– Анна, двойной дебют в Большом – ваше первое выступление в России?

– Второе: не далее как в середине июня я впервые спела и на исторической сцене Мариинского театра. Это была Амнерис в старой доброй постановке «Аиды», и тот единственный спектакль у меня был запланирован заранее. Однако с Иоанной получилось неожиданно. Еще весной, когда я была в Москве, ко мне обратились из Большого театра с вопросом, не смогу ли я экстренно спеть по замене Абигайль в «Набукко». Я с радостью согласилась, но в итоге это так и не состоялось. А затем раздался еще более неожиданный звонок: не смогу ли я спеть прослушивание. Я, в принципе, давно уже этим не занимаюсь, но Большой театр всегда был моей мечтой, и отказываться от прослушивания не стала.

Я очень хочу петь русский репертуар, но, к сожалению, работа за рубежом такой возможности не дает. И когда меня спросили, что я готова спеть на русском языке, то я смогла предложить лишь арию Иоанны. А ведь я тогда даже не знала, что прослушивание было затеяно ради «Орлеанской девы»! Так я и получила приглашение от маэстро Сохиева и тут же дала согласие.

– Не было ли сомнений на тот счет, что партия эта драмсопрановая?

– Нет, ведь помимо своего исконного репертуара меццо-сопрано я пою и ряд партий сопрано в операх Верди: мне они удобны и по тесситуре, и по драматическому наполнению, и я чувствую себя в них вполне уверенно. Когда впервые зашла речь о возможности спеть Абигайль в Большом, там об этом, конечно же, знали. Кроме этой партии у меня в репертуаре также Леди Макбет, а сейчас я активно учу Одабеллу в «Аттиле», которую уже скоро должна буду спеть в Бильбао. Что же касается «Орлеанской девы», то об Иоанне я давно мечтала: эта опера всегда числилась у меня на особом счету. Но согласившись на нее, я не представляла, насколько она трудна и масштабна! Наверное, потому что это была моя первая партия в русском репертуаре.

Она исполнялась в оригинальной тональности для сопрано и оказалась для меня непривычно высока (почти как предстоящая Одабелла с ее очень сложной тесситурой и новой для меня расстановкой драматических акцентов). Со своим концертмейстером Светланой Ефимовой я учила Иоанну в Москве с конца июня практически два оставшихся летних месяца: было сложно, но это того стоило! Я всегда отношусь к себе очень критично, но в любом случае главным судьей остается публика. И все же я внутренне ощущаю, что в эту грандиозную роль в этом монументальнейшем сочинении Чайковского вложила весь потенциал, которым располагаю на сегодняшний день. Я просто влюбилась в эту роль, и исполнять ее на сцене Большого театра было для меня подлинным счастьем! Я всегда считала наиболее удобной для себя в плане акустики сцену Deutsche Oper в Берлине, но петь в Большом было гораздо комфортнее. И однозначно легче, чем в Вене или Мюнхене. Вообще, акустика Большого, на мой взгляд, очень похожа на «Ла Скала», где мне также неоднократно доводилось выступать, но, понятно, у каждого певца на этот счет свое мнение.

– Каковы ваши впечатления от работы с Туганом Сохиевым?

– Это мой первый опыт сотрудничества с маэстро, и я оцениваю его как очень позитивный. Он чрезвычайно открытый и уважительный по отношению к исполнителям музыкант, человек очень большого такта и профессиональной эрудиции. Находить с ним общий язык было легко, и в ходе многочисленных репетиций он постоянно помогал мне вносить в партию те важные штрихи, которые я долго искала: образ Иоанны наполнялся ими не быстро, но результативно. Этот образ оказался для меня сложен и многопланов еще и по причине его необычайной эмоционально-психологической фактурности. Последние краски добавлялись в него даже на генеральном оркестровом прогоне. Но именно на финишной прямой и пришло то понимание, после которого я смогла ощутить эту роль своей, хотя это вовсе и не значит, что в ее постижении поставлена окончательная точка. Мне до сих пор кажется, что запланированного количества репетиций было недостаточно, но благодаря дирижеру между солистами сложилась атмосфера полного взаимопонимания. На этом проекте мы все очень сдружились!

– Специфика драмсопрановой партии внесла какие­то коррективы в стилистические аспекты ее исполнения?

– Вы задаете очень важный и непростой вопрос, который, насколько я понимаю, и разделил публику в оценке моей интерпретации партии Иоанны. После долгих – далеко не сиюминутных – раздумий мы совместно с концертмейстером и дирижером решили, что при звучании голоса внизу не следует переходить на грудной регистр. В результате те, кто хотел услышать в моем пении типичные для меццо-сопрано грудные обертоны, посчитали себя обделенными. Я лишь единожды – и то мимолетно – переходила на грудное звучание, где, как мне казалось, без этой краски было просто уже не обойтись. Это, конечно, вопрос моды и вкуса. На Западе, особенно в Италии, считается, что способность драмсопрано звучать внизу без вовлечения грудного регистра является высшим пилотажем, а с переходом «на грудь» –  признаком дурного тона. Мне как меццо-сопрано петь в грудном регистре всегда было легко и естественно, и это, конечно, не проблема. Однако решение уйти от типично русского исполнения с грудной аффектацией было принято коллегиально – и в данном случае я считаю его абсолютно правильным.

– После Иоанны предлагал ли вам маэстро что­то на перспективу?

– Эти вопросы обсуждались, и некоторые предварительные наметки были сделаны, однако говорить о чем-то конкретном пока преждевременно: необходима увязка с моими уже существующими контрактами. К тому же сейчас я стремлюсь к расширению репертуара за счет партий драмсопрано. В процессе карьеры голос неизбежно меняется, начинает приобретать новые краски и требовать нового вокального материала, поэтому уже освоенные вердиевские Абигайль и Леди Макбет сегодня актуальны для меня как никогда.

Так что постепенно приглашения и на сопрановые партии стали для меня вполне привычными. Я пою то, что считаю возможным для себя спеть, но в этом репертуаре я начинала с очень большой осторожностью. Теперь, когда у меня уже появился определенный опыт, я вполне реально думаю об Амелии в «Бале-маскараде» Верди и Джоконде в одноименной опере Понкьелли. Через год-два в Венской опере мне предстоит и «Турандот» Пуччини. В этом аспекте для меня очень показателен пример великолепной Виолеты Урманы, которая, начиная как меццо, много пела сопрановый репертуар, а теперь снова вернулась к своим истокам. Я никогда не забуду ее Леонору в «Силе судьбы»: это было одно из самых сильных моих художественных потрясений в жизни!

– Начало вашей зарубежной карьере когда­то положил постоянный контракт с Фрайбургским оперным театром: это и стало отправной точкой расширения географии ваших зарубежных ангажементов. Вы до сих пор продолжаете жить в Германии?

– Нет, необходимости в этом уже нет: несколько лет назад я вернулась домой в Москву. Проблемы с паспортами и визами давно ведь уже ушли в прошлое, так что поезжай, куда хочешь: свободному перемещению по миру теперь ничто не препятствует. Обратный переезд был очень кстати: именно в Москве я и нашла своего нынешнего концертмейстера Светлану Ефимову. «Орлеанская дева» – третья наша совместная работа. А четвертой как раз и станет «Аттила». Наше сотрудничество длится вот уже два года, чему я чрезвычайно рада: она – потрясающий музыкант, подлинный специалист своего дела, и я полностью ей доверяю. Всю кропотливую работу по разучиванию новых партий я теперь просто не мыслю без нее. В связи с этим я вдруг вспомнила еще об одной партии, которая с недавнего времени также не дает мне покоя.

Возможно, это прозвучит неожиданно, но речь идет о главной партии в «Норме» Беллини. Когда-то я всерьез задумывалась о другой партии в ней – об Адальджизе. Принималась даже учить ее, но что-то меня остановило: эту партию я так и не спела. Зато теперь вот загорелась Нормой. До сих пор не оставляю надежду когда-нибудь спеть и Леонору в «Фаворитке» Доницетти, но более реальная перспектива, кажется, должна сложиться у меня с «Тоской» Пуччини. Конечно, обязательно придет время и Вагнера, но не скоро: Брунгильда в «Валькирии» и Ортруда в «Лоэнгрине» стоят в моих планах только на 2017 год. Однако и от своего родного репертуара меццо-сопрано отказываться вовсе не собираюсь.

– Может быть, после такого грандиозного дебюта в партии Иоанны вам следует заняться расширением русского оперного репертуара?

– Я об этом думаю. Очень привлекает Марфа в «Хованщине», но пока я психологически не ощущаю себя готовой к ней. Это то же самое, что я завтра вышла бы петь вагнеровскую Изольду. В принципе – спою, но делать из большой масштабной роли всего лишь эрзац было бы заведомо нечестно – и по отношению к самой музыке, и по отношению к публике. Вот для Любаши в «Царской невесте» я созрела на все сто процентов. Возможно, и эта партия осуществится когда-нибудь в Большом. Сейчас же после невероятного счастья от встречи на этой великой сцене с Иоанной – пусть и в концертном варианте – все силы я сосредоточила на Одабелле. И в качестве педагога по вокалу мне и на этот раз невероятно много помогает Екатерина Кудрявченко. Мы не расстаемся с ней уже долгие годы, она досконально знает все особенности моего голоса, и сегодня ее уроки нужны мне, как и прежде.

Мои творческие намерения относительно драмсопрановых партий итальянского репертуара обрисовались заведомо раньше счастливой возможности дебютировать в Большом театре. Но, думаю, раз начало сотрудничеству с ним положено, оно непременно продолжится и в будущем. Иоанна, состоявшаяся в Москве в сентябре, и Одабелла, предстоящая в Бильбао в ноябре, как раз изначально и намечались в качестве двух ролевых дебютов нынешнего сезона, а все мои другие зарубежные контракты сезона связаны с партиями, уже спетыми ранее. В частности, грядущей зимой в Мюнхене на сцене Баварской оперы мне опять предстоит Азучена в «Трубадуре», а затем весной и летом в Берлине и Мюнхене – Эболи в «Доне Карлосе». Так что я иду своим путем: пою наработанный репертуар, учу новые партии, постоянно учусь на собственном опыте и никогда не останавливаюсь на достигнутом. И оттого, что благодаря «Орлеанской деве» мой творческий путь пролег, наконец, и через Большой театр, я испытываю огромную, ни с чем не сравнимую радость.