» Платона.

Но и этим празднование 150-летия со дня рождения французского композитора в Москве не ограничилось. В рамках спецпроекта «Ночь Кандинского» 21 мая в Третьяковской галерее на Крымском валу Московский ансамбль современной музыки показал программу SATIEsfaction, где фортепианные произведения Эрика Сати звучали в версии Дмитрия Курляндского. Вернее, это был его диалог с Сати. Целью Курляндского вовсе не было усилить и развить особенности и странности первоисточника, а скорее дополнить его авторским, индивидуальным слышанием, постепенно «утопив» музыку Сати в какой-то иной, параллельной, сомнамбулической реальности.

На фото: «Женевьева Брабантская». Фото Елены Квиты