Новосибирский театр оперы и балета, после ребрендинга именуемый по-новому, по-модному НОВАТ, и премьеры выдает в необычайном новом формате. Для двух «итальянок» выбраны молодежные способы подачи – китайская опера Пуччини «Турандот» именуется квестом, египетская опера Верди «Аида» – fashion-оперой. Для русской же классики – знаменитой оперы Мусоргского – предпочли вариант образовательного проекта, совмещающий музыкальный театр и просветительский лекторий.

Музыковед или театровед, оперный критик или кто-то из постановочной команды (чаще всего режиссер или драматург), беседующий с публикой о спектакле перед его началом, рассказывающий об истории создания оперы и традициях ее постановок, об исторических прототипах персонажей и особенностях музыкальной драматургии… – кого этим сегодня удивишь? Но одно дело лекция до спектакля, и совсем другое – комментарии по его ходу.

Именно на такой смелый эксперимент пошли в Новосибирске. Лишь только зритель входит в циклопический зал-чашу «сибирского колизея», его внимание привлекают три огромных планшета на незакрытой занавесом сцене: портреты Пушкина и Карамзина, Мусоргского и царя Бориса, а также тексты, рассказывающие и об опере, и о драме, и об исторических реалиях. Текст – ключевой «игрок» в этом спектакле: словно легендарный летописец Пимен, и даже не лично он, а скорее продукт его творчества, письменный текст, становится главным, системообразующим началом. Текст статично светящийся и движущийся, словно в кинотитрах, предваряющий картины и комментирующий действие прямо по его ходу, создает второй план, отдельную реальность, порой выдвигающуюся на авансцену и где-то даже заслоняющую собой собственно сценическую жизнь героев.

Текст рассказывает о том, чего нет собственно у Мусоргского и Пушкина, но есть в летописях и исторических исследованиях, мнениях современников и последующих интерпретаторов событий Смутного времени. Например, еще до звуков вступления к сцене в Новодевичьем монастыре, с которой опера начинается, текст достаточно подробно напоминает о предыстории воцарения Бориса, причем начинает сильно загодя – вкратце обрисовывая вехи правления последних Рюриковичей (Ивана Грозного и его сына Федора). Несмотря на то, что у текста есть научный консультант (Татьяна Вилинбахова), он не всегда корректен в донесении исторических фактов: если рассматривать оперный спектакль лишь как художественную реальность, то большого греха в этом нет – в конце концов, и версия Пушкина также не является образцом непредвзятости. Но если все же это проект образовательный, призванный просвещать, транслировать некие непреложные истины, то к его качеству в этом случае остаются вопросы.

Революционная идея экспериментального плана совместить два контента – музыкально-драматический и историко-просветительский – имеет как плюсы, так и минусы. С одной стороны, зритель обогащается, получает более объемную и рельефную картину эпохи. С другой, обилие разноплановой информации сильно отвлекает – от музыки, от сценического действия – и усложняет восприятие спектакля.

Если в информационном поле царит условный Пимен, то в театральном – аскетичный Юродивый.

Режиссура Дмитрия Белова лапидарна, его постановка более напоминает концертное исполнение: на центральном подиуме ближе к оркестровой яме артисты в меру своих талантов разыгрывают диалоги и сцены. Художником выступил Глеб Фильштинский, и вся сценография сведена к видеопроекциям, на которых зритель видит живописные изображения то Кремля, то Новодевичьего монастыря, то Грановитой палаты и пр. Собственно на сцене – группами расставленные черные стулья для хора и в центре – красный для ключевого в той или иной картине персонажа. Костюмы Анастасии Шенталинской более чем неброски – всех оттенков серого, – в абрисах угадывается русская мода допетровской эпохи.

Музыкальное качество спектакля по большей части отрадно высокое. Весомым Борисом предстает Николай Лоскуткин, героический тенор Олега Видемана убедительно рисует образ лихого авантюриста Отрепьева, не менее запоминающимся оказывается и Шуйский Юрия Комова, колоритны Варлаам Алексея Лаушкина, Мамка Татьяны Горбуновой, Щелкалов Павла Янковского. Юродивый Сергея Кузьмина – не плачущий жалобно лирический тенор, а крепкий спинтовый обличитель власти. Прекрасен своей слитностью и тембристостью хор Вячеслава Подъельского. Маэстро Петру Белякину не всегда удается четко собирать сложную партитуру «Бориса», порой не хватает синхронности и баланса между голосами и оркестром.

Фото Виктора Дмитриева