Когда журналисты пишут о Бэле Руденко, они непременно упомянут, что высокое звание народной артистки СССР артистка получила неприлично рано – в 27 лет. Обязательно упомянут о ее браке с Поладом Бюльбюль-оглы. В интервью спросят об интригах в Большом театре «золотого периода», которому принадлежала Руденко, и периода ее директорства в родной оперной труппе во второй половине 90-х. И неизменно на эти провокации получат от певицы предельно доброжелательные, предельно дипломатичные ответы: Бэла Руденко – человек исключительно уравновешенный и аккуратный, она не будет делать неосторожных заявлений, раздувать сенсации, о коллегах говорит всегда уважительно, свою личную жизнь перед камерами не обсуждает.

Звание народной артистки она действительно получила в 27 лет – по личному указанию Никиты Хрущева после блистательных выступлений на Декаде украинского искусства в Москве в 1960-м. И ее случай в самом деле редкий, но не уникальный: ее коллега по Киевской опере Елизавета Чавдар получила то же самое высокое для артистов звание также в 27-мь, а были еще вокальные звезды азиатских советских республик Куляш Байсеитова и Халима Насырова, удостоившиеся той же чести аж в возрасте 24-х лет!

На самом деле, такой подарок судьбы – это и необыкновенное везение, и стечение обстоятельств, отнесшие молодую артистку сразу к «касте небожителей» советского искусства. Но одновременно это и громадная, тяжелая ответственность, ведь впереди еще были 35 лет карьеры, и каждым выходом на сцену надо было доказывать, что звание получено неслучайно, что исполнитель достоин его.

Безупречное вокальное мастерство Руденко на протяжении ее долгого творческого пути ни разу не подвело – и «экзамен», длиною в жизнь, был выдержан с честью, а ранний аванс не растратился впустую.

Бэла Руденко стала знаменитой очень рано. В 1957-м, победив на вокальном конкурсе VI Всемирного фестиваля молодежи и студентов, получила приглашение от великого итальянского тенора Тито Скипа (председателя жюри этого конкурса) на совместный гастрольный тур по городам Советского Союза. Поездка широко освещалась советской прессой, и Руденко превратилась во всесоюзную знаменитость. Для совсем молодой, еще неизвестной тогда певицы сотворчество с партнером самого Шаляпина, певшим на самых главных мировых сценах, было еще одним большим авансом: в мир высокого искусства ее вводил выдающийся, легендарный мэтр.

На оперной сцене Руденко дебютировала в 22 года: удачно спев по замене Джильду в Одесской опере, она из студентки Одесской консерватории им. А. Неждановой в одночасье превратилась в солистку театра, не последнего в стране. Через год ее украла у Одессы Киевская опера, театр уже столичный, входивший в тройку лидирующих (наряду с Большим и Кировским), чей пул колоратурных сопрано тогда был необычайно силен (пожалуй, как нигде в СССР в тот период): там пели упомянутая Чавдар, Галина Олейниченко, Евгения Мирошниченко, чуть позже вошла в труппу Ламара Чкония. Соперничество между Руденко и Мирошниченко – отдельная страница в истории музыкального Киева 1960-х: исполнявшие один репертуар певицы были очень разными и как вокалистки, и как актрисы, однако уживаться могли лишь благодаря миролюбивому характеру Бэлы Андреевны. Когда в начале 70-х Руденко пригласил на постоянную работу в Большой театр СССР, она оставила Киевскую оперу с легким сердцем: жизнь, как на вулкане, ей порядком надоела.

В Большом театре в 1960-х Руденко как гастролер появлялась достаточно часто, исполняя свой традиционный репертуар: Розину, Джильду, Виолетту. Ее знала и любила московская публика, уважали коллеги-москвичи. В 1971-м Борис Покровский позвал ее на постановку «Руслана и Людмилы», а после удачных гастролей с этим новым спектаклем на сцене Ла Скала в 1973-м ее взяли в труппу. В течение пятнадцати сезонов Бэла Руденко оставалась недосягаемой колоратурной примадонной Большого: равного ее уровню певицы этого амплуа в первом театре СССР так и не появилось. Если в Киеве она в основном пела западный и украинский репертуары, то главные ее московские работы – это партии в русских операх, две важнейшие из них – Антониды и Людмилы в операх Глинки – были записаны на пластинки и сняты на видео.

Оценивала себя Бэла Руденко всегда очень строго: оперную сцену покинула весьма рано, в 55, хотя голос еще звучал превосходно. Посчитала, что юных героинь в этом возрасте петь уже не следует. А с концертами продолжала ездить по стране еще восемь лет, когда перешла сначала на административную (по приглашению тогдашнего художественного руководителя Большого Владимира Васильева возглавила оперную труппу), а потом и на педагогическую работу (в Московскую консерваторию).

Голос Руденко – колоратурное сопрано широкого диапазона, отличавшееся необычайной подвижностью, техническим блеском. Самые голосоломные, трюкаческие произведения вокальной литературы Руденко исполняла легко, играючи, демонстрируя невероятную свободу вокализации, ошеломляющее сверкание верхнего регистра. В Большом театре ее смело можно назвать прямой наследницей великих советских колоратур довоенной поры, таких как Антонина Нежданова, Валерия Барсова, Елена Степанова и Елена Катульская. И хотя и во второй половине XX века в Большом было немало замечательных исполнительниц этого амплуа (Вера Фирсова, Ирина Масленникова, Елизавета Шумская, упомянутая Олейниченко, перебравшаяся в Москву ранее), такой феерической россыпи гениальных певиц-актрис уже не наблюдалось, и Руденко по праву заняла пустующий пьедестал. Пение Руденко было словно голосом той, довоенной, уже давно ушедшей эпохи: оно было не старомодным, а именно совершенным, отточенным до блеска, в нем искусство сверкающей певческой беглости удивляло и пленяло так, как это было когда-то. Во второй половине XX века не только в Большом, но и в мире в целом уже господствовал другой тренд: колоратурные сопрано перестали быть абсолютными властительницами дум, на их репертуар активно покушались более крепкие сопрано (в том же Большом Марфу и Виолетту пела Вишневская, Волхову – Милашкина), и Руденко оказалась своего рода реликтом, носительницей истаивающей традиции.

Несмотря на ярко выраженную колоратурную специализацию, совершенство техники беглого, виртуозного пения Бэла Руденко исполняла партии и для более крепкого голоса. В Киеве это была Наташа Ростова в «Войне и мире», а в Большом – Волхова из «Садко», Марфа и Иоланта (роль, в которой она простилась с оперной сценой). Но бесспорно основной ее репертуар – это партии, обильно украшенные колоратурными руладами, в которых вокальная эквилибристика составляет саму суть музыкально-драматического образа. В киевский период помимо уже упомянутых ролей необходимо назвать Царицу ночи в «Волшебной флейте», Лючию ди Ламмермур, Лейлу в «Искателях жемчуга», Лакме, Оскара в «Бале-маскараде», а также партии в операх украинских композиторов – Лысенко, Майбороды, Жуковского. Архисложные концерты для голоса с оркестром Глиэра и Майбороды певица исполняла легко, играючи, поражая теми техническими возможностями, что были доступны ее голосовому аппарату. Острота и точность стаккато, бешеные темпы в выпевании пассажей, всевозможные эффекты, идеально «вышитые» украшения любой сложности – пение Руденко отсылало к легендарным певицам итальянского бельканто типа Луизы Тетраццини, для которых, казалось бы, не было никаких вокальных преград, никаких технических сложностей.

Вместе с ошеломляющим техническим блеском были в пении Руденко и теплота, сердечность, задушевность, подлинная выразительность, поэтому ее никогда нельзя было назвать чистой виртуозкой, лишенной умения достигать эмоционально-психологических вершин в своем искусстве. Иногда ее обвиняли в холодности, чрезмерном академизме: возможно, это отчасти справедливо в отношении ее актерских достижений, особенно в сравнении с «бешеным» темпераментом ее коллеги-соперницы Евгении Мирошниченко, но абсолютно несостоятельно в отношении ее пения, вокального театра, который дарила слушателям Руденко, – в нем истинная жизнь, истинное чувство, экспрессивность и одухотворенность. А что до академизма, то да, действительно, Руденко была певицей строгой школы, выразительных, но сдержанных эмоций, «грызть кулисы» – это было не в ее правилах. И здесь ее искусство перекликается с аполлоническим вокалом ее коллеги и партнерши по сцене Большого великой Ирины Архиповой, для которой также никогда не был характерен эмоциональный пережим, излишняя аффектация.

Репертуар советских театров был весьма ограничен, и Бэла Руденко за свою творческую жизнь так и не пела во многих операх, которые были, безусловно, для ее голоса, – операх бельканто (за исключением «Цирюльника» и «Лючии»), Мейербера, Рихарда Штрауса. Сама она особенно жалеет о Джульетте в опере Гуно, но кроме этой партии во французской лирической опере есть еще очень много ролей ее амплуа, в которых Руденко могла бы быть чудо как хороша.

На удивление прошли мимо нее и некоторые важные русские партии, прежде всего в операх Римского-Корсакова. Самая досадная потеря – не спетая на сцене Снегурочка, с которой Руденко поступала в Одесскую консерваторию и так понравилась ее будущему профессору Ольге Благовидовой. Когда эта опера ставилась в Большом в 1978-м, по каким-то причинам певица не участвовала в новой работе театра: премьеру пела Ирина Журина, а Бэла Андреевна подготовила большую концертную программу из произведений любимого композитора, в том числе и арии Снегурочки.

Концертов она пела очень много, программы имела самые разнообразные, объездила с ними весь Советский Союз (что было отмечено Госпремией в 1971-м) и без преувеличения весь мир. Самые грандиозные гастроли ей устраивал легендарный импресарио Сол Юрок – таковых было четыре по США, а также по Канаде и Мексике: находчивый менеджер писал на афише ее имя вопреки оригинальной версии с удвоенной «л»: Bella, акцентируя внимание публики на том, что она встретится с поистине прекрасным.