Приехал он по случаю проведения в Нижнем Новгороде Второго международного ночного фестиваля современной музыки «Opus 52», где выступали музыканты из Германии, Польши, Чехии, Швеции и, конечно же, России. Среди других – берлинский ансамбль «Мозаик», польский дуэт Цезария Духновского и Анджея Бауэра, чешский кларнетист Карел Догнал, московский ансамбль «Галерея актуальной музыки», нижегородский NoName Ensemble, екатеринбургский «Другой оркестр». Звучала музыка, сочиненная в конце XX – начале XXI веков, разная по стилю и географическому происхождению. Второй фестиваль проходил в рамках Года Германии в России при поддержке администрации Нижнего Новгорода и Немецкого культурного центра им. Гете.

По словам организаторов, «Опус 52» развенчивает мифы о том, что современная академическая музыка доступна только профессиональному уху, и о том, что она исполняется только в концертных залах с мягкими креслами. Организаторы считают, что новая музыка совершенно незаслуженно ютится в камерных залах, поэтому если широкая публика не идет к ней, значит, музыка сама должна идти к публике. Микко Нисула был на фестивале одним из искушенных слушателей.

– Микко, что вас связывает с Россией?

– В 2002 году я окончил Петербургскую консерваторию по классу Бориса Тищенко и впоследствии приезжал в Россию неоднократно; последний раз был здесь в 2009-м. Тогда мои сочинения исполнялись на концертах Московского ансамбля современной музыки в Саранске, Пензе и Рязани. Исполнялись они и в Москве, и в Петербурге. В сентябре 2012 года мой Камерный концерт №1 прозвучал в филармонии Великого Новгорода. А сейчас я приехал в качестве гостя нижегородского ночного фестиваля современной академической музыки «Opus 52».

– Где и как проходила программа?

– На открытом воздухе – на Театральной площади всю ночь с 25 на 26 мая звучала современная музыка в режиме нон-стоп. К сожалению, организаторам не удалось начать программу вовремя, начали только спустя полтора часа, в половине девятого вечера из-за звукорежиссерских проблем с саундчеком. А завершилась программа около пяти утра.

– В этом и главная фишка фестиваля, и, одновременно, нонсенс. Как можно слушать современную музыку ночь напролет? Как вообще люди спали в близлежащих домах? Звук был усилен? Есть же у нас закон о тишине…

– Да, были усилители, динамики, и я не думаю, что кто-то спал в близлежащих окрестностях. Но это центральная площадь города, где много учреждений, офисов и магазинов и мало жилых домов. Под конец осталось около сорока человек – самая стойкая часть публики. А сначала была толпа. Я никогда раньше не слышал и не помышлял о таком экстремальном ночном фестивале, посвященном исключительно новой и новейшей музыке, – это был, конечно, экстраординарный опыт.

– Что за музыка звучала на фестивале?

– В общем и целом стилистический ориентир – это что-то вроде «консервативного авангарда». То есть это поставангард, по инерции продолжающий линию авангарда. Два интересных исключения из этого правила – программа «Другого оркестра» из Екатеринбурга, которая состояла из неотональной музыки, и программа ансамбля «Мозаик» из Берлина, который представил веселое музыкальное шоу – хэппенинг на границе музыки и немузыки.

– Что из программы фестиваля вам показалось наиболее интересным?

– Мне было интересно услышать столько новой российской музыки, особенно относительно молодых авторов (но были представлены и совсем молодые, которые, даже не зная основ, сразу стремятся стать радикалистами). Мне кажется, что некоторые финские ансамбли очень заинтересовались бы произведениями Дмитрия Курляндского, Олега Пайбердина, Ольги Викторовой, Ольги Шайдуллиной, Александра Шимко. К сожалению, многие музыканты в Финляндии все еще думают, что российская музыка – примерно то же самое, что и советская, а между тем это совершенно не так!

– Как вы думаете, какое из нынешних музыкальных направлений в ближайшем будущем может стать магистральным?

– Думаю, это может быть микротоновая музыка. Это направление не новое, но оно еще недостаточно разработано: в профессиональной музыке было мало авторов, которые писали в микрохроматических системах.

– Из самых известных «микротонщиков» начала ХХ века – Иван Вышнеградский, Чарльз Айвз, Алоис Хаба, а у нас в начале уже ХХI века на фестивале «Московская осень-2001» был организован целый концерт четвертитоновой музыки для двух фортепиано, настроенных с разницей в 1/4 тона, – в нем приняли участие наши современники Виктор Екимовский, Игорь Кефалиди, Роланд Мозер, недавно ушедший Сергей Павленко… Помню разговоры в кулуарах – среди прочего высказывалось мнение, что возможности нашего уха все же ограничены и во многих случаях микротоновая музыка воспринимается просто как фальшь.

– Я имел в виду, что микротоновые системы могут быть не только с нивелированным звукорядом, состоящим из одинаковых интервалов. Можно строить микротоновые лады, индивидуализированные по своей структуре. В Финляндии в таких системах работают Сампо Хаапамяки, Вели Куяла. Они довольно часто исполняются на фестивалях современной музыки. А что касается человеческого слуха, то он имеет свойство развиваться. Перспективной представляется и музыка шумов, там есть еще что поискать в плане новой технологии.

– У нас в Москве есть целый фестиваль шумовой музыки под названием «Шум и ярость»…

– Вообще, принципиально новое в музыке – это, вероятно, только абсолютная тишина.

– Если не считать «4’33’’» Джона Кейджа, где шум зала – тоже музыка.

– Да. Но я говорю все это немного не всерьез. Это авангардисты считают, что надо постоянно искать что-то новое, а я себя к ним не причисляю. Поэтому я и уехал учиться в Петербург, где минимум авангарда. Впрочем, настоящего авангарда сегодня уже нет, и не только в Питере.

– А что актуально сегодня для вас?

– Мое кредо – синтез. Принципиально новое в музыке сейчас возможно только через синтез старого, что авангардисты не приемлют. Однажды я писал статью о музыке молодых финских композиторов и заметил, что сочинения многих из них строятся по принципу синтеза стилей. Скажем, один музыкальный параметр – это импрессионизм, другой – это додекафония, третий – неоклассицизм и т.д. Ритмика может быть в одном стиле, а мелодика – в другом. Именно так рождается сегодня новая музыка. Конечно же, подобный синтез характерен и для моих сочинений. В одном из своих самых ранних (неофициальных) опусов я сознательно копирую форму Четвертой сонаты Скрябина, при этом музыка вовсе не скрябинская, совершенно другая.

– Помню, что в ваших «Метаморфозах II» аллюзия на шестую фортепианную пьесу op.19 Арнольда Шенберга объединяется с неоромантическим мышлением и пафосом.

– А «Sinfonia Concertante» – неоклассическая и неоимпрессионистическая, «Серенады» – под влиянием Прокофьева и Шостаковича.

– Мне кажется, что в случае синтетических стилей композиторы не преследуют цель новизны, они просто пользуются теми стилистическими элементами, которые лучше всего подходят для воплощения той или иной идеи. А новое рождается само по себе, независимо.

– Может быть.

– Кстати, проблемой рождения нового в синтезе старого у нас занимался музыковед Вячеслав Рожновский – в своей кандидатской диссертации и книге по ее материалам («Синкретизм, взаимодействие, синтез: генезис форм классической музыки») он рассматривает музыкальную эволюцию сквозь призму означенной в названии книги триады: на этапе синтеза рождается новый синкретизм. А в каком варианте синтез представлен в вашей музыке? Элементы разных стилей дифференцируемы или же неразличимы в стилистическом коктейле?

– Я думаю, что моей музыке свойственна эклектика как система. И притом что элементы различных стилей явственно прослушиваются, в их синтезе рождается мой собственный стиль. Элементы чужих стилей становятся моим стилем.

– Когда вы слушаете Альфреда Шнитке, различные стилистики тоже узнаваемы, но вместе с тем его музыку вы никогда не спутаете ни с какой другой.

– Так же обстоит дело и в музыке Игоря Стравинского.

– Хотя у Стравинского полистилистика, можно сказать, проявляет себя на уровне творческих периодов, а не одного сочинения. Подобная же ситуация наблюдается и в творчестве Виктора Екимовского, у которого каждая композиция написана в иной технике (от додекафонии до минимализма), и при этом всегда очевидна индивидуальность. Моностильные опусы есть и у вас: баянные сонаты – поставангард, обработки лютеранских хоралов – китч, «Mithras» (персидский бог восходящего солнца) – в духе Скрябина. А что в творчестве вашего учителя Бориса Тищенко для вас особенно ценно, что стало частью вашей музыки?

– Мне очень близки его методы работы с материалом, его разработки, построения формы. Однако Борис Иванович всегда говорил, что, прежде всего, нужно найти интересую музыкальную идею. А уже потом учил ее развивать по универсальным законам композиции, которые ему были хорошо известны и которые он практиковал сам. Из его сочинений мне особенно близок его балет «Ярославна».

– Кто еще из петербургских композиторов был для вас особенно значим и, может быть, так или иначе на вас повилял?

– Юрий Фалик. Его произведения отличаются утонченным интеллектуализмом. Жаль, что мы с Фаликом не были знакомы лично. У него есть замечательный виолончельный концерт. Это музыка, которую написал бы Рахманинов, если бы дожил до наших дней (мне вообще очень близок новый романтизм). Не могу не упомянуть и одного из моих учителей – Геннадия Белова (особенно его вокальную музыку). Конечно, сильно впечатлил меня Георгий Свиридов, особенно его масштабная «Поэма памяти Сергея Есенина». Странно, что за пределами России он малоизвестен.

– А если говорить не только о петербуржцах?

– Александр Скрябин, Анри Дютийе, Родион Щедрин, отчасти – мой соотечественник Эйноюхани Раутаваара.

– Состоите ли вы в каком-нибудь финском творческом объединении?

– Да, нас четверо: пианист и дирижер Олли Мустонен и три композитора – Харри Вессман, Илари Кайла и я. У нашей группы нет названия (пусть его придумывают музыкальные критики и музыковеды), но есть программа – мы выступаем за современную музыку с человеческим лицом. В прошлом году музыка нашего объединения звучала в камерном концерте в Хельсинской филармонии – в исполнении солистов Helsinki Philharmonic Orchestra.

– Что сейчас экстраординарного происходит на финской музыкальной сцене? Мне более всего любопытны опусы Юкки Тиенсуу, Тапио Туомелы, Кайи Саариахо. А вам?

– Помимо современных классиков вроде Магнуса Линдберга я бы хотел назвать модерниста-лирика Лотту Веннякоски и симфониста нового поколения Сеппо Похйолу. Каждое новое сочинение этих авторов я жду с большим интересом.