Бессменно возглавляемый скрипачом и дирижером Андреем Решетиным фестиваль Earlymusic – сегодня привычная примета петербургского осеннего ландшафта, а в начале 2000-х он стал самым настоящим «окном в Европу», открыв для российского слушателя имена, составляющие гордость академической музыки: Петербург посетили клавесинист и дирижер Густав Леонхардт, контратеноры Майкл Чанс, Филипп Жарусски, Макс Эмануэль Ченчич, гамбист и дирижер Жорди Саваль и многие другие первоклассные музыканты. В последнее время, к большому сожалению, финансовый поток в сторону старинной музыки резко поубавился, и поэтому организаторам приходится больше обходиться местными силами.

Найденное в непростых условиях решение ставить по одной старинной опере в год, наверное, оптимально для того, чтобы удержать фестиваль на плаву. В прошлом году команда Андрея Решетина представила оперу «Горе-Богатырь Косометович», теперь было решено обратиться к еще более архаичному материалу – первой русскоязычной опере, представление которой прошло весной 1755 года в царствование Елизаветы Петровны.

Либретто по мотивам древнегреческой истории об испытании античными богами брачного союза охотника Цефала и его царственной супруги Прокрис написал Александр Сумароков. Работавший при русском дворе Франческо Арайя сочинял музыку, не зная языка, однако либреттист остался доволен результатом и даже посвятил соавтору следующие строки: «Арайя изъяснил любовны в драме страсти/ и общи с Прокрисой Цефаловы напасти/ так сильно, будто бы язык он русский знал,/ иль паче, будто сам их горестью стенал». Осуществленная в Эрмитажном театре постановка с привлечением наилучших на те времена средств машинерии вызвала восторженную реакцию. Рецензент «Санкт-Петербургских ведомостей» писал: «Шестеро молодых людей российской нации, <...> и которые нигде в чужих краях не бывали, <...> представляли сочиненную А. П. Сумароковым на российском языке и придворным капельмейстером г. Арайем на музыку положенную оперу, "Цефал и Прокрис" называемую, с таким в музыке и итальянских манерах искусством и с столь приятными действиями, что все знающие справедливо признали сие театральное представление за происходившее совершенно по образу наилучших в Европе опер».

Про современных солистов, взявшихся воплощать в нынешних реалиях образец «наилучших в Европе опер», уже не скажешь, что они «нигде в чужих краях не бывали», однако уровень сложностей, а главное, та решимость и конечный результат заслуживают всяческого уважения.

Настоящей звездой постановки стала сопрано Елизавета Свешникова, исполнившая роль Цефала (все основные мужские партии были травестийными). Для ее легкого и полетного голоса, казалось, не существовало никаких технических сложностей, все ослепительные рулады и фиоритуры прозвучали с филигранной точностью. Сопрано Юлия Хотай, взявшаяся за партию принцессы Прокрис, также достойно справилась с весьма непростыми вокальными задачами, продемонстрировав необходимую трепетность и трогательную нежность. В финальном ансамбле из второго акта «Смягчи свой гнев, богиня» от кружения в стремительном темпе безупречно интонируемых главными героями терций захватывало дух. Яркую актерскую харизму показали исполнительница роли богини Авроры Варвара Турова и воплотившая образ колдуна Тестора Жанна Афанасьева.

За театральную часть оперы отвечали постановщик Данила Ведерников, продумавший сложную систему жестов у певиц, и немецкий знаток старинных танцев Клаус Абромайт, вместе с руководимым им «Барочным балетом Анджолини» представивший изысканные танцевальные па в стиле картин рококо. Кутюрье Лариса Погорецкая одела героев в костюмы и платья с кринолином по моде XVIII века, делавшие героев похожими на изящные фарфоровые статуэтки. Все действо происходило без единого намека на какие-либо декорации в совершенно пустом пространстве сцены Эрмитажного театра, где на темном фоне прожектор высвечивал персонажей. Это было, пожалуй, главным визуальным минусом «премьеры реконструкции».

В архивах Эрмитажа сохранились выполненные итальянским живописцем Джузеппе Валериани проекты роскошных декораций оперы с изображением садов и дворцов. Театральная машинерия в XVIII веке находилась на очень высоком уровне, и на жаждущую зрелищ публику всякие визуальные эффекты (вроде грома, молний, мгновенных превращений и изменений декораций) производили неизгладимое впечатление. Так, комментируя действие оперы, Сумароков писал, что «теятр пременяется, и преобращает день в ночь, а прекрасную пустыню, в пустыню ужасную». Понятно, что реконструировать старинные декорации сегодня – дело хлопотное и дорогостоящее, однако современный видеопроектор мог бы отчасти помочь делу.

Недоступной для постановщиков оказалась и оригинальная партитура Арайи, хранящаяся в Центральной нотной библиотеке при Мариинском театре, в итоге Андрей Пинюгин на основе клавира сделал собственную оркестровую редакцию для небольшого струнного состава «Солистов Екатерины Великой», которым вместе с первой скрипкой Андреем Решетиным в течение четырех с половиной часов пришлось держать музыкальную драматургию всего действа. Красоты, щедро рассыпанные пером Арайи, в камерном варианте, быть может, стали еще рельефнее, доносясь через пелену столетий в наш неспокойный век.