К оперному жанру Михаил Плетнев и его подопечные обращаются регулярно – как на фестивале, так и вне его. Столь же естественно для них играть Россини: коллектив, коньком которого признано исполнение русской музыки, уже не раз оказывался убедительным и на территории итальянского бельканто. Однако теперь было выбрано редчайшее название, нечастое не только на мировой оперной сцене (не говоря уже о российской), но даже в таких Мекках россинианства, как Пезаро или Бад-Вильбад.

«Эрмиона» была написана композитором в период его наибольших успехов на оперном поприще и в 1819 году триумфально поставлена в неаполитанском театре «Сан-Карло». Несмотря на это, а также на свои неоспоримые достоинства – глубокий драматизм и очевидную яркость музыки, – «Эрмиона» быстро сошла со сцены и к ней не обращались более полутора веков – ни в Италии и нигде в мире. Возрождение состоялось только в 1987-м на Россиниевском фестивале в Пезаро, когда стараниями маэстро Альберто Дзедды и великих певиц Монсеррат Кабалье и Мерилин Хорн об опере заговорили вновь. За прошедшие три десятилетия она перестала быть terra incognita, но до популярности других опусов пезарского гения («Севильского цирюльника» или «Золушки») ей, конечно, по-прежнему далеко.

«Эрмиона» принадлежит к числу серьезных опер композитора, к которым до сих пор сохраняется в известной степени предвзятое отношение. Они ставятся нечасто, и причины кроются не только в репутации автора как мастера преимущественно комических шедевров: серьезные оперы Россини еще более, чем комические, вокально сложны. И представленная в Зале Чайковского «Эрмиона» снова доказала тезис: петь россиниевский репертуар – дело нешуточное.

Либретто Андреа Леоне Тоттолы по трагедии Расина «Андромаха», в свою очередь восходящей к Еврипиду, повествует о мифологических временах седой античности. В его основе – события, творящиеся на западе Греции, в Эпирском царстве, сразу по окончании Троянской войны. Остродраматическая история о хранящей верность павшему супругу Гектору благородной Андромахе, на чью честь посягает эпирский царь Пирр, при этом обманувший свою невесту Эрмиону, представляет собой запутанный клубок противоречий, взаимных обид и претензий, результатом чего становится цареубийство в финале. Обильно населенная опера (девять персонажей, среди которых даже компримарио наделены выразительными музыкальными фрагментами) насыщена патетическими ариями и сценами виртуозного характера.

«Эрмиона» поделена на два неравных действия: первое – огромно, второе – емко. Вместо привычной увертюры – интродукция с мужским хором, напоминающая «Вильгельма Телля» и «Севильского цирюльника» одновременно. Два главных героя – Эрмиона и Пирр – не имеют выходных арий, экспозиция образов дана в развернутом и эффектном дуэте-поединке. Финал первого акта – виртуозный и исключительный по красоте нонет. Подобно «Армиде», «Эрмиона» делает ставку на теноров – их четыре: два главных (соперники Пирр и Орест) и два второстепенных (Пилад и Аттал).

Вечер в КЗЧ подарил встречу с интереснейшим певческим составом. В центре – величественная американка Анжела Мид (Эрмиона) с голосом оглушающей мощи, но не вполне однородным, с крепким несопрановым низом, превосходной колоратурной техникой и подлинно героическим звучанием. Ей противостоит Андромаха в исполнении итальянской меццо Кьяры Амару с голосом сочным и терпким, для которого колоратурная эквилибристика также не представляет особого труда.

Главный тенор оперы – итальянец Энеа Скала (Пирр) обладает пробивным, несколько жестким голосом баритонального окраса, уверенно штурмующим сверхвысокие ноты: его певческая манера может быть квалифицирована не как героическая, а как агрессивная. Но еще в большей степени злоупотребляет форсированием, особенно в верхнем регистре, на-гора выдавая резкие, неприятные звуки, второй тенор – Антонино Сирагуза (Орест): пронзительность звучания итальянца невероятна, хотя ему не откажешь в мастерстве колоратуры и яркости голоса.

Из исполнителей второго плана убедили бас-баритон Александр Миминошвили (Феникс) и сопрано Анастасия Щёголева (Клеона). Два «малых» тенора показались по-разному: Ярослав Абаимов (Пилад) был неустойчив на запредельных верхах, а Игорь Морозов (Аттал) порадовал мягким певучим звуком.

Но основные восторги, конечно, – в адрес РНО и маэстро Дзедды: первый поражает своей естественностью в стилистике романтического бельканто, второй – великолепной физической (а патриарху почти 90) и творческой формой, отлично управляясь со сложносочиненной архитектоникой «Эрмионы».

На фото Мюнг-Вун Чунг

Фото Ирины Шымчак